Облик этой птицы известен всем. Ее не спутаешь с другой: три тощих вертикали — шея и пара высоких ног, огромное, в пропорции к трем вертикалям, пышное, как перина, туловище. Притом и рост супербаскетбольный. Самец от макушки до пят немного не дотягивает до двух с половиной метров.
Из-за сетки вольеры в зоопарке маленькая головка великана взирает на тебя с высоты. Помаргивает длинными темными ресницами око, глядит с непонятной печалью. Так что взгляда свысока не ощущаешь.
Узнали? Это страус. По-латыни «стратио камелус».
Покопавшись в литературе, можно набрести на занимательные подробности из сферы услуг, оказанных страусами человеку. Так, не одно издание обошла картинка: страус, запряженный в тележку, катает ребятишек на манер покорного пони. Или фотография страусиного родео: нескладный всадник взгромоздился на ошарашенного пернатого великана. Известны репродукции наскальных рисунков, сделанных задолго до нашей эры в сахарских пещерах Тассилин-Аджера, фресок из усыпальниц египетских фараонов с этой птичкой...
Но вернемся к нашим страусам, в день сегодняшний. Сетовать на то, что ушли в прошлое веера и боа, вряд ли стоит. Лучше поинтересуемся, как сегодня поживает стратио камелус. Как умещается он, самый крупный из птичьего царства, на шагреневой коже давних своих родных мест? И почему выжил? И что его ждет?
Как и давным-давно, страусы обитают на прежних территориях, в полупустынях и саваннах Африки. Несколько миллионов лет назад, в плиоцене, по свидетельствам палеозоологии, они тоже здесь жили. И принцип взаимоотношений «человек — страус» в наши дни тот же, что и раньше: выжить бок о бок друг с другом на все более тесных территориях.
Но как случилось, что птицу страуса знают ученые все же не накоротке? Объект, как не раз сказано, заметный, общества не чурается. Но достоверные детали к замшелым легендам стали добавляться лишь несколько десятилетий назад.
Муж и жена Зауэры, оба биологи, проводили наблюдения над популяцией страуса в Юго-Западной Африке. Для маскировки они укрылись в огромном термитнике. И осторожные страусы с прекрасным зрением, и прочая живность вели себя непринужденно, не замечая наблюдателей. Зауэры немало знали о страусах, но то, что они увидели на натуре, позволяло прийти к выводу: реальные детали их жизни — почище любой выдумки.
Известно было, что питаются страусы в основном растительной пищей, не пренебрегая мелочью — ящерицами, черепашками. По слухам, одомашненные, на фермах, охочи до всякого металлолома — болтов, гвоздей, жестянок и даже банок с краской: птицам необходимо пополнять запасы твердых предметов в желудке, чтобы лучше перемалывались жесткие растительные блюда. Однако у вольных птиц и натурального сырья в достатке. По содержащимся в желудке «образцам» пород вполне достоверно восстанавливали наблюдатели путь, проделанный в саванне той или иной птицей.
Долго не знали ученые, моногамны или полигамны страусы. Сторонники версии о пожизненной «лебединой» верности птичьей пары приводили примеры: страусы, мол, насиживают яйца и водят молодняк на кормежку поодиночке, пока супруг или супруга отдыхает.
Наблюдали Зауэры впечатляющую церемонию сближения, подробно описали ее. Когда самец отгоняет избранницу от стаи других самок, он великолепен в свадебном наряде: розовая шея и ноги, черно-белый, строгий по цвету, но объемный силуэт оперения. Пара начинает с общей кормежки: они синхронно наклоняют головы, вытягивают шеи. Потом самец еще более распушает перья, усевшись на земле. Он качается из стороны в сторону, сворачивая шею едва ли не в штопор. Очарованная им страусиха кружит вокруг жениха, временами преклоняя колена.
Зауэрам удалось подсмотреть, как вылупляются птенцы, пробивая толстые стенки яйца. Спустя месяц птенчики уже могли удирать от опасности с приличной скоростью в 35 миль в час, которую Зауэры аккуратно зафиксировали.
Любопытны их выводы о происхождении притчи о «страусе, прячущем голову в песок в случае опасности».
Еще у Плиния сказано было: «Дурак из дураков поступает так — тогда как тело оставляет на виду, голову и шею убирает в кусты и считает, что враг не опасен ему». За прошедшие с тех давних времен столетия и по сей день воплощается этот «бородатый» сюжет в шутках и политических карикатурах. Дело в том, что издали — а страус к себе близко подпускать не любит — прячущийся самец действительно выглядит нелепо. Его выдает замечательная расцветка. Но наседке-страусихе вполне удается спрятаться, пригнув голову и вытянув шею, среди пучков травы, бугорков и камней. Ее буро-бежевая окраска самой природой создана для камуфляжа. К тому же самец суров в своей роли защитника семейства. От нападающего хищника отбивается своими двупалыми лапами, напоминающими верблюжьи копыта, но кладку не бросает, а ведь мог бы удрать с присущей ему скоростью паровоза на всех парах...
В результате наблюдений Зауэры пришли к выводу о необычайной гибкости «семейного кодекса» своих подопечных: они, мол, как хотят, так и проживают: то дружной семейной парой, то гаремом. Они же подметили — брачные игры совпадают с кануном сезона дождей.
А вот что писал о своей работе в национальном парке Найроби орнитолог Льюис Харкстэл.
«В семидесятые годы мы всей семьей поселились на окраине буша. Получив разрешение от властей заповедника, я отобрал полдюжины яиц из свежей кладки. Жена моя Ненси, только что перенесшая операцию, еще не покидала постели. Она и согласилась стать «наседкой», пока я пытался наладить простенький инкубатор. Три недели Ненси согревала своим телом наши сокровища, как вдруг оказалось, подошел срок: птенцы проклюнулись. Шестерка могучих, с добрую курицу-несушку цыплят ни на шаг не отпускала мою Ненси. Она была тем существом, которое они увидели первым, явившись на белый свет. Их мелодичные клики сопровождали «поднявшуюся с гнезда» Ненси, куда бы та ни пошла. Если она скрывалась из виду, клики птенцов перерастали в тревожный галдеж.
Результаты этого первого, не очень корректного (инкубация длится шесть недель, и нам, видимо, попались наполовину насиженные яйца) эксперимента нас устроили. Они стали начальным звеном в цепи многолетних наблюдений, посвященных особенностям размножения страусов на воле».
Естественно, Л. Харкстэл знал о диких страусах все, что было изучено до него. Но во всех предыдущих трудах сведения были противоречивы и туманны. Л. Харкстэл работал с популяцией масайского страуса. Она жила в естественных условиях и, что оказалось очень важным, давно привыкла к служащим парка и туристам. Так что Л. Харкстэл в первый же сезон смог наблюдать страусов довольно близко и детально, а за несколько полевых сезонов глубоко проник в их повадки. Потом он писал о своих первых наблюдениях:
«О приближающемся брачном сезоне сообщили самцы: ноги и шеи их стали заметно розоветь. Я скоро понял, что каждый самец, глава семьи, контролирует свою территорию площадью около квадратной мили. Самец яростно отгонял от границ самцов помоложе, а со взрослыми соседями-соперниками вступал в нешуточные потасовки. Только пыль столбом, только перья летят да топот огромных двупалых лап сотрясает саванну.
Взрослые самки в этих рыцарских делах не участвовали. С индифферентным видом они бродили-паслись, пересекая границы пяти-семи соседних «имений». Когда ноги и шея самцов стали ярко-розовыми — примерно к июлю,— начались встречи самок с партнерами. А вскоре пришло время нестись.
Тут выявилась занятная особенность. Площадка для кладок — плоская ямка диаметром до трех метров — заранее была облюбована и притоптана самцом. И первой к ней получила доступ главная несушка. Такие постоянные пары существуют не один год. Из остальных взрослых страусих едва ли каждая третья или четвертая обзаводятся постоянным супругом и получают «свой дом». Молодые самцы и несушки вовсе бесприютны. Они то объединяются в многочисленные стада, то разбредаются поодиночке».
В конце концов в каждом из гнезд, наблюдаемых Л. Харкстэлом, оказались кладки от доброго десятка несушек. Но насиживать их было позволено лишь главной паре. Притом самец дежурил гораздо дольше — всю ночь, утро и вечер.
Едва проклюнулись птенцы, главная пара повела их на кормежку к свежей травке. Пастьба и охрана не прерывались ни днем ни ночью.
Несутся страусихи в соседних гнездах почти одновременно, и потому в октябре — ноябре выводки с этих территорий сливаются в огромные стада. Но бдительные главные пары настороже и четко отличают «своих». И к тому же ревниво отгоняют взрослых одиночек от выводка.
К февралю подросший сеголетний молодняк, однако, образует общий «детсад», числом от тридцати до сотни голов. Спустя еще несколько месяцев оставшиеся без родительского присмотра молодые пополнят отряды холостяков. А взрослые традиционные пары вновь начинают брачный сезон.
«В парке Найроби во время моей работы,— пишет Л. Харкстэл,— было около 170 птиц на территории 14 квадратных миль, где они производили удивительное количество потомков.
Пока я разбирался в этих подробностях, мой знакомый орнитолог Майк Нортон-Гриффите серьезно озадачил меня. Он был уверен, что одна наседка физически не способна в одиночку заполнить гнездо — в нем к моменту начала насиживания было в среднем по сорок яиц. Тогда почему, вопрошал он, так странно ведет себя самец, принимающий под крыло яйца других дам, проводящий на гнезде едва не круглосуточную вахту? Что это за парадоксальный «альтруизм по-страусиному»?
Термин пришелся мне по вкусу и придал новый импульс работе. Тем более что еще в первый сезон наблюдений мы встретили выводок из 107 двухмесячных цыпочек, оберегаемый одной взрослой парой. Тогда же я высчитал, что в выводке собраны новорожденные из дюжины окрестных гнезд, раскиданных по саванне. Ясное дело — родители высидели не всех. Со временем становилось все яснее, что родительская пара рискует жизнью, чтобы собрать как можно больше яиц и сохранить как можно больше птенцов, при том что своих среди них — едва ли полдюжины!
Становилось яснее и другое: «альтруизмом», сознательной любовью к ближним, здесь и не пахнет. Эта семейная страусиная политика выработалась в процессе эволюции вида и ведет к его сохранению. Другими словами — страусы заботятся о своем генофонде».
И снова — вопросы, вопросы, вопросы. Л. Харкстэлу не давала покоя загадка: какую роль такой вид семьи играет в жизни отдельного страуса?
«Предстояли новые исследования. И под иным углом зрения. Однажды Ненси издали увидела одну из наших подопечных несушек. Подъехали ближе и обнаружили гнездо со взрослой страусихой. Рядом топталась еще одна. Минут через двадцать медленно приблизились еще две. Все они, терпеливо дождавшись очереди, отложили по яйцу. На формирование яйца в организме страусихи уходит около двух суток, значит, эти завтра нестись не будут. Короче, за несколько дней тщательной слежки мы насчитали тринадцать страусих, внесших свой вклад в это гнездо и в итоге отложивших сорок два яйца. Но высиживать страус может только двадцать одно яйцо, что не раз было проверено. Зачем нести в одну кладку двойной запас? Значит — вторая половина обречена на гибель?»
Мощная птица страус кажется для хищников неуязвимой. Но врагов у нее, оказывается, немало.
Львы любят молодую страусятину, гиены похватывают, что плохо лежит, шакалы, лисы, десяток видов хищных птиц — лакомятся яйцами. Может, для того и откладывают страусы «лишние» яйца? Особенного искусства в откупоривании яиц достиг египетский стервятник. Этому пернатому ироду не хватает мощи просто проклюнуть скорлупу, и он разбивает ее зажатым в клюве камнем. Искусству «приличных манер за столом» он обучает своих птенцов с младых ногтей (а точнее — когтей), что не раз было зафиксировано фотографами-натуралистами.
Страусы просто героически жертвуют жизнями, защищая от хищников потомство. Л. Харкстэл пишет: «Как раз в эти дни знакомый наш натуралист Тони Арчер сообщил, что страус убил двух львов. Нашелся охотник-масай, свидетель разыгравшейся в саванне драмы. С его слов мы восстановили картину преступного нападения.
Охотник следил за страусиной семьей, опекавшей выводок молоденьких птенцов на кормежке. Оказалось, что из буша выслеживала их и львица с тройкой малышей. Заметив опасность, страус стал отводить свою команду, а страусиха отважно пошла в атаку: матери вообще отчаянно храбры. Львята приняли бой, и все сцепились в яростном клубке. Когда — очень скоро — клубок распался, два львенка остались на поле боя. Один с переломанным хребтом, другой с размозженной страшными ударами ног страусихи головой. Львица прикончила истерзанную наседку на месте».
Возможно, столь быстро размножаться страусы стали в ответ на притязания врагов? Ведь если бы страусиная молодь значительно не убывала еще в «добрачном» возрасте, поголовье должно было бы возрастать за год пятикратно! Но такое может произойти лишь при полном отсутствии врагов-хищников. Льюис Харкстэл приводит такой пример.
«В один сезон я насчитал 152 птенца, вылупившихся в пятнадцати гнездах. Годом позже в живых из них осталось 16. Судьба 90 процентов убывших была однозначная — они пошли в пищу разнообразным хищникам. Подобное соотношение я проследил и в следующие годы.
Еще один биолог, Юдит Раднаи, наш коллега и друг, изучала по соседству с нами львов. Она неизменно учитывала взаимоотношения своих подопечных с моими. И вот Юдит рассказывает, что один из «ее» львов напал на гнездо и сожрал «нашу» птичку. Прибыв на указанное Юдит место, я увидел разметанную кладку. Несколько яиц были побиты, раздавлены, а от страуса-самца остались кости и перья.
Скорее всего самца на гнезде выдал его черно-белый плюмаж. Жениховский наряд, столь уместный при сватовстве, становится гибельным, когда страус неподвижно восседает на кладке в чистом поле.
Через год случилась еще одна убыль. И опять жертва — самец на гнезде! Самцы явно составляют группу повышенного риска. Серо-бурый наряд несушек гораздо практичнее на каждый день. В итоге в популяции — постоянный численный перевес взрослых самок над мужским поголовьем. Да и к продолжению рода самки бывают готовы раньше. К трем-четырем годам в любой возрастной группе они превалируют».
В природе количество женских и мужских особей примерно одинаково. И у страусов тоже. Но по достижении взрослого возраста соотношение иное: на одного взрослого самца три, если не четыре дамы.
Другая странность давно бросается в глаза исследователям: соотношение веса тела и яйца страуса. У малых птиц яичко тянет на одну десятую от веса родителя. У страуса — всего на полторы сотых, и вынашивает дольше.
Маленьким яйцо страуса, конечно, не назовешь — оно равно дюжине куриных. Но это с потребительских позиций. А в пропорции к весу — едва ли не самое малое.
«Не в этой ли относительной малости разгадка общественного «детсадовского» порядка в гнездовьях страусов?» — задался вопросом Л. Харкстэл. Главная самка за несколько недель успевает произвести на свет не больше семи штук, а насиживать способна в три раза больше. К моменту, когда она закончила нестись, яйцемест в гнезде еще на «два раза по стольку».
Младшие по рангу несушки, не заимевшие прав на свое гнездо и супруга, подкладывают постоянной паре свои сокровища. Если бы все было так просто: трижды семь — двадцать одно.
Но арифметика в страусиных делах, оказывается, дает осечку.
«В сентябре во время полевых наблюдений,— пишет Л. Харкстэл дальше,— я проследил, как петух по кличке Контрабандист начал скрести огромными когтями площадку, явно завлекая свою постоянную подругу Остроголовку. Неделей позже на площадке лежало восемь прекрасных и одинаковых, как... скажем, яйца, яиц. Но я знаю точно, что Остроголовка произвела лишь одно из них. Еще через день к ним прибавилось девять — и опять от разных несушек. Кроме Остроголовки, в гнездо внесли своей вклад еще шестнадцать «курочек». Через две недели гнездо было переполнено: шестьдесят восемь штук подготовил коллектив несушек к инкубации. Это далеко превышало средний размер — на целую треть! Случай с Контрабандистом и Остроголовкой, конечно, был не ординарный, но прояснил главное. Отложив первое яйцо, Остроголовка дала сигнал молоденьким нерасторопным квочкам, которые не успели облюбовать постоянные главные кладки и торопились разрешиться хоть одним-двумя яйцами. Срок был строг: две недели после стартового сигнала Остроголовки. Но вот вроде все «отбомбились». Главная принялась с большой ответственностью наводить порядок во вверенном ей хозяйстве. Она перекатила к центру ровно двадцать одну штуку, а остальные — более четырех десятков — расшуровала по периметру гнезда в широкое кольцо на добрый метр от центральной кучки. И принялась вместе с супругом их насиживать.
А как же с остальными? Пропадут? Чьи именно яйца отбирает главная при таком-то конкурсе на яйцеместо? Свои ли она насиживает? Как она их узнала? А если не узнала, значит, высиживает подкидышей?
Вопросы, вопросы, вопросы...»
Биолог Брайан Бертрам поставил перед собой более узкую задачу. После многоцелевых работ Льюиса Харкстэла она может показаться скромной. В Национальном парке Цаво в Кении он изучал, по его словам, «поведение страусиных яиц». Предстояло выяснить, какие именно яйца выкатывает из гнезда главная несушка. Чьи оставила и перекатила в центр?
Пометив яйца, организовав учет и определив «режим работы» несушек — и не в одном гнезде, а в нескольких соседних,— Б. Бертрам приступил к делу. Соседство двухметровых хозяев да толпа главных дам плюс сонмище озабоченных поиском приюта длинноногих и крепкоклювых молодок делали даже самое простое передвижение ученого весьма небезопасным. Но работу Б. Бертрам провел и на своих выводах настаивает категорически: «Главная несушка «умеет» отделить свое от чужого. Главная пара прекрасно «знает», чьи детки запищат в их гнезде».
А если самец и оплодотворил несколько несушек, помимо главной, отец не оставляет побочное потомство без призора, насиживает наравне со своими.
Молодые неопытные пары, бывает, не успевают к пересменке. Безнадзорные кладки могут погибнуть в одночасье: с африканской погодой шутки плохи. Охладилось яйцо — беда, перегрелось — беда. Не перевернули вовремя — перестало равномерно со всех сторон нагреваться — опять беда, погибель.
Может быть, постоянный риск и неизбежные потери заставляют страусов придерживать «про запас» подкинутые яйца? Ведь без этого запаса в жертву пошли бы сокровища центральной кладовой? И гибель «своих» привела бы к некомплектности и неполноценности выводка. Значит, семейная пара «подстраховывается», принимая дары от молодок, яйца приносящих. И оберегает от убыли свои. Хищнику ведь до «крайнего» добраться легче. Глядишь, он и насытился и ушел собирать дань с соседей.
На протяжении долгих тысячелетий эволюции страусы, практиковавшие «общественное» высиживание и пастьбу молодняка, успешно увеличивались в числе. Те, что управлялись когда-то в одиночку, исчезли. Не могли не исчезнуть.
Популяции «коллективистов» распространялись все шире, образовывали громадные колонии. А это при длительном развитии — в тесноте, да не в обиде — развивало и общественные «детсадовские» высиживание и вскармливание.
Страуса, как вид, сравнить не с кем: в Африке остался существовать только стратио камелус. И подвидов на континенте больше нет — один он, как вид и как подвид. Хотя двести лет назад подвидов было несколько. А последний, азиатский, был описан совсем недавно — в 1941 году. В количестве, удручающе малом для того, чтобы надеяться на воспроизводство. На том и исчез. Жалко страуса.
По материалам зарубежной печати подготовила М. Кондратьева
