Мальчик становится мужчиной

Любопытный документ, дошедший до нас, написан был три тысячи семьсот лет назад в Шумере. Стечение обстоятельств — ведь в этом документе нет ничего специфически шумерского, да и текст, его мог быть написан в любую из эпох, прошедших за эти тысячи лет — от времен дошумерских до наших дней. Дело в том, что на табличках записаны слова отца к подростку-сыну:

«Ты, бродящий без дела по людным площадям, хотел бы ты достигнуть успеха? Тогда взгляни на поколения, которые были до тебя. Ступай в школу, это принесет тебе благо. Сын мой, взгляни на предшествующие поколения, спроси у них ответа. Ты изнурил мое сердце… Из-за того, что ты ведешь себя не так, как подобает человеку, сердце мое как бы опалено злым ветром. Своим ропотом ты довел меня до предела, ты довел меня до края могилы… Другие, подобные тебе, работают, помогают родителям. Ты же, ты — мужчина лишь по своему упрямству, но в сравнении с ними ты вовсе не мужчина…»

Кто из нас не слышал подобных же слов? Никто уже не пишет клинописью, исчез сам народ и его государство, а содержание древнейшего письменного документа звучит по-прежнему злободневно. Видимо, и сорок веков назад человечество умело справляться с упрямыми подростками так же плохо, как и в канун третьего тысячелетия новой эры. Короче говоря, проблема подростка — «проблема переходного возраста» — стара как мир.

С какого возраста считать человека взрослым? На этот счет существовали — и существуют — самые разные мнения.

«Когда он может носить оружие», — отвечали аварцы, и их мнение ничуть не расходилось с точкой зрения других народов Дагестана.

«Когда он может тратить деньги, как взрослый», — утверждает американский психолог Денни.

«Когда он может создать семью» и «Когда может зарабатывать на жизнь» — авторов этих суждений не назвать, ибо имя им легион.

Когда, когда, когда... Когда же именно? Проблемы не было бы и в помине, если бы в один прекрасный день человеку можно было бы сказать: «Ну, с сегодняшнего дня ты уже взрослый, брось, пожалуйста, игрушки и будь взрослым человеком!» Человек немедленно становился бы взрослым, и, отправляясь утром на работу, он равнодушным взором скользил бы по беззаботно веселящимся вчерашним товарищам, а они называли бы его дяденькой...

Увы, дело обстоит иначе. И между детством и взрослостью вклинился бурный период переходного возраста, возраста, когда в течение минуты человек может услышать и «ты еще маленький», и «ты уже взрослый». И оба замечания будут равно правдивы и равно искренни. Понятно, что подросток реагирует на эти замечания по-своему: терпеливые ребята машут на эту неразбериху рукой, а более активные, усомнившись вообще в том, можно ли доверять взрослым, перестают обращать внимание на их советы, уговоры и нотации до поры... пока они сами не почувствуют себя по-настоящему взрослыми.

Очень возможно, что друзья шумера-отца, когда он жаловался им на сына, говорили ему: «Ничего, перебесится — толк будет. Не помнишь, что ли, что нам наши отцы говорили? Все это старо как мир...»

Но в том-то и дело, что проблема эта отнюдь не стара как мир. Проблема «взросления» появлялась по мере того, как взрослело человечество. Было время, когда человечество ее не знало, и даже сейчас есть еще племена, где этой проблемы нет и в помине.

Племена эти живут в условиях родового общества. Исследования ученых показали, что такое общество всегда строго разделено на возрастные классы с точно определенными правами и обязанностями. Таких классов обычно три: дети, молодежь, взрослые. Ведь и труд у первобытных народов четко разделен по возрасту и полу. Скажем, охота — занятие мужчин, работа на поле — женщин, скот пасут подростки, а дети, едва выучившись ходить, помогают матерям по дому. По-разному переходят из одной группы в другую у разных народов, но у всех самым важным считается переход в категорию взрослых.

Потому и совершается он не просто. Чтобы стать взрослым, надо сдать «экзамены», где есть только две оценки: «сдал» и «не сдал». Сдавшие становились (и становятся) полноправными членами племени. «Несдавшие»... Их бывает мало, но судьба их всегда печальна. У индейцев-оджибвеев «не сдавший на мужчину» юноша надевал женское платье, и уделом его была самая черная работа. В некоторых племенах провалившегося изгоняли, а у австралийских аборигенов варангои такого человека считали ребенком всю жизнь. До седых волос должен он был играть с детьми, не носить ни одежды, ни украшений и покорно сносить пинки и ругань любого взрослого члена племени.

Переход во взрослое состояние сопровождают инициации (от латинского «initiation» — «посвящение»), во время которых юношу обучают всему, что потребуется в жизни. Его учат охотиться, обрабатывать землю, плести корзины и циновки. Его учат законам племени, внушают, «что такое хорошо и что такое плохо», терпеливо разъясняют, как надлежит себя вести взрослому во всех жизненных ситуациях, а также подробно рассказывают, как будет наказан тот, кто нарушит закон племени.

Ребенок и взрослый совершенно разные люди, в этом сходятся представления первобытных племен в самых далеких уголках земли. И потому считается, что один человек — ребенок — умирает, чтобы родился новый человек — взрослый.

Когда старики австралийского племени камиларои решают, что юноше пора пройти инициацию, его уводят из стойбища. Женщины сопротивляются этому: кричат, плачут, пытаются отбить у стариков юношу; женщинам помогает его отец. И только сам юноша словно лишился речи и способности двигаться: его уносят, положив на скрещенные копья. Тело его окрашивают красной охрой — так всегда поступают во время погребального обряда. В стойбище стенают и плачут женщины, а юноша остается в кругу мужчин. Он и ведет себя как мертвый: на вопросы не отвечает, и бровью не поведет, сколько бы его ни щипали и ни кололи.

Первым делом юноше выбивают зуб. Так начинается посвящение.

Зуб передают из рук в руки, его носят по отдаленным стойбищам, оповещая всех родственников и неродственников, что юноша проходит обряд. Потом зуб зарывают в землю. Этот обряд символичен: умер ребенок, и его хоронят. После этого посвящаемый уже не возвращается домой, и ни одна женщина не должна его видеть. И ни один чужой мужчина. Он прячется от всех, иногда — чтобы помогать друг другу — вместе со своим сверстником. Пищу им приносят отцы, а сами они ни под каким предлогом в стойбище ходить не имеют права: их «нет на свете».

Состояние «небытия» длится почти год. И весь этот год подростки учатся. У каждого юноши есть руководитель, которого называют «дядя жены». Он наставляет юношу, рассказывает, что предстоит сделать, помогает ему перенести трудности и мучения. А самое главное — обучает юношу секретному языку, который знают все посвященные, но который неизвестен женщинам и детям. Есть и еще один язык, его знают только двое: руководитель и ученик. (Эти «языки» могут напомнить «секретные языки», бытующие в любой начальной и неполной средней школе: «Ацы-рицы-фмецы-тицы-куцы сдуцы-емцы?»).

За год обучения юноша узнает смысл священных обрядов. Ему внушают, что все виденное им — страшная тайна, которую нельзя открывать никому.

Юношу смазывают кровью, взятой у одного из посвященных. Кровь — символ жизни, она вселяет силу и мужество. И она же символизирует связь всех мужчин племени друг с другом и с мифическим родовым предком.

Наконец, когда выучены все мифы и пройдены испытания, приходит очередь «церемонии огня». Посвящаемые садятся у костра в круг и долго-долго пристально смотрят в огонь, распевая священную песню. Поют они, пока не опадет пламя. Тогда по знаку старейшины испытуемые начинают затаптывать босыми ногами тлеющий огонь. А когда угли затоптаны, стоящие кругом люди взрываются ликующим криком: они приветствуют новых взрослых мужчин.

Теперь, перед возвращением в стойбище, остается только совершить обряд омовения, иначе следы, оставленные обрядом инициации, заметят непосвященные — те, кому нельзя видеть и знать всего, что знают взрослые мужчины...

Юноша, посвящаемый во взрослые, «умирает» у всех (или почти у всех) народов, живущих родовым строем. Испытания, которые он проходит перед тем, как «родиться вновь», зачастую очень мучительны; они должны доказать соплеменникам, что те при любых, самых сложных поворотах судьбы могут положиться на него точно так же, как он на них. Дело чести будущего воина, будущего охотника выдержать все мучения глазом не моргнув. Потому-то испытуемым в гвианском племени таулипанг прижимают к телу дьявольски злых красных муравьев, а они при этом смеются и шутят со столпившимися вокруг людьми. Потому у племени апарап «кандидаты в мужчины» поют и танцуют целый день — от восхода солнца до заката, танцуют, пока не упадут в изнеможении на землю. Апаран — охотники, а охотник должен уметь преследовать добычу, и, как бы быстро ни убегало животное, он должен догнать его и убить. Считанные минуты лежит юноша на земле. Потом его поднимают и отводят в хижину, там он надевает головной убор из перьев, берет флейту и лук со стрелами — и снова всю ночь до рассвета танцует! На рассвете шаман обрежет ему волосы, наденет на шею ожерелье и преподнесет первый в жизни передник — одежду взрослого мужчины.

Чуть ли не раньше всех начинали готовить детей к взрослой жизни североамериканские индейцы: еще в колыбельку мальчику клали копье, лук и колчан со стрелами. Конечно, это оружие было крошечным, зато совершенно настоящим: из лука можно было стрелять, а копьем колоть. Ребенок рос, подрастали и игрушки. Задолго до того, как наступал возраст посвящения, отец и дед мальчика учили его бегать сначала по ровной, потом по пересеченной местности, учили лазить по деревьям, плавать в холодной воде и скакать на коне. Ничего удивительного, что на «экзамене» юноша лихо справлялся с «марш-броском» на сорок пять миль.

Теперь, для того чтобы стать воином, ему остается лишь увидеть во сне какое-нибудь животное — будущего покровителя. Юноша уходил в лес, несколько дней ничего не ел, только принимал различные снадобья, которые давал ему шаман. (Некоторые из этих снадобий, вызывающие галлюцинации, сейчас хорошо известны в медицине — например, сушеные грибы мескаль.) От голода и мескаля у юноши начинались галлюцинации, и поскольку он твердо знал, что к нему обязательно явится покровитель, покровитель действительно являлся...

У народов, достигших более высокой ступени общественного развития, усложнялись и обряды посвящения. Так, в Западной Африке существовали своеобразные «университеты», где обучали будущих мужчин.

...Где-то в глубине окружившего деревню леса ударил барабан, низкий рык его вырвался из чащи, проникая во все дома, в самые далекие уголки полей. Тут же откликнулся долбленный из цельного ствола барабан, установленный на площади. Барабаны загремели вместе, и, вторя им, то тут, то там в лесу и в самой деревне зачастили тамтамы. Женщины и дети опрометью бросились в хижины, а на опустевшую улицу ворвались мужчины с длинными бичами в руках. Молча бежали они по улицам, и горе тому, кто не успел забежать в дом, — длинное жало бича настигало неумолимо и рассекало кожу. Кроме тех, с бичами, других мужчин в деревне не было — с прошлого вечера все они ушли в лес. Едва улицы опустели, как барабаны умолкли. И тут на окраине появилось страшное существо: с ног до головы закутано в солому, видны лишь человеческий лоб и нос, да крокодилья пасть. Существо открывало пасть, обнажая длинные ярко-красные зубы, и с треском захлопывало ее. За ним, приплясывая, двигались обнаженные юноши в масках. Вокруг плясали люди в огромных деревянных масках. На площади процессия перестроилась в хоровод, в центре которого плясал и щелкал крокодильими зубами дух Поро.

Несколько месяцев назад, едва был собран урожай, из деревни исчезли все мальчики от восьми до пятнадцати лет. Мужчины объяснили женам, что в деревню пришел дух Поро и проглотил их сыновей. Поро приходит редко — раз в семь лет, потому-то одних мальчиков он «съедает» восьмилетними, а других пятнадцатилетними. И тот вечер из всех хижин неслись рыдания — то матери оплакивали своих сыновей. Конечно, каждая из женщин знала, что Поро должен был прийти, знала даже, когда примерно. Но ...обычай предписывает плакать и убиваться, и женщины — как не понять их, ведь матери прощались с детьми! — плакали и убивались.

Увезенные в лес мальчики расчистили среди зарослей место для хижин. Им предстояло прожить здесь, работая на полях, несколько месяцев. В лесу с ними остались пятеро стариков — руководители тайного союза Поро. Этот тайный союз существует у всех племен Западной Африки — от Бисау до Берега Слоновой Кости — у кпелле, менде, сусу, ваи и многих других. Само существование союза не бог весть какая тайна, через союз прошли, достигнув определенного возраста, все мужчины, но вот обряды Поро остаются тайной для всех посторонних.

Мальчиков закаляли физически — они боролись друг с другом, в дневную жару и в ночную тьму совершали долгие переходы. Им рассказывали предания племени. Их учили плести корзины и циновки. Они учились резьбе по дереву и осваивали искусство строить дома — от укладки фундамента до украшения стен. Тем, кто овладевал знаниями лучше других, суждено было задержаться в лесу еще на год: их учили приготовлять снадобья и лекарства, делать амулеты и произносить заклятия. Но таких было немного. Большинство через несколько месяцев возвращались в деревню, предводительствуемые человеком со звериной пастью — духом Поро.

…Хоровод кружит до рассвета. На рассвете барабан возвещает женщинам: «Можно выходить». Мужчины снимают маски, и женщины узнают своих мужей и сыновей. Но сыновья как бы не признают их: ведь они только что «родились» и впервые попали в эту деревню. Поэтому их «знакомят» с матерями, с домом.

И только один человек исчез — тот, что был в маске Поро. Никто не должен узнать, кто это был. Никто, кроме владыки лесов Ланды…

Инициация — или, правильнее сказать, следы ее — сохранилась у многих народов, давным-давно вышедших из родового строя. Стоит лишь вспомнить обрезание, конфирмацию и другие восходящие к глубокой древности религиозные обряды. (Вообще любая религия, как музей, сохраняет множество пережитков всех тех эпох, в которые она существует.)

В Индии в высшей касте священнослужителей — брахманов устраивают над мальчиками лет семи-десяти обряд упанаяна. Выбор дня для упанаяны зависит от астролога, тщательно изучившего положение звезд.

Совершив омовение, мальчик натирает тело коровьим маслом и благовониями. В первый раз в жизни ему бреют голову. Затем жрец, взяв ребенка за руку, подводит его к изображениям домашних богов — знакомит с ними. Жрец читает «Веды» — древние тексты, где записаны все права и обязанности взрослого индуса, мальчик повторяет их вслух за жрецом. Потом кланяется своему отцу, и тот благословляет сына; наконец, кланяется жрецу и всем участникам церемонии.

Настает самый ответственный, заключительный, этап: мальчику надевают на левое плечо белый плетеный шнур, пропускают под правую руку и завязывают сложным узлом. Этот знак принадлежности к высшей касте брахман носит, не снимая, всю жизнь.

Считается (как при обрядах посвящения у других народов), что мальчик после упанаяны родился вновь — теперь взрослым. А потому брахманов еще называют в Индии «дважды рожденными».

Если бы мы задались целью перечислить все обычаи посвящения, мы могли бы это делать до бесконечности, ибо сколько народов, столько и обрядов. Мы рассказали лишь о нескольких из них, наиболее типичных, ведь все человечество прошло через родовую стадию.

Наверное, самое простое посвящение в мужчины было у африканского племени занде, пастухов и земледельцев. Отец, вручая сыну копье и мотыгу, клал ему руку на плечо и говорил:

 — Сын мой! Отныне ты мужчина. Возделай свое поле и сумей защитить его. Проживи жизнь так, чтобы твои сыновья, глядя на тебя, захотели бы стать настоящими мужчинами.

И какой отец — со времен Шумера до наших дней — отказался бы от этих слов?..

_{А. Дридзо, кандидат исторических наук}