Внук ученого
Нашими соседями в Афинах была семья архитектора Георго. Жили они скромно. В большей комнате всю стену занимали стеллажи с книгами. Из мебели — низкий стол, диван, горка с посудой и пианино. На стенах — несколько пейзажей и рисунков карандашом — подарки друзей.
Еще студентом архитектурного факультета Георго стал приверженцем левых взглядов и в пору правления хунты вынужден был покинуть Грецию. В университете Милана он встретил девушку, влюбился, женился. В Грецию Марта и Георго вернулись уже с двумя дочками. Наши дети играли вместе. Языковых преград для них не существовало, они прекрасно понимали друг друга. Марта родилась в многодетной крестьянской семье на Сардинии, и в их доме царила атмосфера гостеприимства и шумного общежития.
На стеллажах, сделанных руками Георго, много было книг по архитектуре, стояло несколько романов, выделялся большой том работ В. И. Ленина. Но основное место занимали пожелтевшие издания на греческом.
Однажды я спросила Георго — о чем они? Он объяснил:
— Книги принадлежали моему деду, крупному археологу. Его звали Константинос Ромейос.
Вот так история: меня серьезно интересовали работы и судьба основоположника национальной археологии, я ищу сведения о Ромейосе, а рядом, оказалось, живет его семья. Мой интерес был, видимо, приятен Георго, и он несколько вечеров рассказывал мне о деде.
...Константинос родился в маленькой бедной деревеньке Вурвура на Пелопоннесе. Родители, простые крестьяне, отдали мальчика в школу, где его незаурядные способности заметили учителя.
По окончании школы юноша получил государственную стипендию и был отправлен в университет в Мюнхен.
Блестяще закончив университет, он получил направление на работу учителем в одну из деревень Македонии. Так начался его путь в науку — от сельского учителя до преподавателя Салоникского университета. Константинос А. Ромейос стал крупным этнографом, археологом, писателем. Лекции этого скромного человека, не обладавшего ни заметным голосом, ни ораторскими способностями, привлекали огромное количество студентов: послушать его курс приходили даже с других факультетов. В стенах университета Ромейос воспитал не одно поколение археологов.
— Когда началась война, дед был уже стар, двое его младших братьев ушли в горы, — продолжал Георго.— Один из них зашел на ночь в деревню навестить старую мать, жену и детей. Мать, плача, упросила не оставлять их. Он повиновался, но по доносу его схватили и расстреляли.
Константинос усыновил племянников-сирот, воспитал их, дал образование. В деревне его по сей день помнят и глубоко уважают.
Я был первым внуком в семье, дед меня любил и часто брал на прогулки или в музей. К старости он ослеп, и я хорошо помню, что, когда мы поднимались на Акрополь, дед руками трогал колонны Парфенона. А в Национальном музее он так же на ощупь изучал статуи: ему единственному это разрешалось — так велико было уважение к ученому. Дед рассказывал мне, что древнегреческие статуи надо не только созерцать, но и изучать фактуру мрамора, принимающего живое тепло тела...
Находка в Вергине
У подножия лесистых гор Пиерия лежит долина, разбитая на множество серых, желтых, коричневых квадратов — распаханных, покрытых жнивьем или зеленых. Здесь, у реки Альякмон, на северо-западе нынешней Греции, и стоял город Эги — великолепная столица македонских царей.
Первым, кто внимательно проштудировал работы древних историков и пришел к выводу, что столицу нужно искать возле селения Вергина, был француз Леон Эзе. Предпринятые им в 1861 году раскопки явили миру дворец. Другая сенсация — македонская сводчатая могила; захоронения подобного типа до тех пор не были известны. Усыпальница имела фасад, копирующий фасад храма и датировалась четвертым столетием до нашей эры. Леон Эзе понял, что стоит у начала удивительных открытий, что он обнаружил важный центр македонской культуры. Ученый был абсолютно уверен, что насыпи скрывают и другие памятники.
Особенно привлекал археолога большой холм на краю найденного древнего кладбища — 110 метров в диаметре и 12 метров высотой. Он напоминал описанные Гомером насыпи, которые делали греки над захоронениями погибших героев. Л. Эзе был убежден, что внутри Большого кургана, как его называли местные жители, богатое захоронение. Но исследовать его археолог не успел.
Раскопки Л. Эзе продолжил греческий археолог Константинос А. Ромейос, тогда уже уважаемый профессор Салоникского университета. В 1938 году ученый обнаружил на каменной террасе, поднятой над долиной, еще одну македонскую могилу. Она была, к сожалению, ограблена, но остались обломки мраморных дверей и фрагменты большого трона — эти предметы удалось позднее реставрировать.
По фризу фасада шла многоцветная роспись. Сохранилась краска и на ионических капителях полуколонн. По своей конструкции, архитектуре, размерам захоронение отличалось от других, более простых. Константинос Ромейос разделял мнение Леона Юзи, что в Вергине надо искать крупный македонский центр. Но исследовательская работа и раскопки были прерваны второй мировой войной.
...Однажды в теплый осенний день на окраине деревни встретились два человека. Ромейос был уже стар и сгорблен. Он что-то чертил на песке и говорил. Второй — Манолис Андроникос — был молод. Он внимательно прислушивался к словам учителя.
— Я много думал. И сейчас совершенно убежден, что копать надо здесь, — сказал Ромейос и вновь начал чертить линии, понятные лишь им двоим.— Захоронение надо искать не в центре кургана, а здесь. Не повторяй моих ошибок. У меня уже нет сил. Я скоро умру.
Старик махнул рукой — собственная жизнь его мало интересовала. В эти минуты он передавал талантливому ученику эстафету: открывал Манолису Андроникосу тайну Большого кургана.
Прошли десятилетия...
За долгие годы раскопок Большого кургана археологи обнаружили три могилы и основание здания. По мнению М. Андроникоса, это были царские гробницы, а здание — традиционным греческим Герооном, под которым погребены погибшие герои. Хотя традиция такого рода давно существовала в Древней Греции, сам факт наличия ТРЕХ могил под одной насыпью был совершенно беспрецедентным.
Самая маленькая могила — два на три метра и высотой в три метра — была ограблена еще в древности. Воры, разбив одну из плит перекрытия, проникли внутрь. В камере археологи нашли разбросанные кости, осколки чернофигурных ваз.
Но фрески, к счастью, воры не повредили. Одна из них, «Похищение Персефоны», написана столь живо, с таким поразительным мастерством, что специалистам стало ясно — работа создана великим мастером. До наших дней дошло свидетельство историка Плиния Старшего, что выдающийся художник IV века до нашей эры Никомах однажды в очень короткий срок создал неповторимую сцену похищения Персефоны. Полагают, что фреска, найденная в Вергине, и есть его работа.
На другой фреске была изображена сидящая женщина, возможно, мать Персефоны — богиня Деметра, на третьей — три женские фигуры.
Вторая из найденных могил имела дорический фасад и горизонтальный карниз с раскрашенным фризом. На фризе метровой высоты и пятиметровой длины изображена сцена охоты на льва и кабанов. Центральная фигура юноши удивительно напоминала мозаичный портрет Александра Македонского. Он как бы приподнят над остальными фигурами. По мнению М. Андроникоса, портрет можно было датировать 320 годом до нашей эры.
Удача придала ученому новые силы: раскопки пошли интенсивнее. Наконец внутри той же насыпи наметились контуры еще одной могилы.
Когда приблизились к величественному мраморному фасаду, к плотно закрытым дверям, спрятанным за двумя колоннами, археологи поняли, что могила не разграблена. И решили изменить традиционную стратегию раскопок — сначала вскрыть захоронение со всех сторон. Тут обнаружилось, что по всей длине стены каменного строения покрыты штукатуркой, а этого в македонских могилах ранее не встречалось. При более внимательном обследовании оказалось, что могила имеет две камеры. На крыше главного помещения на кирпичах следы штукатурки и черные пятна сажи. Здесь же нашли два железных меча, наконечник копья, множество мелких железных предметов. Среди них украшения для сбруи. И тоже со следами копоти и сажи.
Все эти детали убеждали археологов, что они обнаружили уникальную могилу, на крыше которой совершались жертвоприношения по специально восстановленной для этого случая древней традиции. (О подобном обычае упоминает Гомер, повествуя о похоронах Патрокла.)
Фасад венчала фреска со сценой охоты: верховая лошадь, вставшая на дыбы, всадник в напряженной позе вскинул копье. Фон — спокойный пейзаж: деревья, скалы. И опять уверенная рука, точная перспектива, четкость линий и цвета, общий колорит говорили о незаурядном мастерстве художника.
С огромной осторожностью открыли двери. Манолис Андроникос вошел первым. Его встретили мертвая тишина, запах сырости и гнили.
Дали свет. Пол камеры был покрыт черно-коричневой деревянной трухой. В глаза бросились серебряные сосуды, треножник, бронзовый позеленевший предмет, напоминающий таз, поножи.
Предметы, безусловно, принадлежали умершему, служили ему при жизни, за исключением, может быть, керамических ваз, в которых находились благовония. Ученые увидели полные доспехи знатного воина: мечи, наконечники стрел, панцири, щиты, наголенники, шлемы. Панцирь был сделан из тонких железных листов, покрытых кожей и тканью. Железные пластины скреплялись меж собой таким образом, что не препятствовали движению. По краям панциря шла золотая лента. Нагрудная пластина была украшена миниатюрными золотыми львиными головами, кольцами и маленькой золотой пластиной с изображением богини Афины. О том, что подобный панцирь носил Александр Великий, свидетельствует мозаика, хранящаяся в Неаполитанском музее.
Печать такого же высокого мастерства носил и македонский шлем с высоким гребнем и нащечными пластинами. Спереди шлем украшало изображение головы все той же богини Афины.
Щит не сохранился полностью: видимо, он был сделан из дерева и кожи, совершенно распавшихся в прах на протяжении веков. С внешней стороны щит был инкрустирован слоновой костью и золотом. Промежутки были заполнены кусочками стекла, покрытого листовым золотом. На умбоне — шишке щита — крепились фигурки юноши и девушки из слоновой кости. С внутренней стороны пересекались золотые ленты с рельефами, а в центре размещалась золотая пластинка с изображением двух геральдических львов — она, видимо, крепилась к кожаной ленте.
До той поры о подобных щитах ученые могли судить только по описаниям, встречавшимся в мифах и литературных источниках.
Семейные портреты в интерьере
В захоронении были найдены пять небольших — по 3,2—3,5 сантиметра высотой — головок из слоновой кости. Одна — портрет юного Александра, совпадающий с детальным описанием, которое встречается во многих источниках, и известными скульптурными и мозаичными изображениями. Вторая изображала зрелую матрону, на которую был похож Александр, возможно, его мать Олимпиаду. Третья — немолодого мужчину с коротко подстриженной бородой. При внимательном рассмотрении археологи обнаружили, что правый глаз отличался от левого: с большим художественным тактом мастер показал, что правый глаз поврежден.
К моменту этого открытия у Манолиса Андроникоса был уже немалый опыт изучения македонских захоронений: он имел представление о традиционном расположении саркофагов, утвари... Словом, ученый не ожидал найти что-либо особенное во втором помещении. Тем более все были поражены, когда там обнаружился... второй саркофаг. Стены этой камеры были не только оштукатурены, но и покрашены красной краской. На полу лежало множество мелких кусочков дерева — возможно, фрагменты ложа, остатки украшений из золотых пластинок и слоновой кости. Возле саркофага находился тонкой работы золотой венок. Обнаружили здесь горит — футляр для лука и стрел с золотой обкладкой, на которой были изображены сражение и штурм города. На полу нашли также поножи, изделия из алебастра и кипрскую амфору.
Кульминацией находок стал золотой ларец с македонской звездой на крышке. Приподняв ее, археологи увидели пурпурно-золотую ткань, покрывавшую кремированные останки человека.
Оставалось главное — датировать находки Большого македонского захоронения. Глиняные черепки, обнаруженные на его поверхности, относились к 350—325 годам до нашей эры. Лампу, краснофигурную вазу, покрытый черным лаком кувшин, как и серебряную вазу, украшенную головой Пана, ученые датировали примерно 340 годом до нашей эры. Архитектура гробницы, живопись фриза вполне с этим согласовывались. Золотой обруч — царская диадема — указывал, что в главной камере покоится царь. Но если дата захоронения верна, если это могила царя, умершего в Македонии между 350 и 325 годами до нашей эры, то кто он?
Кроме Филиппа, отца Александра, другого царя в Македонии тогда не было! Следовательно, женщина, погребенная в другом саркофаге, скорее всего последняя жена Филиппа, Клеопатра.
Поразительное открытие привлекло внимание ученых Европы. Содержимое ларца с останками царя было отправлено в Англию, где эксперты начали восстановление лица умершего. Им предстояло ответить на вопрос: был ли он Филиппом II, отцом Александра?
Работа эта началась в 1981 году в Манчестерском университете. Для начала скульптор Ричард Нив сделал гипсовую отливку фрагментов черепа. «При этом я обнаружил поврежденную кость правого глазного углубления, — отмечал исследователь.— Проведенный анализ показал, что травма имела место при жизни».
В 1983 году участники международной конференции, где присутствовали тысяча двести крупных ученых, с огромным вниманием выслушали сообщение и исследовали предоставленный им скульптурный портрет, воссоздающий образ Филиппа II.
«Мы не можем, естественно, гарантировать, что схожесть стопроцентная, но имеем все основания полагать, что именно так выглядел Филипп II перед смертью», — гласил четкий вывод экспертов.
Выступление Манолиса Андроникоса зал слушал при полной тишине.
— Сейчас подтвердилось мое убеждение, что в Вергине были найдены останки царя Филиппа. Древние историки сообщают, что правый глаз царя был выбит стрелой во время осады северного греческого города Метоны в 354 году до нашей эры — за 18 лет до его смерти.
Итак, Манолис Андроникос был убежден, что Вергина стоит на месте города Эги, бывшей столицы македонских царей. Тем временем продолжались интенсивные раскопки: под слоем земли обнаружили новые городские кварталы; и самое желанное — большой театр. Находка театра также позволяла восстановить картину гибели Филиппа II.
...Столица Македонии Эги бурлила: царь Филипп выдавал замуж дочь Клеопатру.
Солнце, поднявшееся над зеленой горой, освещало многотысячную шумную людскую массу, собравшуюся в театре. Взгляды присутствующих прикованы к арене. Наконец появилось шествие: толпа несла двенадцать золоченых статуй богов. Чуть поодаль — тринадцатая, изображающая самого Филиппа. С минуты на минуту должен выйти царь с сыном Александром и женихом дочери, тоже Александром. Филипп посылает их вперед, они занимают места у трона. Вот в белоснежном плаще появился Филипп, крики восторга прокатились по театру. Царь величественно следовал в окружении семи телохранителей к трону.
Филипп остановился. И тут один из военачальников, Павсаний, выбежал вперед и нанес ему удар кинжалом. Несколько человек бросились к окровавленному телу, остальные — вдогонку за убийцей. Павсаний успел промчаться к воротам, где ждали приготовленные лошади. Он уже закинул одну ногу в стремя, но другая запуталась в виноградной лозе. В спину Павсания вонзились копья.
Многотысячная толпа в ужасе онемела. Лишь лицо одной женщины, жены царя Олимпиады, исказила гримаса ненависти.
Обстоятельства смерти Филиппа нельзя понять, не представив себе, хотя бы вкратце, образ жизни македонских монархов.
Цари древней Македонии имели абсолютную власть и в пору войны, и в пору мира. Они наследовали власть, но сохраняли ритуал «избрания» военным собранием. Монархи окружали себя элитой. Царь и военное собрание чинили суд. Важно было обеспечить престол наследниками, поэтому была широко распространена полигамия — многоженство. Восемь жен имел Филипп, и все они были окружены почетом, родили ему сыновей. Но болезни еще в детстве унесли многих, оставив посредственного Архидарса и очень способного Александра.
Однако полигамия имела свои отрицательные стороны: жены ссорились, каждая жаждала видеть на троне собственного отпрыска. В 45 лет Филипп воспылал любовью к юной Клеопатре и решил вновь жениться, что вызвало бурный гнев и ненависть Олимпиады, матери Александра, женщины сильного характера, склонной к бурным вспышкам гнева. Золотой римский медальон (Археологический музей Салоник) сохранил ее портрет: красивое тонкое лицо, стройная шея, вьющиеся волосы, схваченные лентой.
Царский двор сотрясали конвульсии: доносы, сплетни, убийства были нормой жизни. И сам Филипп пришел к власти благодаря тонкому уму и хитрости, «убрав» пятерых соперников-братьев. Жизнь, быт, традиции македонского двора были предметом язвительных замечаний и презрении афинян. Так, оратор Демосфен, гневно обличая тирана Филиппа, уличал его в низком комедиантстве, участии в танцах, пьянстве, несдержанности. Отсюда пошло выражение «филиппика» — гневная речь.
Хотя историки полагают, что отношения между Филиппом и Александром были к тому времени весьма напряженными и смерть Филиппа была даже на руку сыну, будущий Александр Великий был потрясен смертью отца.
Кто убил? Кто приготовил лошадей — да не одну, а несколько — для побега убийцы? Может быть, собирались истребить весь род, убив Филиппа и Александра, когда они будут сидеть бок о бок на сцене? Кто задумал заговор? Те, кто уничтожил убийцу? Те, что остались у трона? Посланцы Афин? Или персов? Или сами македонцы?
На следующий день собрание воинов избрало Александра царем Македонии. Александр сразу начал расследовать убийство. Но...
Прошли столетия, прежде чем в Египте был найден папирус, на котором сохранился фрагмент знаменитого судебного решения. «Они (македонцы) оправдали тех бывших с ними в театре и охрану и тех, кто стоял у трона. Он (Александр) повелел слугам похоронить и при похоронах...» Далее папирус обрывался. Осенью 336 года до н. э. состоялся суд, на котором оправдали телохранителей. Аристотель — учитель Александра — писал, что широкого заговора не было: Павсаний мстил за личную обиду. Философ долго жил при дворе и прекрасно знал его нравы.
По свидетельству историка Диодора, Александр проявил большое внимание к похоронам отца: останки Филиппа были погребены с необычайной пышностью. Сверху был насыпан курган, у основания которого повесили труп убийцы. Здесь же казнили сыновей убийцы. Жестоко расправилась Олимпиада с юной женой Филиппа Клеопатрой: на руках ее был убит грудной ребенок царя, за ним последовала и сама несчастная женщина. Трупы были брошены на горячие уголья.
Драгоценности на крестьянском столе
Результаты раскопок в Вергине волновали не только греческую общественность. Появлялись сообщения и за рубежом. А я жила в Афинах — вроде бы совсем недалеко. Как хотелось увидеть Вергину своими глазами!
— Зря надеетесь! Даже никто из наших там не бывал. Андроникос вообще никого не пускает в Вергину, — предупреждал меня знакомый журналист.
Помог случай.
Дальнейшие анализы, реставрация и сопоставления скульптуры из слоновой кости с чеканкой на монетах, с мозаичными портретами позволяют ученым считать, что в усыпальнице останки царя Македонии Филиппа II — отца Александра Македонского (справа).
— Вы собираетесь в Салоники? — спросил наш давний знакомый Павел.— Тогда непременно посетите Вергину, там работает Андроникос!
— Да, но, говорят, нельзя...
— Как нельзя? — воскликнул он запальчиво.— Там живут родители моей жены! А ее родной дядька — староста Вергины. Он, кстати, помогает Андроникосу, и тот его уважает. Дядя сам отведет вас в дом, где хранятся найденные при раскопках предметы. И рад будет вашему приезду! Мы вас там и встретим.
Такого рода возможность упускать было нельзя. Павел — сын политэмигранта, партизана, оказавшегося после гражданской войны в Ташкенте. Там Павел рос и получил образование. После падения хунты семья Павла вернулась в Грецию. Осели в городке Верия, а родители его жены уехали в родную деревню, Вергину.
...Мы отправились в Салоники. От старого Волоса, города легендарных аргонавтов, дорога пошла на север. Потянулись бесконечные, до горизонта, поля; земля тучная, черная. Возникали речки, и вновь серое шоссе рассекало бесконечные равнины.
Увидев стрелку на Вергину, сворачиваем. Нас встречают Павел, Мария и дядька — средних лет крестьянин, хитроватый; улыбающийся. Он тут же ведет нас к одноэтажному зданию. В нескольких его помещениях разложены на столах драгоценные находки: мечи, изделия из золота и серебра, женские украшения, латы...
Два молодых человека тщательно очищали один из экспонатов, не обращая на нас внимания. Было ощущение, что мы попали в лабораторию. Поножи-наголенники были покрыты зеленым вековым налетом. Почерневшие серебряные сосуды покоились на черно-коричневой трухе, тщательно собранной и перенесенной с места находок. Тускло светились еще не очищенные изделия из стекла.
А вот и крошечные головки — портреты из слоновой кости. Две из них, как неопровержимо доказано, — портреты Александра и его матери, Олимпиады. Третья, полагают, изображение Филиппа II. Затаив дыхание, я всматривалась в лицо — усталое, обрамленное коротко подстриженной бородкой, с чуть удлиненным носом. Если это и портрет Филиппа, то явно самый поздний.
Потом Павел повел нас на место раскопок, к земляным отвалам.
— Жители, наверное, рады, что Андроникос так прославил деревню? — спросила я.
Павел усмехнулся:
— Вы себе представить не можете, что здесь сейчас происходит! Крестьяне хотят, чтобы в Вергине срочно построили отель для приезжих. Тогда вся деревня получит работу, будет поставлять фрукты, овощи, мясо по хорошим ценам, а не сдавать их скупщикам, которые платят крестьянам гроши. Местным-то не так уж важно, что там нашел Андроникос. Им нужна работа. А Манолис категорически против, не разрешает ничего строить и никого сюда не пускает.
Видите вон те поля? Там, на месте древнего кладбища, тоже вскоре начнут раскопки. Три дома пришлось снести: под ними как раз и находились царские могилы. Так что работы здесь много. Но крестьяне... А вот и Манолис идет.
От серого дома спускался седой, коренастый, слегка сутулый человек в очках, в белой крестьянской куртке из овечьей шерсти. Манолис шел быстро, не глядя на спешивших за ним людей. Они странно выглядели на грязной деревенской улице в этот ветреный дождливый день: женщины в шубках и легких туфлях, мужчины в элегантных пальто.
Остановившись перед раскопом, Манолис ждал, когда группа спустится по настилу из досок. Мы подошли, когда все уже собрались. Глазам нашим предстал фасад с мраморными колоннами. Это и был вход в захоронение Филиппа II. Фасад сиял белизной рядом с отвалами земли.
Андроникос тихим голосом и очень коротко рассказал о проведенных здесь работах.
Вскоре группа поднялась наверх, а мы еще побродили по доскам, перекинутым через ямы. Осыпался песок. Взгляд невольно скользил по отвалам земли, дну ям: а вдруг вот сейчас обнаружится что-то новое, еще не увиденное археологами...
Лишь в Афинах мы узнали, что в этот день Манолис Андроникос за выдающиеся достижения в области археологии был награжден специальной премией. По этому поводу и приезжала комиссия и устраивались торжества в деревне.
Афины — Вергина — Москва
Иллюстрации предоставлены посольством Греческой Республики в СССР.
Ада Дружинина, кандидат филологических наук
