В каком кооперативе говоришь, коменданте? — Невысокий сухощавый старик исподлобья смотрит на Хосе Гонсалеса и теребит в руках видавшую виды шапку с широким козырьком.— Какой может быть кооператив, когда на прошлой неделе из моей общины контрас опять угнали девять человек?!
Хосе Гонсалес — командующий войсками МВД Северной Селайи — задумчиво разглядывает старика с высоты своего роста и потом, словно отбросив последние сомнения, решительно говорит:
— Оружие дам. Пулеметов не обещаю, а карабины с патронами получите. Грузовик в общине есть? Вот и приезжайте завтра за оружием. А пока держи, это тебе мой подарок.— Хосе вынимает из кобуры и протягивает старику длинноствольный «магнум», поблескивающий вороненым металлом.
Старик испытующе смотрит на коменданте, затем сует шапку за пазуху, долго вытирает ладони о линялые штаны и осторожно, обеими руками, будто боясь разбить, берет револьвер.
— Ну, коменданте... ну, спасибо,— восхищенно бормочет он и с неожиданной для своего возраста живостью скатывается с крыльца штаба.
Хосе, улыбаясь, смотрит ему вслед.
— Эваристо Эрнандес Вильямсон,— поясняет команданте.— Вождь индейцев мискито. Их община называется Кумла. Я давно уговариваю мискито организовать рыболовецкий кооператив, да они все не решались. Боятся. Совсем недавно большая группировка контрреволюционеров вновь перешла границу и бродит по сельве северо-западнее Пуэрто-Кабесаса. Угоняют индейцев в Гондурас, жгут деревни, грабят, убивают... Вот мискито и боятся.
— А отчего старик так обрадовался револьверу? — спрашиваю я.
— Индейцы еще не привыкли к доверию,— хмурится Хосе.— Мы тут поначалу много ошибок наделали: всех мискито — что друзей, что врагов — одной меркой мерили... Впрочем, это тоже понять можно. Ты ведь представляешь себе, что такое Селайя?..
В Никарагуа департамент Селайя называют «Коста» — Побережье. Страна расположена между двумя океанами, но, как ни странно, Коста здесь одна. Когда говорят «Побережье», имеют в виду берег Атлантического океана. До революции граница Селайи, тянущаяся с севера на юг, была непреодолимой преградой между «испанской» и «английской» Никарагуа.
Западные области Никарагуа завоевывали в XVI веке испанцы, которые продвигались из Панамы и Коста-Рики вдоль Тихоокеанского побережья. Покоряя и истребляя индейские племена, закладывая города и крепости, конкистадоры уходили все дальше и дальше от Тихого океана. Устремляясь на восток, они оставляли позади обширные озера, плодородные равнины Чинандеги и Масаи, великолепные горные пастбища Матагальпы и Хинотеги. Когда одолели последние перевалы, с седловин открылась бесконечная сельва, уходящая за горизонт... Болота, растянувшиеся на десятки километров, реки с топкими берегами, мутные илистые потоки, кишащие крокодилами и змеями, воздух, напитанный мириадами насекомых... В этом краю их ждала смерть. Идти дальше испанцы не рискнули.
Спустя несколько десятилетий в лазурном мареве Атлантики показались белые паруса британских фрегатов. Англичане основали у самой кромки океана с полдюжины колоний, завезли с Ямайки негров-рабов и прочно, на века, обосновались на этой земле. Но идти в глубь джунглей не посмели и они. Правда, верные привычке таскать каштаны из огня чужими руками, сыны Альбиона нашли выход из положения. Северные районы будущего департамента Селайя населяло воинственное племя мискито. Обманом, подкупом вождей англичане сломили гордый дух индейцев и заставили их служить себе. Воины мискито, вооруженные английскими мушкетами, расправлялись с другими племенами, восстававшими против чужеземцев, воевали с испанцами, охраняли поселения англичан... А чтобы окончательно подчинить индейцев, британцы насаждали на Косте свой язык, религию, свои нравы и порядки.
В 1821 году Никарагуа провозгласила независимость, а с 1838 года она стала самостоятельным государством. И тут же между США и Великобританией развернулась борьба за преобладающее влияние в Никарагуа. В Селайе было найдено золото и ценные породы деревьев, поэтому дядя Сэм не мог позволить Джону Булю в одиночку грабить эти богатства.
Шло время, но Коста по-прежнему оставалась изолированной от всей страны. Фактически это была все еще колония, которая лишь формально считалась никарагуанской территорией. Ни англичане, ни американцы, высасывая соки из страны, и не думали заботиться о развитии края. Зачем? Капиталы вкладывались исключительно в то, что сулило быстрое приумножение прибылей. Школы, больницы, дороги, электростанции — все это расценивалось как ненужная и вредная роскошь.
До сих пор в Селайе нет асфальтированных дорог. До сих пор Селайя живет на привозимых с Запада продуктах: янки не утруждали себя развитием сельского хозяйства, не желали тратить силы и средства на борьбу с сельвой, и уж вовсе не входило в их планы приобщение индейцев к земледелию. Самих индейцев рассматривали исключительно как даровую рабочую силу. Селайя обладает богатейшими гидроресурсами, но до сих пор немногочисленные, с устаревшим, изношенным оборудованием электростанции работают на привозной нефти. В Селайе нет телевидения, типографий. В огромном департаменте, по площади превышающем Швейцарию,— всего три кинотеатра. Отсталость... Чудовищная отсталость — экономическая и культурная... Таково наследие, полученное Никарагуа от империализма.
Сюда еще нужно добавить и отсталость политическую. Ведь вследствие изолированности, этнической, языковой и религиозной обособленности Селайя не переживала таких социальных бурь, как западные департаменты. До сандинистской революции все, чем жила Селайя, привозилось не из Никарагуа, а из Соединенных Штатов. Американские доллары, американские продукты, американское мировоззрение...
Сразу же после победы революции демократическое правительство национального возрождения решило сломать барьер, отделяющий Селайю от всей страны. Вот именно тогда и были совершены определенные ошибки, которыми воспользовались враги революции.
— Понимаешь, нашлись горячие головы, эдакие «ультрареволюционеры»,— рассказывает Хосе.— Не узнав индейцев, не познакомившись толком с укладом жизни мискито, с их историей, с особенностями края, в обязательном порядке попытались всех сделать революционерами. А когда это не получилось, объявили индейцев — всех поголовно — врагами. Тут-то и повылезали из щелей настоящие контрас — сомосовцы, агенты ЦРУ... Они стали забивать головы индейцам антисандинистской пропагандой. Словом, дорого мы заплатили за «революционный угар» некоторых деятелей. Но сейчас ситуация в корне изменилась. Многое сделано для улучшения жизни мискито, вообще для Селайи. Потому большинство населения теперь с нами.
...Мы с Хосе Гонсалесом идем по Пуэрто-Кабесасу, главному городу Северной Селайи. Широкие, размытые дождями, никогда не знавшие асфальта улицы, дощатые дома на высоких сваях в окружении кокосовых пальм, неумолчный рев океана... Хосе с гордостью показывает мощенную ромбовидными цементными кирпичами улицу — пока единственную в городе. Мы проходим мимо здания телеграфа. Телефонная связь в Пуэрто-Кабесасе появилась недавно. Целый год тянули ее из Манагуа, через горы, болота и сельву. Телефонисты отбивались от банд, восстанавливали сотни метров проводов, поднимали столбы, подорванные контрреволюционерами.
Вот госпиталь, где работают кубинские медики-интернационалисты... Желтый домик радиостанции, над ним — паутина антенн. Передачи ведутся на трех языках — мискито, английском и испанском... Три новые школы... Отстраивающийся стадион... Когда я впервые попал сюда почти два года назад, всего этого еще не было.
Не было и светофора, одиноко висящего над перекрестком в центре города. Светофор пока, пожалуй, деталь из будущего. Ибо движение в Пуэрто-Кабесасе такое, что и обыкновенный регулировщик, приглашенный на полставки, пожалуй, заскучает. Но для жителей светофор — символ будущих асфальтированных проспектов и бульваров, многоэтажных кварталов. Символ нового города. Поэтому водители так серьезно ждут зеленого света, хотя на милю в округе нет ни одной машины, грозящей столкновением. А ребятишки радостно визжат каждый раз, когда светофор мигает своими разноцветными глазами.
— Вот покончим с контрой, знаешь, что здесь понастроим? — мечтательно говорит Хосе, сдвигая фуражку на затылок.— Приезжай лет через десять-пятнадцать — сам увидишь...
Он говорит, подняв лицо к небу, чуть сощурив глаза, словно вглядываясь во что-то дальнее, и я вижу перед собой не сурового и строгого командира, а молодого улыбчивого парня, романтика и поэта. Да, да, поэта. Хосе пишет стихи — чистые, откровенные, хорошие стихи. Пока не публикует, несмотря на уговоры.
— Не до них сейчас,— смущается он.— Вот разобьем контру, тогда, может быть...
Команданте Хосе Гонсалесу двадцать четыре года, но за плечами у него подполье и сомосовские тюрьмы, партизанская война в горах и пять лет службы в войсках МВД: стычки с бандами, засады, рискованные операции...
— Как нам нужен мир, компаньеро! — вздыхает он.— Мир, чтобы строить, мир, чтобы жить. Я вот, знаешь, часто смотрю на ребят, на солдат — и думаю: ведь каждый из них мог бы учиться, работать на фабрике, на стройке, в поле... А вместо этого — война, навязанная нам Вашингтоном. Вместо новых домов — пепелища деревень, разрушенные предприятия, разгромленные кооперативы. И ребята гибнут, гибнут ежедневно. Молодые, талантливые, полные сил... Но революцию надо защищать. Враг лезет нахрапом, нагло, не скрываясь...
В прошлом году американцы перебросили на сопредельную территорию отдельный батальон гондурасской армии «Кентавры». В ходе маневров «Биг-Пайн» гондурасцы построили сеть дорог в местах сосредоточения лагерей сомосовцев, взлетно-посадочные полосы, учебные полигоны. Словом, подготовили сомосовцам отличную оперативно-тактическую базу. Не говоря уже о том, что значительная часть вооружений, переданных США гондурасской армии после завершения маневров, тоже перекочевала к контрреволюционерам. И вот с мая 1984 года никарагуанскую границу в районе Селайи начали переходить обученные американскими советниками формирования контрреволюционеров. Это — попытки реализовать план ЦРУ по отторжению департамента от Никарагуа и организации на территории Селайи «временного правительства», которое в дальнейшем могло бы обратиться за помощью к Вашингтону и тем самым дать повод для крупномасштабной интервенции.
— Диверсанты не останавливаются ни перед чем,— продолжает Хосе.— Кроме обычного для них террора против мирного населения, засад, стали прибегать и к химическому оружию. На нашем участке отмечено более десяти случаев применения контрреволюционерами гранат и снарядов с нервно-паралитическим газом. Но все равно у контрреволюции в Селайе ничего не выйдет. Теперь — не выйдет...
В общину Кумла мы поехали втроем: представитель министерства аграрной реформы Альваро Рамирес, 19-летний младший лейтенант госбезопасности Гильермо Обрегон и я. Утром на старом, обшарпанном грузовичке примчался Эваристо Эрнандес Вильямсон с двумя молчаливыми здоровенными сыновьями. Под наблюдением Гильермо парни быстро погрузили несколько ящиков, окрашенных в защитный цвет, и, не дожидаясь, пока наш шофер заведет «джип», грузовичок рванулся со двора штаба. На что Гильермо, неодобрительно покачав головой, пробормотал:
— Да не отнимем, не бойтесь... Вот индейцы, понимаешь...
Песчаный проселок, петляя между болотами, бежит вдоль океанского берега. Ветер доносит соленые брызги прибоя, сечет песчинками лицо, свистит в ушах. Альваро улыбается и кричит, стараясь, перекрыть рев прибоя:
— Не привык? Ничего. Лучше песок в лицо, чем пули сомосовцев. Тут есть и другая дорога, лесная, но там опасно — возможны засады...
Потом, когда мы уже приехали в Кумлу и остановились у церквушки, недавно выбеленной и сияющей под солнцем, как кусок рафинада, Альваро рассказал мне о задачах и целях аграрной реформы в Селайе.
— Сейчас мы закрепляем за индейцами право на владение землей. Американцы при Сомосе сгоняли их с общинных земель, забирая ее под лесоразработки, под шахты. Поэтому индейцы, лишенные возможности заниматься своими традиционными промыслами — охотой и рыболовством, были вынуждены наниматься за гроши на поденную работу в компании, пополнять толпы безработных в городе, заниматься контрабандой...
Но вернуть индейцам землю — это только часть задачи, причем самая легкая. Труднее — приучить их к сельскохозяйственному труду. Ведь земля здесь, в Селайе, богатая, а продукты приходится ввозить. Но дело потихоньку движется. В этом году, например, сняли отличный урожай риса, хватит всему району до следующего сезона. Думаем создать плантации овощей, разбить фруктовые сады.
Министерство помогает индейцам создавать кооперативы, предоставляет долгосрочные кредиты для закупки техники, удобрений, направляет агрономов и механизаторов. Вот с контрой покончим, и лет через десять Селайя станет богатейшей аграрной зоной. Обещаю...
Я смотрю на залитую солнцем площадь, где Эваристо торжественно вручает индейцам карабины, а Гильермо записывает их номера и имена новых владельцев в замусоленную тетрадку.
Альваро Рамирес, словно угадав мои мысли, говорит:
— И здесь, в Кумле, будет кооператив. Обязательно будет...
Михаил Белят
Пуэрто-Кабесас— Манагуа — Москва
