Я хочу рассказать о путешествии, которое мы совершили, следуя древним караванным путем, по маршруту Ибн-Фадлана. ...Тысячу с лишним лет назад, в 921 году, из Багдада на Среднюю Волгу, в царство булгар, было отправлено посольство халифа. Большая часть пути проходила по нынешней территории нашей страны: через Мары и Бухару, по реке Амударье, через Хорезм, плато Устюрт — на север, в междуречье Волги и Камы. Секретарем посольства был Ахмед Ибн-Фадлан. Его перу принадлежит книга о путешествии через тысячу племен. Нравы и обычаи, одежду и утварь, ремесла и торговлю — все это Ибн-Фадлан описал в своей «Записке» как очевидец.
Торговые пути, служившие главными каналами распространения культуры и обычаев разных народов, символизируют единство Востока и Запада. Ибн-Фадлан был первым, кто описал жизнь одного из таких путей. А по богатству этнографических наблюдений о племенах и народах, живших тысячу лет назад на территории нашей страны, его «Записка» не имеет равных. (Разумеется, следует учитывать, что многие книги того времени не сохранились либо остаются неизвестными науке. К примеру, рукопись, в которой заключалась «Записка» Ибн-Фадлана, в целом виде была обнаружена лишь в 20-х годах нашего столетия в иранском городе Мешхеде.) Можно сказать, что Ибн-Фадлан был литературным первооткрывателем земель, которые хотя и посещались мусульманскими купцами, но оставались в целом неизвестными арабской географии X века. Этим во многом объясняется фантастический характер описываемых им явлений и слухов.
Древние путешествия носили зачастую религиозный характер: китайские монахи видели цель своих странствий в посещении буддийских святынь, религиозные искания заставляли странствовать по Востоку арабов, в средневековой Европе путешествовали по преимуществу паломники и рыцари — в отдаленных краях они искали спасение души. Считается, что со времени великих морских экспедиций эпохи Возрождения путешествия утрачивают магический подтекст. Однако мне кажется, что, утратив священный характер для общества в целом, путешествия сохранили свой магический смысл для того, кто путешествует. Ведь как в древности, так и сегодня заветная цель достижима лишь в том случае, если человеку, отправившемуся на поиски иных начал, удается приблизиться к ним внутренне.
Наша этнографическая экспедиция называется «Сафир». «Сафир» в переводе с арабского означает «посол», «посредник», «путешественник». Участвовали в ней студенты Ленинградского университета, историки и этнографы. Целью путешествия было увидеть своими глазами древний торговый путь длиною в три тысячи километров и описать его, как это сделал в свое время Ибн-Фадлан. Степь пересекало множество дорог и кочевых троп, и среди них выделялась «большая дорога». Это был транзитный торговый путь, соединявший восточные страны с Волжской Булгарией, Северной Русью и Скандинавией. По этому пути текли когда-то серебряные монеты и посуда, а взамен восточные купцы получали меха. Серебро, привезенное с Востока, очень ценилось и в Булгарии, и в Северной Руси IX—X веков. Мастера отливали из него кубки для пиров и изделия, носившие ритуальный характер. Современные транспортные магистрали (железная дорога, газопровод и степные автомобильные трассы) из Средней Азии в Европу лежат параллельными линиями вдоль караванной дороги. Для научного путешествия лучший маршрут трудно найти.
Я сторонник двух ныне забытых идей. Первая заключается в следующем: записки древних путешественников откроют до конца свои тайны только исследователям-путешественникам. В более широком плане это связано с вопросами моделирования в истории. Модели древних жилищ и кораблей уже освоены, теперь на очереди моделирование процессов, связанных с жизнью мировых и региональных коммуникаций. Не секрет, что христианство пришло на Русь, «двигаясь» по самому интенсивному из торговых путей — по пути из варяг в греки, так же как и ислам в Поволжье пришел в X веке вместе с хорезмскими торговыми караванами. В наше время губительные последствия политики «железного занавеса», разорвавшего коммуникационные и иные связи нашей страны с зарубежными странами, не поддаются оценке.
Другая идея касается студенческих научных путешествий. Может ли считаться законченным образование, особенно по гуманитарной специальности, если оно не включает в себя поездки по стране (и не в качестве проводника вагона или стройотрядовского строителя свинарников). Будущий историк, социолог или экономист, соприкоснувшись с жизнью кочевников, земледельцев или охотников, не будет бороться за оседлый быт первых, не будет отрывать крестьянина и его детей от земли, а земледельческий труд от земледельческих праздников, и, наконец, не будет внедрять алюминиевые или пластмассовые юрты вместо традиционных войлочных. А также не будет «бороться» с народной медициной, со знахарями, а заодно и со священниками, со святыми местами и прочими явлениями, которые не вписываются в представление о «правильном социализме».
Если университет избавляет от стереотипов, приобретенных в школе, то что же поможет избавиться от стереотипов, навязанных университетским образованием? Не последнюю роль в «освобождении» интеллекта могут сыграть путешествия. Вторая идея, несмотря на всю свою кажущуюся утопичность, нашла реализацию в деятельности Проекта гуманитарных экспедиций. (В это путешествие отправилось четверо молодых исследователей, имевших по 200 рублей в кармане. К результатам экспедиции «Сафир» проявила интерес общественность Татарии, и две крупнейшие фирмы — «Нижнекамскнефтехим» и «Нижнекамскшина» — финансируют нашу новую программу. «КамАЗ» выделил специально оборудованные вездеходы. Эта помощь позволит снять научный фильм о жизни 20 древних народов.
После окончания первой экспедиции мы обратились также за поддержкой в Инновационный фонд «Развитие» (Ленинград), в рамках которого был создан Проект гуманитарных экспедиций. Главная цель проекта — возрождение традиций научных путешествий и содействие развитию малых этносов.)
Наше путешествие было естественным продолжением поиска, связанного с изучением «Записки» Ибн-Фадлана. Способ передвижения был продиктован целями экспедиции: мы ехали на попутных машинах, рейсовых автобусах, на вездеходе по Устюрту, к некоторым памятникам шли пешком. Только так можно было разыскать наскальные рисунки в урочище Чильпык, на берегу Амударьи, на которых оставили свои автографы средневековые арабы. (К сожалению, рисунки были варварски закрашены масляной краской.) Что же касается автостопа с научными целями, то, на мой взгляд,— это самый неформальный способ знакомства с любой культурой.
«Путешествуя, радуешь сердце, извлекаешь выгоды, видишь разные диковины, слышишь о чудесах, осматриваешь города, беседуешь с друзьями, расширяешь образование и познания, умножаешь богатства и состояние, знакомишься с людьми и испытываешь судьбу». Так 700 лет назад писал путешественник, знаменитейший поэт и шейх Саади из Шираза. Современный путешественник, без преувеличения, может утверждать то же самое. Из калейдоскопа событий и встреч я выбрал несколько, на мой взгляд, самых ярких.
Грандиозные оплывшие валы Старой Нисы — городища античных времен — возвышаются над поселком Багир, что под Ашхабадом. Спустившись с городища в кишлак, мы увидели туркменок, пекущих лепешки в тандыре — глиняной печи сферической формы. Этот способ выпечки хлеба существует многие столетия. Нам, как путникам, по древнему обычаю вручили горячую лепешку и пригласили пить чай. Я обратил внимание на рисунок, вылепленный на тандыре: это были рога горного козла — архара. Из стены соседнего дома торчали настоящие рога. Считается, что они оберегают дом и его обитателей. У святых мест и сегодня можно встретить туркменок, гадающих с помощью рогов архара. Говорят, надо постучать по рогам и, если оттуда выскочат жучки,— значит, у женщины будет много детей. Обратите внимание на связь: теплый очаг, где печется хлеб, жилище и святое место несут на себе единый древний символ — рога архара. А хлеб и потомство — это то, что необходимо для продолжения рода человеческого. Поэтому любая попытка нарушить традиционный способ выпечки хлеба влечет разрыв человеческих связей.
На базаре в Байрам-Али (рядом с величественными развалинами Царского Мерва) я увидел женщин в поразительно ярких одеждах. Головы их были покрыты белыми накидками, виски схвачены лентами с нашитыми монетами. Я вооружился фотоаппаратом «ЛОМО-компакт» и решил во что бы то ни стало выяснить национальную принадлежность этих женщин. Но как? По-русски они не говорят, и вообще не принято, чтобы чужой мужчина обращался к женщине без посредника. Вскоре я увидел мужчину, который сопровождал их. Познакомились. Его звали Исмаил. Я выразил восхищение костюмами и добавил, что они не похожи ни на туркменские, ни на узбекские или арабские — так кто же вы? Оказалось, передо мной были белуджи. Основные группы белуджей живут на нагорьях Пакистана и Афганистана и ведут полукочевой образ жизни. Через полчаса мы уже ехали в кузове грузовика, который вез белуджей домой, в оазис на краю пустыни Каракум. О, волнующий миг неожиданных знакомств — дары дороги тем, кто по ней идет! Мог ли я мечтать, что мы окажемся гостями Исмаила и перед нами раскроются тайны традиционного уклада белуджей?
Забегая вперед, осмысливая многие встречи в пути, скажу, что проблема «хозяин — гость» (превращение «чужого» в «своего») занимала нас чрезвычайно, была основой научной программы экспедиции. В главном обычаи приема гостя, бытующие сегодня в Средней Азии и Казахстане, аналогичны обычаям гостеприимства в Греции времен Гомера и древней Индии. Главный момент: встреча гостя, обмен приветствиями, приглашение в дом. Центральный акт — угощение, которому предшествует омовение рук. Это обряд очищения перед жертвою, так как всякая еда — в то же время и жертва. Обязательный элемент угощения — мясо животного, зарезанного в честь прибытия гостя, что трактуется как совместное жертвоприношение. Благодаря этому обычаю совершенно чужой человек становится как бы членом семьи. (К слову, в гостях мы ни разу не могли начать разговора на серьезную тему до совместной трапезы с хозяином дома.) С обычаем гостеприимства связано также одаривание гостя, предоставление ночлега и проводы: когда гость уезжал, его провожали до границы своей области. Контакты на маршруте, особенно в небольших поселках и оазисах, почти всегда носили традиционную форму. Сколько раз мы нуждались в питьевой воде, пище, жилье или помощи, столько раз мы входили в «ритуальное поле»: хозяин — гость. Подобный опыт показывает, какую огромную роль в путешествии играет налаживание добрых отношений с местными жителями. Другая сторона контактов — слухи, которые обычно распространяются быстро. Так было и в древности. Известие о чужеземцах или приезжих всегда опережало их. И от того, как ведет себя путешественник, зависит, пройдет ли он свой путь.
Но вернемся в дом Исмаила. Я попросил хозяина пригласить на ужин муллу. Он пришел, сел в стороне, и мы с ним долго беседовали. Это был молодой человек по имени Гусейн, двадцати двух лет. У него двое детей, и он работает в совхозе. По словам Гусейна, когда ему исполнилось 14 лет, он решил стать муллой. Учась в школе, один или два раза в неделю ходил заниматься к старому мулле. Так Гусейн выучился читать Коран по-арабски, освоил все обрядовые действия. В каких случаях обычно обращаются к мулле? При рождении ребенка, на свадьбе для благословения молодых и на поминках, то есть во все переходные моменты жизни. Кстати, свадебный обычай, как мне его описали, в некоторых деталях совпадает с обычаем, описанным Ибн-Фадланом. Вполне современно звучат и рассуждения арабского путешественника о калыме, который служит материальным гарантом благополучия новой семьи и одновременно делает ее несвободной от обязательств перед многочисленными родственниками.
К мулле обращаются и женщины, страдающие бесплодием. «И если они верят и совершают все положенные действия, то их болезнь пройдет»,— добавил Гусейн совершенно искренне. Передо мной сидел глубоко верующий человек. На вопросы он отвечал спокойно и, как мне показалось, с легкой иронией. Отмечу, что традиционно мулла пользуется уважением и вызывает почтение, правда, до тех пор, пока не нарушит общепринятые нормы поведения.
Везде, где живут люди, есть «святые места». Я видел часовни и придорожные кресты на русском Севере и в Белоруссии, видел священные колодцы и мазары Таласской долины в Киргизии и лагеря больных у священных источников в горах Армении. Помню перевалы, на которых водитель останавливал машину и поднимался на холм, чтобы оставить там горсть монет. Я пил «святую воду» в Почаевском монастыре, что на Украине, и пил вино и ставил свечи в разрушенной церкви на грузинском празднике Святого Георгия недалеко от города Гори. «Святым местом» мог быть разрушенный землетрясением храм или камень необычной формы. В степи можно увидеть святилища в виде груды камней, в которую воткнута палка, обернутая белыми тряпочками. «Святые места» относятся к универсальным явлениям мировой традиционной культуры. Надо ли говорить, что путешествуя по Туркмении и Узбекистану, мы непременно посещали святилища.
В Средней Азии такие места обычно связаны с могилами праведников. Могила святого, как правило, имеет огромные размеры, и на ее глиняной поверхности лежат дары: отрез цветной материи, узелки с солью, монеты. Рядом, на ветвях старых деревьев, подвешены маленькие люльки с тряпичными младенцами. Около поселка Багир мы видели священную рощу из колючего кустарника с узким проходом посередине; на кустах висели дары: ножницы, лезвия и цветные нитки. Разумеется, можно расшифровать символику обрядового дерева и даров и выявить «пережитки домусульманских верований», но меня сейчас интересует не этнографический, а психологический аспект. Часто для тех, кто посещает святые рощи, они являются местом последней надежды. Когда исчерпан круг реальных возможностей, а облегчение не приходит, когда болезнь неизлечима, когда не рождаются дети или же рождаются, но умирают, тогда обращаются к иррациональному.
«Святые места» нельзя разрушать. До тех пор, пока человек будет испытывать ужас и давление непредсказуемой мировой истории, у него должна быть защита в виде священного пространства. Даже в утопическом обществе будущего, которое решит все социальные проблемы, «святое место» должно остаться, как возможность свободного выбора. Современный атеизм слишком разумен, чтобы быть милосердным. А Туркмения по детской смертности занимает одно из первых мест в Союзе. Я бы не писал об этом, если бы не знал о разрушении «святых мест».
Во время путешествия я купил книгу «Вопросы и ответы», изданную в 1986 году Академией общественных наук Узбекистана. На вопрос о «так называемых святых местах» дан бдительный ответ: «Это самые живучие религиозные пережитки». И далее: «У «святых мест» скапливаются паломники, распространяются религиозные идеи и настроения, что оказывает отрицательное влияние на духовную жизнь, здоровье людей, наносит материальный ущерб общественному производству и семейному бюджету». Не под звон ли этих аргументов в нашей истории взрывали церкви в 20—30-х годах, а также в 60-х; последняя волна силовых аргументов прокатилась в 70-х, за несколько месяцев до принятия «закона об охране памятников», превратив в пыль уцелевшие чудом храмы. Речь идет не о том, чтобы брать «святые места» кавалерийскими наскоками или измором, а о том, чтобы оставить их в покое; уж сказано тому две тысячи лет: «богу — богово, человеку— человеческое».
На одиннадцатый день путешествия мы прибыли в Бухару. Поставили свои палатки в городском парке на берегу озера, недалеко от базара. Сквозь густую листву деревьев сверкал на солнце узорной кладкой мавзолей Саманидов, жемчужина средневековой Бухары. Утром, оставив рюкзаки в чайхане, отправились на базар. Призывный грохот бубнов возвестил о начале циркового представления. Толпа зрителей окружала площадку, застланную яркими коврами. Высоко над головами зрителей на стальной нити балансировал мальчик-канатоходец. Вдруг он остановился и, устремив взор к небу, заговорил. Мне перевели: мальчик просил милости у аллаха всем бездетным женщинам. Щедрым дождем посыпались на ковер деньги. Гремела музыка, перекрывая шум базара; клоуны зазывали зрителей. Представление закончилось любопытным зрелищем. Силач лег спиной на ковер, и на него положили две длинные и широкие доски, скрепленные на концах. С одного края на эти доски медленно-медленно въехала «Волга». Смысл номера заключался в том, что машина должна переехать силача. Зрители сгрудились вокруг помоста, вглядываясь в лицо лежащего человека. А вдруг он не выдержит? Машина мгновенно промчалась по доскам, их тут же убрали, а силач поднялся как ни в чем не бывало. Как и большинство зрителей, я не знаю, был ли этот фокус подстроен или действительно силач способен выдержать вес полуторатонного автомобиля.
В древности были так называемые «города мира»— Вавилон, Рим, Бухара в том числе. Такие города существуют и сегодня. Отличительная их черта — открытость иным влияниям, «столпотворение языков и народов», что, безусловно, влияет на взгляды и поведение самих горожан. Ни в одном кишлаке или городке Средней Азии нельзя нарядиться в шорты — это будет расценено как вызов общественному мнению. Бухару же посещает великое множество иностранцев, в том числе западных немцев, которые ходят в шортах. В восприятии бухарцев понятия «иностранец» и «шорты» слиты воедино и ассоциируются с чем-то совершенно чужим, «внеконтактным». Облачившись в шорты, я превратился в «иностранца» со всеми вытекающими последствиями этого превращения...
Двигаясь по древнему торговому пути вдоль Амударьи, на 18-й день путешествия мы добрались до Хорезма. Когда-то здесь встречались караваны со всего света. Не выезжая из Хорезма, можно было выучить десятки чужих языков, в том числе и греческий. В древнем Хорезме торговые караваны, перед тем как отправиться через пустынные степи, делали большую остановку. Вот несколько свидетельств Ибн-Фадлана: «Мы запаслись хлебом, просом, сушеным мясом на три месяца». Эти продукты питания характерны и для современных кочевников Центральной Азии. За время путешествия мы не раз видели, как сушатся на воздухе куски мелко нарезанной баранины. «Мы купили тюркских верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через степные реки». Подобные круглые лодки, сделанные из кожи, использовались еще жителями древнего Вавилона и подробно описаны Геродотом. Назывались они—«гуфы». В гуфах и по сей день плавают по Тигру и Евфрату жители Ирака. «Снаряжение каравана было хорошо налажено, мы наняли проводника по имени Фанус из жителей Джурджании». Хотя караванная торговля в Средней Азии стала историческим преданием, и сегодня можно встретить «ишчи» — проводника караванов. Так на наших глазах оживала история...
На вездеходе мы обследовали крепости, сигнальные башни и пещеры Устюрта. Вечер провели в гостях у туркмен, которые угостили нас верблюжьим молоком и традиционным чаем. Наше внимание привлекало все: и глиняный очаг, где почти мгновенно закипал чайник; и яркие краски женских одежд, и детские украшения, и устройство юрты. С разрешения хозяина мы вошли в сумрачное пространство юрты и попали в мир вещей, практичность и красота которых оценена десятками поколений кочевников. Это и кожаные бурдюки, и цветные кошмы, и знаменитые туркменские ковры. Точно такие же вещи мог видеть Ибн-Фадлан.
За вечерним чаем зашел разговор о тамгах. В степи каждый хозяин метит верблюдов тамгой, ставя раскаленным тавро знак на шее животного. История тамги как родового клейма владельца уходит в глубину времен. Хозяин юрты без труда зарисовал в мой дневник восемь знаков — тамг своих степных соседей. Но вот как быть с совхозными верблюдами? По логике, им нужна «общественная» тамга. Но большинство совхозов в нашей стране носят имена Маркса и Ленина... Вы догадываетесь, чьи имена были написаны синей краской на боках «коллективных» верблюдов? Я уверен, что здесь нет и намека на кощунство. Это пример так называемого «бытового» марксизма, и он стоит в одном ряду с фактами, имевшими место в России в 20-е годы, когда комсомольские работники в «борьбе за массы» на место поверженных икон в красном углу избы помещали портрет К. Маркса...
Изменения названий в 30-е и последующие годы носили массовый характер, и в результате в некоторых районах топонимическая ситуация выглядит сегодня трагикомически. Взгляните на карту Туркмении, где земледельческое население в силу природных условий живет оазисами,— вы увидите сплошные «Коммунизмы» и «Социализмы». Представьте себе, что происходит на уровне бытового общения: «Ты где живешь?»—«В «Коммунизме».— «А ты где?»—«А я в «Социализме». Конечно, можно предположить, что подобные названия совхозов и каналов говорят о приверженности людей труда лучшим идеалам человечества. Но путешествовать по такой карте в поисках поселений курдов, белуджей, фарси и арабов было практически невозможно. Этнографические краски традиционной топонимики стерты, их заменили обезличенные «измы». Возвращение традиционной топонимики, и не только в Средней Азии и Казахстане,— это восстановление народной памяти.
Первый этап экспедиции завершился в Куня-Ургенче, древней столице
Хорезма. Мы прощались с земледельцами и вступали в страну кочевников. За спиной остались покрытые зеленью кишлаки; на горизонте сверкали белоснежные солончаки. Редкие юрты и одинокие верблюды скрашивали безмолвное желтое пространство. Впереди, на многие сотни километров, простиралась Великая Степь.
На наших лицах лежала печать усталости. Была пройдена только треть пути, но мне казалось, что мы путешествуем вечность. Это впечатление усиливалось от созерцания древних мертвых городов, в которых царили вечность и покой. Я заметил, что движения наши стали медленными, а общение — отрывочным. Вереница городов, вокзалов, базаров; ночи под открытым небом; неопределенность завтрашнего дня и непрерывное общение с незнакомыми людьми, чужие боли и радости, ставшие нашими,— все это переполнило чашу впечатлений.
В группе возникла критическая ситуация, которую психологи назвали бы конфликтом целей. Было предложено большую часть степного маршрута проехать поездом, минуя при этом средневековые караван-сараи Устюрта. Напомню, наша группа была неформальной (денег за путешествия нам не платят), нас объединял совместный интерес к истории. Как и следовало ожидать, глубина интересов у каждого участника оказалась различной, и с неизбежностью наступил момент, когда желания перестали совпадать. Это типичная ситуация в истории путешествий, и выход из нее был простой: разделиться на две группы. Интересно, что разделение произошло в зоне сменяющихся ландшафтов — на границе оазисов и пустыни. Психологические потрясения при переходе из одной природной зоны в другую, как известно, испытывали в свое время викинги, а из арабского посольства 921 года именно в этом месте маршрута два человека отказались двигаться дальше. Думается, что и наш опыт может пригодиться тем, кто решится отправиться в большое путешествие с исследовательской целью.
В глубине степей, на пересечении древних караванных дорог и кочевых троп, хранились мавзолеи, испещренные таинственными рисунками и знаками; кладбища кочевников и колодцы, вырытые в незапамятные времена. Обнаружить и исследовать эти объекты было нашей задачей.
Ибн-Фадлан описывает погребения кочевников-огузов с глиняными куполами. Такие мавзолеи мы видели и на современных степных кладбищах Казахстана. А неподалеку от станции Бейнеу мы посетили древнее кладбище. Издалека силуэты белых мавзолеев казались волшебными городами, возникшими как мираж. Словно из-под земли поднялись сотни каменных столбов, по форме близких к человеческим фигурам. Поверхность каменных богатырей покрыта ажурным орнаментом и надписями на арабском языке. Один столб с поминальной надписью был обтянут в верхней части резинкой, за которую кто-то из родственников или друзей умершего вложил три рубля. По местному обычаю — любой человек, прочитавший три раза молитву из Корана, мог взять эти деньги.
Рядом с кладбищем сохранилась подземная мечеть Бекет-Ата. При мечети находятся два служителя, почтенные старики. Они разрешили нам войти внутрь подземелья, при условии, что мы не будем пользоваться фотоаппаратами. В темной глубине мечети на циновке спал молодой человек. Старик сказал, что это «святое место» обладает целительными свойствами. Молодой человек оказался нервнобольным и по принятому обычаю должен был провести несколько дней и ночей внутри мечети. Впоследствии в казахских селениях к нам относились с подчеркнутым уважением, когда узнавали, что мы побывали в мечети Бекет-Ата.
На степном горизонте пылали миражи, они манили и тревожили. Второй раз в жизни я пересекал степи автостопом, но в этот раз целью поисков были следы — отметки, которыми древние караваны отмечали свой путь. Лик земли покрыт знаками, оставленными рукой человека. Во времена римлян торговый путь через Сахару был отмечен наскальными рисунками колесниц. Экспедиция «Нево» по пути из варяг в греки доказала, что древняя речная дорога из Ладоги в Киев усеяна курганами, словно путеводными звездами. Путь, по которому мы шли, не был загадкой: он лежал почти прямой линией, и развалины караван-сараев встречались через каждые 30—40 километров. Меня интересовало другое: какой знак является универсальным для этой древней дороги? Скажу сразу, я его не нашел.
Мне казалось, что степь не принимает нас. Углубившись в нее километров на десять от станции Бейнеу, мы сидели на обочине пыльной трассы, словно на краю мира. На тысячу километров вперед раскинулся желто-зеленый океан песка. И мы не знали, сколько времени понадобится нам, чтобы пересечь его. Прошли еще немного, по пути встретился загон, над изгородью которого на высоком шесте покоился череп верблюда. Усевшись поудобнее на рюкзаки, мы погрузились в ожидание. Раньше в подобных ситуациях происходил следующий разговор: «Сэр, куда вы меня заманили?» — «Это трудно объяснить, сэр, давайте лучше пить чай». В этот раз мы молчали. Нас разделял вопрос: продолжать путь или вернуться на станцию? За нас решил некто третий — водитель грузовика, направлявшегося в Бейнеу, уговорил вернуться, и я покорился судьбе. На краю поселка, прислонившись к колесу трубовоза, отдыхал молодой человек, наш сверстник, как оказалось, из советских немцев. Обветренные, кровоточащие губы выдавали его неуемную жажду, но вместо чая он пил воду. Мы предложили ему чаю, разговорились. Он милостиво распахнул двери КрАЗа, и степь медленно поплыла под колеса. Вскоре мы проехали мимо шеста с черепом верблюда — верного стража на границе человеческого и пустынного миров.
Три дня ехали через степь на трубовозе, который тащил 18 тонн груза. От тяжести и нестерпимой жары лопались баллоны автомобиля. Заменить их было нечем. Часами ожидали помощи от случайных машин. В степи свой закон: колеса здесь не купишь, либо так дадут, либо жди удачи. К счастью, уже к вечеру подоспели отставшие машины напарников нашего водителя. Редкий водитель решится пересечь степи в одиночку. Как быть, если машина завязнет в топком солончаке или провалится в яму на ночной дороге? Превратности пути заставляют водителей ехать колонной в две-три машины — этаким своеобразным караваном. Именно на этом участке пути арабское посольство 921 года влилось в большой торговый караван. Здесь во все времена взаимовыручка ценилась особенно высоко.
Запомнился вечер, проведенный в казахской семье, в небольшом степном ауле. В доме под одной крышей обитают три семьи родственников, двор полон ребятишек, у главы рода уже семь внуков. Живут общим хозяйством, вся зарплата отдается матери. Все, чем нас угощали — масло, сметана, хлеб, курт, сделано в домашних условиях руками женщин. «Курт» — соленый сыр, который вырабатывают из молока овец или коров, может храниться годами. Вообще сохранять продукты питания кочевая цивилизация научилась давно и достигла в этом искусстве совершенства.
Наблюдательный дипломат Ибн-Фад-лан рассказывает, что ни один чужестранец не мог проехать через степи, не став другом одного из кочевников. В случае болезни верблюдов или нужды в деньгах купец брал у него все, в чем нуждался. Кочевник получал в подарок одежды, перец, изюм. На обратном пути купец возвращал долг. Если же купец умирал в дальней дороге, то кочевник встречал караван его соплеменников и беспрепятственно забирал свою долю. Так в древности поддерживался торговый путь через степи. Караваны всегда могли рассчитывать на помощь и поддержку кочевых племен, хотя не исключалась и встреча с пиратами пустыни, жившими в то время на территории современного Казахстана. Представители разных традиций и вероисповеданий находили общий язык, люди помогали людям. Иначе трудно объяснить существование «шелкового пути» из Китая в Европу или пути из Багдада на Среднюю Волгу, в Булгар и далее в Скандинавию.
Для меня фраза Ибн-Фадлана о друге-кочевнике приобрела вполне реальный смысл. Около пятисот километров по степям Гурьевской и Уральской областей проехал я от кочевья к кочевью на попутных водовозах и бензовозах, там, где автомобильных дорог вообще не значится. Но, погостив в одной казахской семье, я «стал другом» всей степи. Мне уже не нужно было беспокоиться о проводниках, ночлеге и пище. «Степь» включила меня в традиционную систему кочевого образа жизни, предоставив свои ресурсы для выживания, но при этом потребовала соблюдения определенных ритуалов. Аналогичную ситуацию описывает Плано Карпини, посланник римского папы, семьсот лет назад странствовавший в этих местах.
Скоро ли конец путешествию? В Уральске, за четыреста километров до долгожданного Булгара, я получил открытку от второй группы, из которой узнал, что ребята заболели и сошли с маршрута. «Путешествуя, не только расширяешь познания, но и испытываешь судьбу»,— снова пришли на память слова Саади.
На одной из дорог под Уральском произошел следующий случай. Я сидел на краю дороги, пил чай и писал дневник. Солнце клонилось к закату. Проехал КамАЗ с узбекским номером и посигналил мне, приветствуя. Через час я обогнал его на легковом автомобиле, помахав рукой водителю КамАЗа. И вот я снова сижу на обочине, пью чай и записываю только что услышанный рассказ о казахской свадьбе. Солнце почти спряталось за горизонт, через полчаса нужно ставить палатку. Подъезжает знакомый КамАЗ. Вижу смеющиеся лица молодых людей. Все трое выскакивают из кабины — в глазах светится удивление. Знакомимся: двое казахов и кореец. Они приносят душистую дыню, и начинаются взаимные расспросы. Машина следует из Бухары в Нижнекамск с грузом дынь. Узнав, что я побывал в их родной Бухаре и пересек степи Казахстана, они без слов забирают меня с собой.
Я люблю ночные поездки, такие ситуации в путешествии близки к моменту истины. Пространство теплой кабины объединило нас. Шел откровенный разговор. О разном. Я узнал, что 18 тонн груза — «левый» товар, и обычная выручка от такой поездки составляет 18—20 тысяч рублей. И мог спросить, как и на что они потратят вырученные деньги (в условиях нетоварного социализма). Чтобы так организовать торговлю дынями, требуются профессиональные навыки и знание ситуации не меньше, чем в моих занятиях историей. Машина мчалась сквозь ночь, мимо мелькали дорожные лозунги с призывами честно трудиться. Плакатов, призывающих развивать частную инициативу, я ни разу не встретил за все путешествие. Странствия определенно расширяют кругозор и дают пищу для новых размышлений...
Я прибыл в места, где некогда происходили удивительные события. На Средней Волге, в Булгарии, Ибн-Фадлан встречался с русами, которые приплывали сюда на своих кораблях для торговли. У Ибн-Фадлана есть интереснейшее описание похорон знатного руса. Этот обряд длился десять дней и закончился сожжением корабля, руса и девушки, добровольно принявшей смерть. Над сожженными русы насыпали огромный курган. Вполне возможно, что этот курган мог сохраниться до наших дней. Обнаружить древний холм было более чем заманчиво. Не жаль затраченного времени на изучение старых карт и археологической литературы. В результате поисков мы установили, что в окрестностях Булгара с незапамятных времен существовал грандиозный курган. На берегу Волги, в деревне Балымери, и сегодня можно увидеть остатки некогда величественного холма. Местные жители называют его «Шелом». Сто лет назад этот курган имел высоту до 10 и диаметр около 150 метров. Время не пощадило курган — наступающие овраги поглотили его большую часть. Впрочем, не исключено, что холм руса, возведение которого наблюдал Ибн-Фадлан, исчез давно, размытый бурными половодьями на Волге. И все же символической точкой окончания маршрута была выбрана деревня Балымери.
... Весной 921 года по степи на плато Устюрт двигался торговый караван в пять тысяч человек. В один из дней на караванной тропе появился человек, тощий и жалкий. Незнакомец сказал: «Стойте». И караван остановился. Потом он сказал: «Ни один из вас не пройдет». И никто не двинулся с места. Наконец, он попросил хлеба и, получив лепешку, смилостивился над купцами. Один против пяти тысяч вооруженных всадников — возможно ли такое? Я думаю, что могущество одинокого путника заключалось в том, что за ним стояла сила всей степи. Здесь сошлись два мира: мир предприимчивых купцов из развитых городов Востока и мир традиционной кочевой культуры, и диалог между ними состоялся.
Эти две культуры, городская и кочевая, во многом несхожие, существуют и сегодня. Соответственно существуют и проблемы общения и контактов, связанные с глубинными различиями в образе жизни, в восприятии мира, в обрядах и привычках жителя Города и Степи. Сегодняшний диалог между нами зависит от того, насколько мы знаем, понимаем и уважаем друг друга.
Но вернемся к ситуации, приключившейся с караваном, и попробуем ее объяснить. Люди Степи были связаны между собой невидимыми нитями, и система их взаимоотношений была организована не хуже, чем у оседлого населения. Надежная связь поддерживалась с помощью орлов-вестоносцев. А как же быть с распространенным стереотипом у горожан о диких нравах и бескультурье кочевников? На то и существуют стереотипы, чтобы можно было, спрятавшись за их твердые щиты, жить не размышляя. Этот, как и большинство других стереотипов, основан на ложных знаниях. Но где гарантия, что историк, дышавший воздухом Города, свободен от предвзятых мнений своей среды? По этому поводу вспоминается древнее изречение: «Путешествия избавляют от предрассудков».
История изучения «Записки» Ибн-Фадлана насчитывает уже более 150 лет. Большая филологическая работа над текстом была проведена А. П. Ковалевским, ученым-арабистом, преподававшим в свое время в Ленинградском университете. Но этнографический и историко-географический комментарий еще ждет своего часа. А такие темы, как «Этнография пути» и «Человек в контексте путешествия: психология и этикет», вообще не разработаны.
Программа экспедиции «Сафир» рассчитана на три года, и одним из главных ее результатов, кроме научного фильма, будет издание «Энциклопедии Ибн-Фадлана». Под этим названием подразумевается обширный этнографический, археологический и исторический комментарий к древней книге. В «Энциклопедию» войдут также статьи, посвященные традиционному и современному этикету 20 народностей, по территории которых проедет экспедиция.
Книга Ибн-Фадлана, написанная тысячу лет назад, содержит множество загадок, которые, возможно, привлекут внимание астрономов и физиков, биологов и географов и, конечно же, филологов и историков. В качестве примера приведу описание нескольких ситуаций и явлений, которые не имеют однозначного толкования, либо вообще необъяснимы.
На Средней Волге Ибн-Фадлан видел удивительное зрелище. Однажды перед заходом солнца на небе возникло красное облако, подобное огню. В облаке различались фигуры вооруженных всадников. Красный призрачный отряд сражался с подобным ему черным отрядом. Небесная битва сопровождалась таким шумом, что Ибн-Фадлан в страхе начал молиться. О миражах, о фате-моргане он, видимо не знал. Интересно, что впоследствии его рассказ будет положен в основу одной из сказок «Тысячи и одной ночи».
У булгар Ибн-Фадлан видел дома, покинутые потому, что в них ударила молния. Его удивило также, что булгары считали хорошим предзнаменованием завывание собак, радовались ему и говорили о годе изобилия. Загадочность ситуации в том, что у большинства народов добрым знаком является лай собак, но не вой.
На берегу Волги любознательному арабу показали кости великана, рост которого был двадцать локтей. Местные жители рассказывали ему, что великан обладал «дурным глазом» и иногда хватал и душил людей. Этот эпизод вписывается в многочисленные легенды о великанах.
Ибн-Фадлан описывает животное, «по величине меньшее, чем верблюд, но больше быка. У него посреди головы один толстый круглый рог». Самое интересное, что посол видел у булгарского царя три блюда, сделанные из основания рога этого животного. Какое животное он видел? Скорее всего носорога, индийского или суматранского, привезенного из Южной Азии.
Князь кочевников-огузов носил под парчовой одеждой нательную куртку, которую не смел снимать, пока она не развалится на куски. В чем смысл этого запрета?
У русов Ибн-Фадлан видел кожаные деньги. «Деньги русов — серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних ног». Так ли это было?
Расспрашивая русов, Ибн-Фадлан выяснил, что их князь в далекой северной стране живет в высоком замке. В замке имеется огромное ложе, на котором князь сидит в окружении сорока наложниц. Известно, что киевский князь Владимир до крещения владел множеством наложниц, часть которых жила в Вышегородском замке. На некоторых монетах X века Владимир изображен сидящим на ложе. Возникает вопрос, был ли языческий князь «священным царем», от которого зависели плодородие природы и благополучие общин?Любой древний текст дорог нам как возможность контакта с исчезнувшим человеческим миром.
Александр Юрченко
