Сказ о казаке-разбойнике: как Ермак Тимофеевич Сибирь покорял

У русских первопроходцев и искателей приключений была своя эпоха Великих географических открытий и собственное «Эльдорадо» — «Сибирская землица», и не за морями, а за Камнем — Уральским хребтом. Водилось там и свое золото — пушнина, без которой на Руси было тяжелее, чем в Испании без золота, — ведь зимы у нас холодные. Был и легендарный герой — атаман Ермак Тимофеевич, личность и деяния которого до сих пор вызывают споры у историков.

Русские устремились к Уралу в самом начале второго тысячелетия: уже в 1032 году до «Железных ворот» (Уральских гор) добрались торговавшие с местными племенами новгородцы, прочно освоившие печорский путь. Спустя два века они объявили «волость Югру» — места обитания уральских и сибирских племен — своим владением.

В 1364 году новгородцы предприняли большой поход на Обь: «приеха с Югры новгородцы дети боярские и люди молодые воеваша по Оби реки до моря», ведь именно через эти земли проходил Великий меховой путь, имевший для северной части Евразии значение не меньшее, чем для южной — Великий шелковый. В 1472 году московские воеводы Федор Пестрый и Гаврила Нелидов захватили Пермские земли, позже ставшие форпостом купцов-солепромышленников Строгановых.

После падения Новгорода в 1478 году эстафету походов за Урал приняла Москва. Уже в 1483-м Иван III послал воевод Федора Курбского-Черного и Ивана Салтыка-Травина в Зауралье «на Асыку на вогульского [манси] князя, да в Югру на Обь великую реку». Поход удался: московиты разбили вогулов у Пелыма, прошли по Тавде «мимо Тюмени в сибирскую землю», далее по Туре и Иртышу до впадения в Обь, «добра и полону взяли много» и пленили местного казымского (ханты) князя Молдана.

Последовавший за походом мир держался недолго: в 1499 году московское войско вновь вторглось в Югорскую землю — покарать не плативших дань пелымцев и покорить дотоле независимое Ляпинское княжество. Воеводы Петр Ушатый, Семен Курбский и Василий Бражник-Заболоцкий набрали четыре с лишним тысячи человек войска, выстроили в низовьях Печоры Пустозерский острог и выступили «на князей вогульских на Пелынь». Вскоре они добились от местных правителей покорности московскому князю. Теперь Иван III гордо именовался князем Югорским, Кондинским и Обдорским (по названиям протогосударственных образований, располагавшихся в Зауралье).

Впрочем, этот последний по времени поход, предшествовавший дерзкой экспедиции Ермака, не вызвал военных столкновений Москвы с Тюменским ханством, так как оба государства враждовали с Большой Ордой, а между собой сохраняли дружественные отношения. После того как могущественные ногайские князья из рода Тайбуги воспротивились власти Ибака и убили его, «тайбугины» Едигер с братом Бекбулатом объединили татарские улусы на Тоболе и Иртыше и основали столицу в урочище Кашлык на Иртыше.

Именно эти владения захватил в середине XVI века Кучум, в 1563 году выигравший борьбу за Тюменский юрт и усевшийся на кашлыкский трон. В русских документах того времени его называют «царем Сибири». Удачливый бухарец быстро поборол соседей, в том числе Едигера и Бекбулата, которых пленил и умертвил.

Поход за Камень

В летописях и у историков нет единого мнения о времени начала и продолжительности пути Ермака к Иртышу. Еще менее понятны причины его похода. Ни одна из версий: от территориальной экспансии Московского государства до банального разбойничьего набега, не находит убедительных подтверждений. Разнятся сведения о роли Строгановых в найме «дружины», наконец, мраком покрыты обстоятельства гибели атамана.

Согласно Строгановской летописи XVII века, главное событие в судьбе дотоле неизвестного казака произошло «в лето 7090, сентября в 1 день (1 сентября 1581 года)», когда «Семен и Максим, и Никита Строгановы послаша… в Сибирь на сибирского салтана атаманов и казаков Ермака Тимофеева со товарыщи, и с ним собрав из городков своих ратных и охочих всяких людей: литвы и татар, и русских буйственных и храбрых, предобрых воинов 300 человек, и их с ними отпустиша…»

По другим данным, идея и инициатива кампании исходила от самого Ермака, и ему пришлось чуть ли не силой добиваться у купцов материальной поддержки. Так или иначе, получив от Строгановых струги (парусно-гребные плоскодонки длиной до 45 метров), оружие, порох и продовольствие, ватага двинулась через Урал, положив таким образом начало великой русской территориальной экспансии на восток. Сведения о походе приходится тщательно просеивать, сравнивая фольклорные, литературные, официальные и прочие источники. Самые ранние свидетельства находим в Сибирских хрониках, основанных на «сказах» самих ермаковцев, записанных через сорок лет после похода.

Судя по всему, началась кампания в долине Урала. Далее по Волге на стругах вышли к Каме, затем вверх по Чусовой до устья Серебрянки, а там перевалили через Камень (главный Уральский хребет), где пришлось тащить суда по суше волоком. Далее, от Тагила, флотилия двинулась на Туру и Тобол, проделала подавляющую часть пути (около 1 200 километров из 1 500) по полноводным сибирским рекам и достигла Иртыша за два месяца.

Сопротивления незваным пришельцам поначалу почти не оказывалось: жестокие бои развернулись только под Кашлыком, столицей Кучума (русские называли этот город Сибирью — отсюда, видимо, произошло и название Сибирского царства). Впрочем, не всем историкам кажется достоверной такая скорость передвижения, некоторые предполагают, что в пути (вероятнее всего, на перевале через Урал) экспедиции пришлось зазимовать — в этом случае временем решающей схватки за «столицу Сибирского царства следует считать лето — осень 1582 года.

Помимо трех сотен людей, снаряженных Строгановыми, в отряде Ермака было 540 казаков. Опытные и обстрелянные воины, вооруженные пищалями — тяжелыми пороховыми ружьями, неизвестными сибирцам, — стоили, пожалуй, десяти противников каждый.

Противостояли им войска, гораздо хуже организованные. Людей у Кучума было во много раз больше (по приблизительным оценкам, хан мог в целом выставить до десяти тысяч бойцов), но дисциплину узбеки и ногайцы не особенно уважали (зато для казаков в Поле и в походе она всегда была насущной необходимостью). Отсутствовали у сибирцев и навыки обращения с огнестрельным оружием: к примеру, имелись у Кучума пушки, но не нашлось ни единого человека, который сумел бы из них стрелять.

За какие-нибудь два-три месяца войска Сибирского ханства (так называли русские Тюменский юрт) были разбиты по частям: профессиональная военная служба в полной мере научила казаков использовать преимущества вооружения. Как только струги подходили к противнику на расстояние выстрела, гребцы бросали весла и принимались палить с одного борта, пока товарищи перезаряжали пищали возле другого, а уж после подобной «артподготовки» можно было браться за сабли и довершать разгром на суше.

К концу октября Ермак «со товарыщи» овладел Кашлыком, где разжился поистине царской добычей — прежде всего горами мехов из кучумовой казны. Строго следуя обычаям степной вольницы, атаман разделил их поровну между всеми воинами, а в далекую Москву послал гонцов, с полным правом извещая Ивана Грозного, что казаки «царство Сибирское взяли».

Царь, в свою очередь, как полагалось, одарил посланцев деньгами и сукном и с почетом отправил обратно — вместе со вспомогательным отрядом князя Семена Болховского. Легенда гласит, что среди подарков были и отделанные золотом доспехи, столь тяжелые, что сыграли роковую роль в судьбе нашего героя — утянули его на дно при попытке переплыть Иртыш.

А пока — Ермак победил, но торжествовать было рано. Вскоре водные пути сообщения Сибири с Русью затянулись льдом, ни вернуться, ни двигаться дальше казацкому отряду было некуда. Пришлось вытащить струги на берег, и началось трудное зимовье. Вытесненный из своей столицы Кучум оправился после поражения и окружил казацкий лагерь в Кашлыке по дальнему периметру. В тот холодный 1584 год сам князь Болховский, а также многие его стрельцы и казаки погибли в захваченном городе от голода и холода.

Тем не менее Ермаку удавалось удерживать Кашлык и отбивать рейды Кучума целых восемнадцать месяцев, а после — поднять изнуренное войско на новый поход. На сей раз атаман попытался прорваться в южном направлении. Сначала ему сопутствовал успех. Но в темную безлунную ночь с 5 на 6 августа 1585 года наученный горьким опытом хан, следивший буквально за каждым движением противника, совершил неожиданный налет на казацкий бивак.

Полная тьма, накрывшая устье Вагая, левого притока Иртыша, и холм Атбаш («Лошадиная голова»), помогла атаковавшим разделаться с большей частью отряда. Правда, она же и помешала настигнуть тех, кто смог скрыться. Сибирские авторы записали местное татарское предание о последнем бое Ермака, весьма отличное от «канонических» российских версий, изложенных в Строгановской, Есиповской и Ремезовской летописях.

Согласно этому преданию покоритель Сибири не утонул под тяжестью дареных доспехов, а пал от руки Кучугая, близкого к Кучуму воина, храброго, но вероломного — когда-то ему случилось попасть в плен к атаману, но тот отпустил его с миром. И вот, в роковую ночь Кучугай «устремился за Ермаком в струг, стругу же отплывшу от брега и плывушу по рекы, они же показаша между собою брань велию, сразишеся друг с другом». Ермак, было, «нача одолевати», но тут у него на шлеме развязался ремень и обнажилось горло. В этот момент Кучугай и «прободе в гортань» прославленного воина.

Ермак, князь сибирский

Так или нет закончилась жизнь великого богатыря, но в военно-политической перспективе гибель его отряда и общая неудача похода ничего не изменили: царство Кучума доживало последние годы. Вскоре русские вновь заняли Кашлык, а окончательное поражение хану нанес в Барабинской степи в 1598 году отряд воеводы Андрея Воейкова.

Ну, а если взглянуть на Ермака в отрыве от завоевания Сибири? Кем был человек, погибший 6 августа 1585 года? Первые письменные свидетельства о Ермаке появились на Руси сразу после Смуты, в 20—30-х годах XVII века, причем уже тогда официальные мнения разделились: одни осуждали «воровство» Ермака в первой половине жизни, до сибирской экспедиции, а другие не только обходили молчанием разбойное прошлое героя, но и представляли его ярым поборником православия.

В 1636 году вторая точка зрения окончательно возобладала: Ермака церковно прославили, установив ему и дружине ежегодное «вселенское поминание». Внесли свою лепту в создание идеализированного образа казака и иностранцы — голландец Николас Витсен, побывавший в Москве в 60-х годах XVII столетия, и англичанин Джон Перри, служивший при Петре Великом в Сибири, где он записал народные сказания. В них казак предстает народным заступником, этаким местным Робин Гудом.

Более того, на разбойничью биографию атамана, до сибирского похода покушавшегося на государственное имущество, закрыл глаза даже Иван Грозный, пожаловав Ермаку титул «князя Сибирского». В этом нет ничего удивительного, в истории нередки случаи, когда разбойники и простолюдины становились государственными деятелями и национальными героями.

Например, испанский конкистадор, бывший свинопас Франсиско Писарро, пленивший императора индейцев-инков и ставший обладателем несметных богатств, был осыпан милостями короля Испании Карла V. А английские пираты Генри Морган, Фрэнсис Дрейк и Уильям Дампир, сочетавшие морские разбои с открытием и присоединением под власть британской короны новых земель, стали адмиралами британского королевского военного флота и — как Ермак — получили дворянское достоинство.

Как бы то ни было, ключевая роль Ермака в истории Зауралья очевидна. Не случайно память татар, казахов, ханты, манси, ногайцев — народов, живших в Сибири и на севере современного Казахстана, — сохранила сказания о Ермаке. Порой потомки тех сибирцев клеймят русского казака — именно за то, что он был русским, традиционным врагом степняков и горцев. Но так ли это? Если в том, что Ермак был казаком, сомневаться не приходится, то этническая его принадлежность вовсе не однозначна.

Если очистить имя предводителя похода в Сибирь от домыслов, окажется, что оно имеет явное тюркское происхождение. Слово «Ермак» на общетюркском койнэ означает «забава», «развлечение» или, в другой огласовке, — «соперник». Примечательны и татарские «клички» атамана, проскальзывающие в русских хрониках, — Таган и Токмак («молоточек», «колотушка», то есть упрямец, всегда добивающийся своего). Наконец, Ремезовская летопись скупо, но вполне определенно описывает его внешность: «плосколиц, черн брадою» — типичный степняк!

Попытки разглядеть в именах Ермака славянские корни, как правило, относятся к более позднему времени, когда уже сложилась стойкая церковная традиция освещения похода (например, ко времени Киприановской летописи, составленной в Сибири в XVII веке под руководством архиепископа Киприана — энергичного сторонника христианизации). Так что мнение, будто атамана звали Василием (Ермолаем, Германом, Ермилом, Тимофеем, Еремеем) Тимофеевичем Алениным (вариант — Поволским, то есть Волжанином), скорее всего, утвердилось уже после его церковного прославления.

Вообще, в степи можно было редко встретить отряд, в котором не было бы представлено пять-шесть народов. Прозвища четырех самых известных соратников Ермака показывают, что и они подобрались по принципу «казацкого интернационала»: Черкас (черкес), Болдыря (плод тюрко-славянского брака), Мещеряк (из мещеры — угро-финского народа), Пан (поляк или украинец). Тюрки поначалу составляли большинство в казацкой вольнице, и только к концу XVI века она значительно русифицировалась — в первую очередь именно под влиянием православия. Служишь на Руси — переходишь в русское подданство — переходишь в подданство — берешь и веру… Но вот как обстояло дело с Ермаком, мы точно не знаем. Известно лишь, что еще до сибирского похода в его немногочисленном войске состоял некий священник-расстрига, что и позволило после 1636 года утверждать, будто атаман просвещал язычников.

А вот фольклорные источники ногайцев объясняют его появление в Поле совсем иными мотивами. Утверждают, что был он пылко влюблен в некую высокородную тюркскую красавицу и вступил с нею в связь, а потом, спасаясь от гнева ее брата, вынужден был бежать на Волгу к казакам… Можно предположить, что присутствие княжны в судьбе Ермака, а также невесть откуда взявшееся отчество «Тимофеевич», появились в результате смешения в народной памяти его образа с фигурой другого казацкого атамана — Разина, который, как известно, более радикально разобрался со своей персидской княжной.

Однако вернемся к историческим свидетельствам. Еще в 1582 году, взяв с боем Аремзянскую крепость на Иртыше, ермаковцы заставили покорившихся сибирцев целовать в знак верности русскому царю не крест, а их казацкую саблю! В кунгурских сказах об этой присяге написано так: «и городок крепкий взял, и многих лучших мергелей (стрелков) повесил за ногу, и розстрелял… и саблю положил на стол кровавую, и велел верно целовати за государя царя, чтоб ему служить и ясак платить по все годы, а не изменить».

Далее: смена веры обыкновенно предполагает смену имени. Как известно, многие соратники атамана ее совершили. А Ермак так и остался Ермаком! К тому же сказы сообщают о том, что в Сибири Ермак посещал языческие мольбища, а в трудных обстоятельствах даже обращался к шаманам. Попав как-то раз в «великое болванское моление» (на ритуал поклонения идолу) в городке Чандыре на реке Тавда, он спросил колдуна, суждено ли ему пройти «за горы на Русь». Тот ответил отрицательно, и не ошибся…

Казака, похоже, и похоронили по местному, ногайскому, обычаю: «нарекоша его богом и погребоша по своему закону на Баишевском кладбище под кудрявую сосну, и панцыри его разделиша на двое: един отдаша в приклад Белогорскому шайтану…» Возможно, сибирцы решили так почтить атамана в благодарность за лояльное отношение к их культу. Выходит, не для того шел казак воевать с «бусурманами», чтобы «разорити их богомерзкая и нечестивая капища», как утверждала государственная историография. Вопросами веры атаман, вероятно, не слишком забивал свою горячую голову.

Вероятно, главной его целью было все-таки покорение земель — что подтверждается его «докладом» государю: «Писали Ермак со товарыщи… царю Ивану Васильевичу… что царство Сибирское взяша и многих живущих тут иноязычных людей под его государеву… руку подвели и к шерсти (то есть к присяге) татар и остяков и вагулич… по их верам на том, что им быть под его… рукою до веку».

Итак, на местные верования Ермак не покушался, не разрушал языческих капищ и мусульманских мечетей. И этим кардинально отличается покорение Сибири от завоевания Америки испанцами, португальцами, голландцами, французами и англичанами, которые, по словам испанского гуманиста Бартоломео де Лас Касаса, «шли с крестом в руке и ненасытной жаждой золота в сердце». Впрочем, в том, что касается жажды наживы, недооценивать дружину Ермака тоже не стоит.

А благодарная Москва в лице царя… охотно простила своему передовому отряду эту маленькую слабость — побежденные города всегда и везде отдавали завоевателю на разграбление.

Недооценить вклад казачьего атамана в становление будущей Российской империи и нынешней России невозможно. Завоевание Сибири сделало Русь великой евразийской державой, владеющей большей частью бывшей территории Золотой Орды, и позволило русским царям стать законными правопреемниками Джучидов, о чем с гордостью заявлял Иван Грозный: «А теперь божею волею Узбеков юрт (одно из названий Золотой Орды) у кого в руках, сами знаете, известно, от кого на том юрте посланники и воеводы сидят».

Казацкий атаман относится к знаковым фигурам российской истории, осуществившим то, что сейчас называют «пространственной легитимацией Российской империи», а отечественные первопроходцы не остановились на завоевании Сибирского ханства и столетие спустя после Ермака дошли до берегов Тихого океана.

_{Александр Кадырбаев, доктор исторических наук}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 9, сентябрь 2007, частично обновлен в апреле 2024}