Стихия великого переселения: как варварский мир и Римская империя разрушили друг друга

По традиции содержанием этой эпохи видятся грандиозные перемещения народов. Их прямым следствием стали падение Римской империи и образование варварских королевств. Слова «переселение народов» попали в нашу речь от немцев. Французские историки привычно называют то же самое «германскими нашествиями». Тут можно улыбнуться. Но едва ли — усмотреть большую разницу. Различаются интонации. А по существу то и другое названия имеют в виду одну картину. Придя в неописуемую подвижность, народы толкают друг друга до тех пор, пока от античного мира не остается камня на камне. Миграционные процессы захватывают огромные пространства Евразии и радикально меняют этнический, культурный и политический облик целой страны света.

В понятии «переселение народов» акцент сделан на «переселении». Мы поступим рассудительно, если спросим себя еще и о том, что мы понимаем под словом «народ»?

Кто куда пошел

События приняли для Рима катастрофический оборот в конце IV века. Появившиеся в степях Восточной Европы гунны молниеносным ударом разгромили готов, контролировавших территорию современной Украины. Часть побежденных пошла за победителями. Другие униженно просили императора Валента позволения перейти Дунай и поселиться в пределах Римской империи.

Вскоре взаимное недоверие готов и римлян вылилось в военную конфронтацию, развязка которой наступила 9 августа 378 года. Разгром римлян при Адрианополе, во Фракии, был столь сокрушительным, что сам император Валент пропал без вести. Недавние беглецы неожиданно оказались хозяевами положения. Адрианопольская катастрофа явилась переломным моментом в истории отношений империи и наступающих варваров. В череде военных столкновений и договоров под единоличный контроль готов фактически перешли целые римские провинции на Балканах и в Подунавье.

Вторжение готов под предводительством Радагайса в Италию закончилось истреблением полчищ варваров. Но ночью 31 декабря 406 года вандалы, аланы и свевы прорвали границу империи на Рейне. Три года грабежей и насилий, по выражению очевидца, превратили Галлию в один погребальный костер. Осенью 409 года вандалы, аланы и свевы сумели пробиться через пиренейские перевалы в Испанию и закрепиться там.

Новость о взятии Рима вестготами во главе с королем Аларихом 24 августа 410 года потрясла воображение современников. Три дня Вечный город находился в руках варваров. По договору с римскими властями готы получили значительные территории в Южной Галлии, еще больше расширили их военным путем и глубоко продвинулись в Испанию, вытесняя оттуда вандалов. Вандалы и примкнувшие к ним аланы через Геркулесовы столбы (современный Гибралтарский пролив) переправились в римскую Африку — теперешние территории Алжира и Туниса. В 455 году они с моря вторично атаковали и разграбили Рим.

К середине V века западные провинции Римской империи оказались под страшным ударом гуннов. В 451 году сражавшиеся плечом к плечу римляне и готы остановили гуннский натиск в истребительной битве на Каталаунских полях в Галлии. Гуннская держава распалась со смертью своего предводителя Аттилы два года спустя, хотя врагов у римлян от этого не стало меньше. Подобно взорвавшемуся вулкану, она выбросила в римский мир огромные куски прежней гуннской коалиции.

Римская Британия мало-помалу становилась добычей англов, саксов, ютов. На свою долю Галлии помимо преуспевших первыми готов претендовали бургунды, затем и франки. Франкский король Хлодвиг в сражениях с римлянами и готами в 481 и 507 годах объединил под своей властью три четверти галльских земель. Его сыновья довершили дело, в 534 году расправившись со слабосильным бургундским королевством.

После 476 года Италию контролировали варварские отряды под предводительством Одоакра, происходившего из скиров. Можно сказать, что это и было падением Римской империи. Современники на это уже не обратили особого внимания. Лакомый кусок у разношерстного воинства Одоакра в 493 году вырвал король Теодорих, выступавший во главе той части готов, которая в свое время подчинилась гуннам.

От Римской империи осталось то, что современники продолжали называть Римской империей, но мы сегодня называем Византией. Византийский император Юстиниан попытался силой вернуть империи Западное Средиземноморье. Успехи его полководцев, Велисария и Нарсеса, были столь же грандиозны, сколь и непрочны. В ожесточенной борьбе византийцы сокрушили королевства вандалов в Африке и готов в Италии.

Все усилия пошли прахом буквально через несколько лет. Начиная с 568 года большей частью Италии овладели новые варвары — лангобарды. Но византийским императорам в это время было уже не до них. Они столкнулись с неразрешимыми трудностями на Востоке в борьбе с персами, а затем и арабами.

Авары, следующие после гуннов хозяева европейских степей, и их союзники славяне жестоко опустошали Балканский полуостров, осаждали города, не делая исключения и для византийской столицы. С грабительскими набегами и вражескими армиями в какой-то мере еще можно было совладать.

Едва ли не худшим злом для византийских Балкан, изрядно обезлюдевших после вторжений VI века, оказалась мирная славянская колонизация. «Мирные» разбойники просто приходили и селились на этих землях. Отнюдь не склонные платить установленные в стране налоги, чересчур подчиняться властям, переселенцы стремились оставаться независимыми. Такое неуправляемое население нельзя было по-настоящему ни победить, ни прогнать, ни научить жить по местным порядкам. Быть императором с таким народом — если не утопия, то точно наказание.

Этнографические понятия древних

Набросанная картина варварских вторжений по-своему резонна. Вот только надо почувствовать и оценить ее односторонность. В своем изложении мы естественным образом идем по стопам римских и греческих писателей. Повторяя за ними, мы незаметно для себя перенимаем схематизм их жизненного восприятия, начинаем думать, как они. В этом не было бы ничего зазорного, если бы только их взгляды на жизнь нас вполне устроили. Держимся ли мы сами тех же взглядов, что и древние авторы текстов, ставших для нас свидетельствами эпохи?

Слова о чужих народах — способ, которым древние авторы стремились определить сходства и отличия между большими группами людей. Чужие народы, в их понятии, суть похожие между собой и неизменные единицы мира. Мир людей складывается из народов. А это означает, что все чужие люди — обязательно какой-нибудь чужой народ. Они не могут оказаться, к примеру, просто бандой разбойничающего на римской границе случайного сброда. На Рейне в IV веке такие банды называли себя германским словом «аламанны», что приблизительно и значит «банда». Однако в устах римлян «аламанны» — это такое дикое племя. С легкой руки римлян французы этим словом зовут немцев до сих пор.

Племена издревле делят землю и дают названия странам. Разные народы не похожи языком, общественным укладом, боевым вооружением и военной тактикой, в конце концов, тем, как люди одеваются, стригутся и причесываются. Римляне и греки считают эти признаки существенными, но вторичными. В их глазах чужие племена построены на фундаментальном принципе происхождения. Гунны родятся от гуннов, готы от готов.

Народ — не отношения между людьми, а некоторое качество, присвоенное индивиду лично неотъемлемым фактом его рождения. В каком-то обобщенном, но вполне серьезном смысле варварские народы мыслятся как коллективы дальних родственников. Отсюда, по убеждению древних, людей одного народа как родню объединяют узнаваемые черты физического облика — телосложение, цвет волос и тому подобное.

В такой связи чужие народы рисуются частью скорее природы, нежели истории. Воображение греков и римлян отказывалось верить в то, что народ может сформироваться или измениться на их глазах, в переживаемых исторических обстоятельствах. Если народа не было, а потом он появился, значит, он переместился из неведомого пространства земли в известное. Больше ему неоткуда взяться.

Древние римляне и греки были трезвыми людьми и трезвыми глазами смотрели на социальную жизнь. Но это у них касалось только самих себя. Рим и Греция виделись им «обществами», а не «племенами». Римская империя сделала римлянами половину света. Быть римлянином — социальный навык и правовое определение. Римлянами становятся, до цивилизации умственно и нравственно дорастают. Чужие «племена» — другое дело. Кому не дано жить в цивилизованном обществе, тех заведомо не может сплотить ничто, кроме глухого, животного зова крови. За описаниями варварских «народов» и их «переселений» в конечном счете встает античный стереотип понимания того, как соотносятся «цивилизация» и «варвары».

Если древние авторы уверяют нас в факте эпохального «переселения народов», то это потому, что что-нибудь другое они элементарно затрудняются себе представить. Они загоняют себя в интеллектуальный тупик тем, что не признают у варваров наличия «общества», видят в них сплошные «народы», отправляют само понятие «народ» куда-то в область биологии. По-человечески их можно понять. Римляне и греки таким способом претендуют на законченное совершенство собственного мира. Едва ли, однако, мы обязаны плестись в хвосте их идеалов и интеллектуальных способностей. Зачем нам чужие предрассудки? Или нам мало своих?

Было бы славно, если бы мы подумали что-нибудь другое. Народы — если говорить о них — начинаются с того, что становятся фактами воображения. Никто не может знать ни всех своих соплеменников, ни тем более предков. Остается эту связь себе воображать. Народы — умственные явления, из которых родятся человеческие поступки.

Взятые в исторической перспективе, народы напоминают движущиеся из прошлого в будущее монолиты. Сплошь и рядом мы сами примерно так и выражаемся. Это не лишено смысла, но чересчур образно. Народы по-настоящему существуют в калейдоскопе обстоятельств сложных человеческих взаимоотношений.

Гунны как умственное явление

Ужасающее нашествие гуннов во многих отношениях выглядит как экстремальный пример «переселения народа». Этнографические зарисовки латинских и греческих писателей откровенно тяготеют к зоологии. По словам одного, гуннов «можно принять за двуногих зверей» или «грубо обтесанные в виде человеческих фигур чурбаны».

Если это и был «род людей, — продолжает другой, — то только в том смысле, что гунны обнаруживали подобие человеческой речи». Их черные лица — «безобразные комки с дырами вместо глаз». Откуда они свалились? Ученые писатели античности отвечали себе так: «Гунны были долго заключены в неприступных горах». Или же — «жили по ту сторону Меотийских болот (то есть Азовского моря) у Ледовитого океана».

Впечатляющая картина фантастических пришельцев расплывается и теряет убедительность по мере нашего знакомства со свидетельствами, не достигающими уровня ученого обобщения. Особенно любопытен рассказ греческого автора Приска. В 448 году он участвовал в посольстве императора Феодосия II к всесильному и грозному правителю гуннов — Аттиле. С одним гунном Приск разговорился. Гунн оказался бывшим греческим купцом. На хорошем греческом языке они поспорили о достоинствах и недостатках Римской империи.

В стане гуннов, сообщает Приск, обретался римский аристократ Орест, будущий отец последнего римского императора Ромула Августула. Замуж за Аттилу хотела красавица Гонория, дочь императора Констанция, сестра царствующего императора Валентиниана. Из династических соображений брат обрек ее на вечную девственность. Измученная такой несправедливостью, Гонория передала Аттиле перстень в знак их обручения и просьбу завоевать Италию и избавить ее от тирании брата.

Приск рассказывает, как за столом Аттилы «смешивают латинскую, готскую и гуннскую речи». Он приводит одно слово «по-гуннски»: у них вместо вина пьют то, что они сами называют «мед». Всего латинские и греческие авторы записали два «гуннских» слова, и оба они — безусловно славянские. Зато имя Аттилы совершенно точно происходит из языка готов. Оно буквально значит «папа» или «папочка». Правда, историки не уверены, что «Аттила» — это имя, а не титул правителя гуннов, принимаемый за имя по ошибке.

Германский героический эпос Средних веков явно не считает Аттилу чужим героем. В «Песне о Нибелунгах» Аттила выступает под именем истребителя бургундов Этцеля. Скандинавская «Эдда» помнит о нем как об Атли. О происхождении гуннов повествует готское предание, записанное через 100 лет после крушения гуннской державы. Согласно этой легенде готы прогнали от себя нескольких колдуний. От их соития со встреченными в пустыне нечистыми духами и пошли гунны. Надо уловить оба смысла сказанного. Имеется в виду: гунны готам — родные люди, хотя и черти из преисподней, с другой стороны.

Насчет их происхождения мы знаем больше благодаря китайцам. «Гунны» — то же самое, что «хунну» или «сюнну», кочевавшие в степях Забайкалья и Монголии за 7 веков до Аттилы. Для защиты от «хунну» и началось строительство Ваньличанчэн, фортификационного сооружения на северной границе Китая, которое европейцы называют Великой китайской стеной.

Ко II веку от былого могущества «хунну» не осталось и следа. Полностью разгромленные новыми кочевыми народами, «хунну» двинулись на Запад, увлекая за собой массу тюркоязычных племен Центральной Азии, ираноязычных кочевников Средней Азии, угроязычные и самодийские племена юга Западной Сибири и Приуралья. Их бегство превратилось в нашествие, втягивавшее в общее движение кочевых орд бесчисленные народы.

Ядро воинов, пришедших из Азии, легко вбирало других. Эти другие не вполне теряли собственное этническое лицо. Отметить этот видимый парадокс важно для понимания эластичности и хрупкости этносов в «эпоху переселения народов». Гунны — на самом деле и гунны, и не гунны. Армия Аттилы в исторической битве на Каталаунских полях состояла из едва ли не одних германцев.

Быстрая дезинтеграция гуннской империи, стремительное исчезновение самого имени гуннов последовали за первыми значительными неудачами и смертью вождя. Гунны снова оказались готами, скирами, ругиями, гепидами, сарматами. Греческий эпитет, которым награждает гуннов Приск, означает «случайно сбежавшаяся толпа», «сброд». Гунны — не проблема Азии, пришедшая в Европу. Прежде всего это проблема этнической истории Европы, в которой необозримые массы людей были готовы приобщиться к гуннам. Если бы не они, ни о каких гуннах никто бы в Европе и не услышал.

Кто кого разрушил первым

Если варварский мир разрушил Римскую империю, то это потому, что сначала Римская империя разрушила варварский мир. Рим и был настоящей причиной тех катаклизмов, которые потрясли Европу и в конечном счете привели его к катастрофе.

Германский мир, каким мы его знаем в середине I тысячелетия, обязан своим существованием инициативе и энергии Рима. Его экспансия переворачивала жизнь соседей. Военный, политический, культурный пресс империи уничтожал устоявшиеся формы жизни той части Европы, которая оставалась за ее границами. Завороженные величием и богатствами цивилизации средиземноморского юга, варвары стремились к тому же. Успех предприятия был настолько полным, что к концу античности, когда готы, бургунды, франки оказались хозяевами Римской империи, для них было уже совершенно невозможно представить самих себя, не прибегая к этнографическим, политическим, нравственным категориям Древнего Рима.

Римляне хотели себе понятных и управляемых германцев. Им казалось проще и лучше иметь дело с немногими вождями, которые бы контролировали своих соплеменников. С плохо организованной и управляемой массой населения не совладает никакая сила. С хаосом без толку воевать и ни о чем нельзя договориться. Римляне в своей практической политике насаждают среди своих соседей королевскую власть, фактически провоцируя их консолидацию.

Варварские народы, разрушившие Римскую империю, стали продуктом драматического кризиса варварского мира, повлекшего за собой трансформацию традиционных варварских обществ. Он разразился с конца II века. Римляне знают его под именем «войны с маркоманами». Для них это был тяжелый пограничный конфликт на Среднем Дунае. Император Марк Аврелий опрометчиво передвинул несколько римских легионов с дунайской границы на восток, после чего полчища квадов и маркоманов дошли до Аквилеи. Только огромными усилиями и кровью римляне сумели тогда переломить ситуацию в свою пользу. На стороне варваров выступили племена едва ли не всей Германии. «Война с маркоманами» была на самом деле лишь мощным эхом грандиозной перестройки всего германского мира. Одни племена — те же маркоманы — навсегда исчезли. Новые объединения сложились.

Бури конца II века радикально изменили саму структуру германских обществ, сделав их другими. В обстановке хронической военной нестабильности война становится главным делом всех. Новые народы, «построенные» для войны, совпадают с войском. Такие военизированные народы — дело рук военных олигархий и вождей. Присоединяя разрозненные группы «искателей приключений», ассимилируя разбитых врагов, новые германские племена слагались из разных людей, которые собирались вокруг относительно небольшого ядра и очень скоро начинали чувствовать себя сопричастными этому ядру и его этнической традиции. Имя единого народа и есть средство организовать людей.

Подлинная этническая история «эпохи переселения народов» — это история непрерывного изменения, радикального нарушения преемственности, политических и культурных зигзагов, замаскированных повторяющимся присвоением старых слов для определения новой реальности. Неудивительно, что в какой-то момент «готами» оказываются одновременно два разных «народа». У одних будет королевство в Испании и Галлии, у других — в Италии и Иллирике.

Забирая власть, варвары не думали разрушать Римскую империю. Она их интересовала как готовый источник знаков жизненного успеха и материальных средств. На землях империи они искали ее благ. Настоящая борьба между ними и римским правительством развертывается за передел наличных административных и, следовательно, финансовых ресурсов.

Варвары являются в римский мир как его солдаты, настаивающие на том, что их услуги плохо оплачены, требующие себе большего, вознаграждающие себя самостоятельно. Варварские королевства стали прямым продолжением административных форм Римского государства. Наше воображение подсказывает нам образ гибнущей в пучине нашествий Атлантиды. Однако то, что Римская империя вообще пала, вовсе не было единогласным мнением современников. Варварам случалось совершенно искренне воображать себя ее спасителями.

Тихая славянская революция

Греческие и латинские авторы, не имевшие понятия ни о каких славянах в древности, знают о них с начала VI века. Упоминаемые ими «склавины» или «склавены» — переделанное на греческий манер самоназвание «словене», известное по позднейшим памятникам славянской письменности.

На то же время появления славян указывают и археологи. VI и VII веками датируется первая археологическая культура, принадлежность к которой славян не вызывает больших вопросов. По важным находкам, сделанным на территории чешской столицы и под Житомиром, ее называют культурой Прага — Кончак. Она захватывает огромные территории Центральной и Восточной Европы, от Эльбы до Дуная и Днепра. Ее характерные признаки, особенно в керамике и домостроительстве, обнаруживают связь с последующей археологией доподлинно славянских древностей.

Славяне появляются внезапно и повсеместно, сразу делая своей половину Европы. Историки много спорили о «происхождении славян». На самом деле вопрос скорее всего лишен особенного смысла. Славяне — не «расселившийся» народ, от которого пошли сербы, хорваты, болгары и так далее. Подобно другим варварским племенам, славяне возникли из амальгамы того, что греческие и латинские авторы определяли как скифское, сарматское, германское население обширных территорий к востоку от Эльбы.

Сами имена племен, известных в Средние века как славянские, далеко не все могут быть выведены из корней славянского языка. Обозначения «хорваты» и «сербы» — видимо, иранского происхождения. «Болгары» — тюркское слово, оно означало «отколовшиеся», «мятежники». Так называли кочевников, вышедших из-под власти аварского кагана. Кто перестал быть «аварами», те и «болгары». Историки находят всевозможных «болгар» от Баварии и Италии до реки Камы. Если одних теперь называют славянами, то других — татарами.

В VI веке на пространстве Центральной и Восточной Европы совершается нечто вроде тихой революции. Силой, вызывающей у людей славянизацию, похоже, в наименьшей мере служили чьи-то «переселения». Люди в основном сидели где сидели или двигались так, как они и без того двигались. «Переселялось» другое — образы жизни и образы себя. Славянизация стала торжеством неких социальных и культурных форм. Ее практическим последствием — создание славян.

В политическом отношении славяне остаются конгломератом обособленных племен. «Они не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве», «не имеют над собой главы и ненавидят друг друга» — так характеризуют их социальную организацию византийские авторы в VI и VII веках. Своим самоназванием славяне заявляют о себе как о «культурном», а не о «политическом» явлении. «Словене»— от слова «слово»; имеется в виду: могут объясниться на понятном друг другу языке. Обозначение «немцы» симметрично указывает на невозможность общения. «Немец» — то же, что «немой». Само же слово «языки» — например, в знакомом нам выражении «притча во языцех» — значит «народы».

Этногенез славян стоит в прямой связи с наступлением Аварского каганата. Авары — очередные кочевники, выдвинувшиеся в Европу из Центральной Азии и устанавливавшие свою гегемонию над разрозненным населением огромных территорий к северу от дунайской границы Византийской империи. Волна этнической консолидации, давшая славян, разворачивается как форма включения в систему власти и взаимодействия, воплощенную в Аварском каганате.

Славяне возникли в симбиозе с аварами. Своеобразие славян в рамках каганата сопряжено с их политической несамостоятельностью, оседлостью и крестьянским трудом. Латинские и греческие авторы описывают славян как зависимых союзников авар, которые используют их как пехоту, стоят у них на зимних квартирах, кормятся и спят с их женщинами.

Авар вычеркнул из истории франкский король Карл Великий. После разгрома каганата авары пропали через одно поколение. О конце авар в древнейшем русском летописании рассказано так: «Эти авары воевали и против славян и притесняли дулебов — также славян, и творили насилие женам дулебским: бывало, когда поедет авар, то не позволял запрячь коня или вола, но приказывал впрячь в телегу трех, четырех или пять женщин и везти его — авара, — и так мучили дулебов. Были же эти авары велики телом и умом горды, и Бог истребил их, и умели все, и не осталось ни одного авара. И есть поговорка на Руси и доныне: „Погибли, как авары“, их же нет ни племени, ни потомства».

Польза от истории

Вандалы у нас рисуют на стенах, громят пригородные электрички и делают много других ужасных вещей. На Канарских островах стены многих домов испещрены надписями — «Готы, убирайтесь вон!»: там ругают «готами» испанцев.

То же имя годится для другого употребления. В последнюю мировую войну планируемая Гитлером немецкая колонизация Причерноморья «восстанавливала» государство готов в Крыму, для чего предполагалось переименовать Симферополь в Готенбург, а Севастополь — в Теодериксхафен («Город готов» и «Порт Теодориха»). Теодорих был королем готов, но других — на Балканах и в Италии. В Крыму он никогда не был. Видимо, нацистское руководство это не смущало. Так или иначе, имя Готенхафен («Порт готов») было уже занято польской Гдыней: нацисты желали выступить наследниками древнего племени еще и в Южной Прибалтике.

На неудовольствие Европы в связи с подавлением русской армией польского восстания 1830–1831 годов А.С. Пушкин отвечал в стихах: «Что возмутило вас? Волнение Литвы? / Оставьте: это спор славян между собою». Русская экспансия в Польше рисуется ему чем-то вроде «веления истории». По образному выражению поэта, «славянские ручьи сольются в русском море».

Между тем в Польше издавна эксплуатируется другой этнический образ. С середины XVI века польские гуманисты начинают высказывать мысль о том, что польская шляхта происходит от сарматов, древнего степного народа, известного из греческой и римской этнографии. В XVII веке этот тезис стал главным инструментом утверждения польской знати. В искусствоведении есть специальный термин «сарматский портрет»: на протяжении XVII и XVIII столетий польские аристократы желали, чтобы художники изображали их «сарматами».

Похожие фантазии извлекали из прошлого на другом конце Европы. С начала XVIII века в истории «переселения народов» французская знать искала обоснование своих сословных привилегий, которые нуждались в защите от королевского деспотизма и возвышения буржуа. По мысли историка графа Анри де Буленвилье, французское дворянство органично вырастает из древнегерманской старины. Подлинные аристократы и их права происходят от франков, ставших хозяевами страны по праву победителя. Все прочие французы — бывшие галлы, побежденные «расой» природных господ.

В Германии думали так же. Но отождествляли с варварскими народами себя. В XIX веке патриотическая предвзятость стала хорошим тоном среди немецких историков: «Святая любовь к родине воодушевляет», — гласит латинский девиз крупнейшего научного предприятия немецкой историографии «Исторические памятники Германии». Из тех же высоких патриотических соображений немецкие публикаторы древних памятников отказывались принимать деньги от русского царя. Современное понятие «переселение народов» — патриотический продукт немецкой учености позапрошлого века, способ отстоять националистический миф о «древних германцах» и историческом противоборстве несоизмеримых этнических миров.

Европейский национализм мыслит категориями исторических судеб. Мифология прошлого управляет национальным воображением. Как ни что другое, этническая история прошлого может быть поставлена на службу риторике агрессивного национализма. Он делает историю почвой, на которой вырастают ненависть и обман.

Но история в нашей культуре способна сыграть и другую роль. Все зависит от нашей потребности и воли. Из грандиозного самообмана историческая наука может стать критическим инструментом нашего мышления. Лучшей метафорой народной жизни может служить река Гераклита, в которую нельзя вступить дважды. Едва ли благоразумно искать для себя «предков» во временах столь отдаленных и так решительно непохожих на наши. Зато они поучительны в том отношении, что помогают нам умнее смотреть на наш мир и наши собственные понятия о нем.

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 11, ноябрь 2004, частично обновлен в ноябре 2023}