Окончание. В первой части, напечатанной в № 8 «Вокруг света», шведский писатель Георг Даль рассказывал о последнем путешествии по джунглям Колумбии, где он провел лучшую пору своей жизни. Целью экспедиции была поимка гигантской анаконды.
С неба на землю
Словом «ангостура» в Колумбии обозначают узкое место на реке, теснину, и этот участок вполне отвечал своему названию. Русло становилось все уже, его стиснули крутые склоны, дальше их сменили отвесные стенки. Скалы были отполированы водой много выше теперешнего уровня реки. Сразу видно, как сильно разливается Гуаяберо, когда в горах идут ливни.
Сейчас, в засушливый сезон, вода была прозрачная, хорошо видны черные камни и топляки — палисадос; кое-где целые деревья, принесенные сюда в разгар дождей, застряли в щелях между плитами. Не доходя первого порога, мы пристали к берегу, чтобы осмотреться.
Скальные уступы стискивали пенящийся поток, загоняя его в желоба, где пз клочьев пены торчали каменные глыбы, словно зубы дракона. Пороги чередовались с заводями, посмотришь — тишь да гладь, но вот снизу пропарывает воду серо-черная коряга, делает несколько быстрых оборотов и снова пропадает. Да, такая штука запросто может пробить днище лодки.
Не одну тысячу километров прошел я по южноамериканским рекам, и были среди них довольно буйные, но мне никогда не доводилось иметь дело с таким монстром, как эта ангостура.
Мы сразу убедились, что форсировать пороги на лодке нельзя. Придется разгрузить ее, вещи перенести по берегу, а затем попытаться провести пирогу на веревках. К сожалению, не все вещи можно было тащить через здешние камни. Решили бочки с горючим и другие тяжести оставить на борту; наиболее уязвимое и ценное имущество перенесем на себе.
Привязав покрепче груз веревками и лианами, мы повели лодку вниз по бурной стремнине. Матеито сбросил свою латаную европейскую одежду и шел босиком, в одной набедренной повязке. Вряд ли нам удалось бы справиться с такой задачей без этого золотого человека. Вот он, поднявшись на скалу, руководит, выбирает единственный проходимый желоб, а вот уже стоит вместе со всеми по пояс в воде, и жилистое тело изогнулось дугой...
Мы трудились усердно, как бобры. Тянули, толкали, дергали, тащили. На иных участках удавалось продвинуться за час от силы метров на сто.
Я стоял по грудь в воде, судорожно сжимая борт долбленки окровавленными ладонями. Течение здесь было не такое стремительное. Я напрягся, приготовившись толкать лодку дальше. Кто-то взял меня за кисти.
— В лодку, профессор, — донесся откуда-то издалека голос Луиса. — Ниже порогов можно и на пираний наскочить.
Фред буквально выдернул меня из реки. Я сел па дно пироги, машинально ваял черпак и принялся вычерпывать воду. Луис, Матеито и Карлос Альберто гребли. Лодка обогнула скалу и открылся вид на широкий плес. Яркое солнце, речной простор, и никаких порогов. Никаких порогов! Пляжи, галерейные леса, ни одной скалы. Цапли стоят на берегах, в воздухе летают утки.
А вон и индеец дожидается. Мы подошли к берегу, установили мотор, Луис дернул стартерный шнур. Мотор подавился кашлем, потом родился ровный рокот. Мы слушали его, как любитель музыки слушает Бетховена. Этот звук был словно бы окончательным, неопровержимым доказательством того, что пороги ангостуры остались позади, мы вышли на просторы Гуавьяре. Да, это уже другая река...
Едва ли не самый приятный момент в таком походе — это когда можешь себе сказать, что труднее уже не будет, дальше все пойдет легче. Сейчас мы вовсю наслаждались этим моментом.
На другой день рано утром, спустившись к воде со спиннингом, чтобы добыть что-нибудь на завтрак, я застал там Фреда. Он уже сидел на большом камне и созерцал реку.
— Когда я умру и попаду на небо... — сказал герпетолог. — Ты что это хихикаешь, гроза шелешперов? Так вот, когда я умру и, конечно же, попаду на небо, я сяду там на таком же удобном камне, а какой-нибудь смазливый смуглый ангелочек будет варить мне кофе и подносить сигареты. И буду я сидеть и смотреть сверху на некоторых моих знакомых — как эти жалкие личности жилы из себя мотают, тащат лодки, вроде как мы вчера волокли, но только тащат их с полным грузом!..
Супаи има
Розыск большой анаконды идет полным ходом. Вот уже третий день мы прочесываем местность, после того как Матеито в десяти минутах хода от нашего лагеря обнаружил след супаи има (большой анаконды).
Сколько проходит анаконда за ночь? В какой мере она привязана к определенной территории? Мы знаем, что она ведет преимущественно водный образ жизни, но как далеко и на какой срок удаляется она от своего водоема? Может быть, у нее несколько своих водоемов? Трудно перечислить все то, чего мы не знаем о самой крупной в мире водяной змее.
Найденный нами след, попетляв в лесу, привел к речушке и здесь оборвался: анаконда ушла в воду. Мы прошли вдоль притока три километра вверх по течению, до того места, где русло перегораживают сложные пороги, но других следов обнаружить не удалось. Разумеется, это было все равно что искать иголку, да не в одном, а в нескольких стогах сена. Даже зоркий индеец тинигуа не сыскал никаких признаков супаи има.
Может быть, анаконда притаилась в самой речушке? Забралась в нору и лежит там. Конечно, такой змее нужна не маленькая нора, но ведь убежища, которые отрывает себе в берегах крокодил, достаточно велики!
Да, она могла просто нырнуть и лечь на дно. Сколько часов проводит анаконда под водой? У рептилий жизненные процессы протекают куда медленнее, чем у теплокровных. Особенно когда они отдыхают. Даже Фред, кое-что знающий о змеях, не берется сказать тут что-нибудь определенное. Нам остается только гадать и придумывать различные гипотезы по поводу того, что может и чего не может анаконда. Искать. Искать.
Вечерами мы обсуждаем волнующий нас вопрос: в самом ли деле исполинская анаконда (если правомерно говорить о таком подвиде) настолько редка? Или нам просто не везет? Почему нам доныне не попадаются молодые анаконды? Может, пока они не вырастут, у них есть в природе свой враг — какой это враг? Может, они в этом возрасте ведут скрытный образ жизни?
Утром третьего дня Фред вместе с нашими тремя спутниками опять уходят вверх по реке. Они решили подняться еще на два-три километра к северу. Фред и Карлос Альберто обследуют один берег. Луис Варбудо и Матеито — другой.
Изнуренный странствиями и поисками, я остаюсь сторожить лагерь. Идти с ними нет смысла, я буду им только помехой.
Проводив друзей, достаю мелкоячеистую сеть и принимаюсь за сбор образцов. Никто еще не изучал мелкой ихтиофауны этой реки. Вообще, о рыбах бассейна Ориноко известно поразительно мало. Хорошо, если ученые успеют открыть и описать все виды раньше, чем они будут истреблены. А такая опасность есть, если вспомнить, как поступает со средой человек, не вооружившись надлежащими биологическими знаниями, не уяснив себе природных взаимосвязей.
Может быть, в конечном счете удастся разумно решить гигантскую проблему снабжения быстро растущего населения Южной Америки. Мне же пока остается только брать образцы в этой и других речушках и заспиртовывать их для последующего определения.
Да, приходится убивать мелких рыбок. Конечно, куда приятнее было бы заняться, скажем, этологией — молодой наукой Конрада Лоренца и Нико Тинбергена, которая исследует поведение животных и его причины. Быть может, она позволит нам лучше понять самих себя, ведь наше родство с животными предками несомненно. Глядишь, преуспев в новой науке, мы научимся не столь зверски обращаться друг с другом...
Но пока наши познания в систематике страдают зияющими пробелами (о птицах в этом смысле мы знаем почти все, зато сколько еще неизвестно о рептилиях, рыбах и многих других отрядах); даже обыкновенный коллектор, вооруженный сетью и ружьем, может принести пользу в плохо изученных тропических районах. Систематика так же необходима, как нужна азбука для создания и сохранения литературы.
Я закидываю сеть. Но она рвется, я сажусь ее чинить, осаждаемый песчаными мухами. Не один час уходит на починку, затем я развешиваю сеть на ветках, чтобы просохла. Снимаю очки и протираю их, поглядывая на реку. Вдруг на другом берегу раздается крик выпи. Ну и голосок! Словно корова промычала. Снялась с ветки и перебралась повыше. Похоже, заметила в воде что-то опасное.
Секундой позже и я вижу: из-за лодки вниз по течению выплывает длинное тело. Невероятно длинное. Моя первая мысль — это сомы. Сейчас как раз то время, когда они идут на нерест вверх по Гуаяберо, идут колоннами шириной с полметра и длиной в несколько метров. Но ведь эта штука плывет вниз по течению, а сомы идут в обратную сторону. К тому же глаза меня не обманули, я на самом деле вижу сплошное извивающееся тело.
Над водой поднимается голова, и всем сомнениям конец. Это змеиная голова. Самая большая змеиная голова, какую я когда-либо видел. Анаконда.
Она проплывает с поднятой головой метра три-четыре, потом снова уходит под воду. Миновав лодку, длинное тело быстро плывет мимо моего пляжа, ближе к другому берегу, где глубина побольше.
В двадцати метрах ниже по течению к речушке с обеих сторон вплотную подступает лес. Берусь за ружье, но это чисто рефлекторное движение; стоит пальцам ощутить сталь, как торжествует рассудок. Такую анаконду дробью с одного, даже самого меткого, выстрела не убьешь. Кстати, не так-то просто попасть по движущейся мишени, когда она вся под водой. Подранишь змею — уйдет и спрячется. Но допустим даже, я уложу ее на месте. К чему это приведет? Анаконда утонет, А в ней весу килограммов триста, если не больше. До возвращения моих товарищей я никак не смогу ее вытащить на берег, а пираньи зевать не станут. Убийство такого экземпляра оправдано лишь в том случае, если можно его спасти для науки.
Если бы я мог выманить ее на берег и заставить атаковать меня! Может быть, тогда и удалось бы парализовать ее выстрелом. Но она не обращает на меня никакого внимания. Возможно, она вообще не ест людей, хотя при желании вполне могла бы расправиться с человеком. Возможно, я ей просто не приглянулся.
Проследить за ней, посмотреть, куда она денется? Все равно из этого ничего не выйдет. Лучше всего не пугать ее, оставить в покое. Дождусь товарищей, а там Фред что-нибудь придумает.
Анаконда исчезает вдали под нависшими над рекой ветвями. Я не сомневаюсь, что эта та самая, чей след нашел Матеито. Фред предполагал, что в ней метров восемь. По-моему, она будет побольше, но неспециалисту недолго и ошибиться.
Часа через два в лагерь возвращаются четверо охотников. Я докладываю о произошедшем. Фред комментирует не совсем академично, но в конечном итоге все же оправдывает мои действия. Да и что спрашивать с какого-то сортировщика мелкой рыбы!
...Пирога скользит будто через туннель. Берега круто обрываются в воду, и кроны высоченных деревьев смыкаются у нас над головой. В туннеле полумрак. С каркающими криками разлетаются спугнутые нами серые кряквы. Мотор сегодня отдыхает, мы работаем веслами и жестами, стараясь не шуметь. Конечно, змеи глухи, но не исключено, что они воспринимают вибрацию от мотора. Лучше не рисковать.
Русло становится глубже, берега — выше, но зато они теперь не такие крутые. То и дело над нами открываются просветы, и сверху свисают лианы с пурпурными или огненно-красными цветками. Серебристо-сизые зимородки, проносясь мимо, щебечут на пределе звукового спектра свои солнечные песенки.
Естественно, первым замечает супаи има Матеито.
Вон она, лежит на береговом откосе — часть тела на суше, часть под водой. Толстая, даже бесформенная. Не иначе ночью заглотала крупную добычу.
Речка тут широкая и прямая. Странно, что змея выбрала для отдыха место, где ее видно со всех сторон. А впрочем, при таких размерах кого из лесных обитателей ей бояться?
Осторожно причаливаем к берегу по соседству. Матеито и Карлос Альберто прыгают на сушу и углубляются в лес, совершая обходный маневр. Первый несет несколько саженей каната из лиан, второй взял наши самые толстые веревки. Выждав немного, Лупе Барбудо медленно, осторожно подводит лодку ближе к змее.
Фред, изменив своему любимому малокалиберному оружию, заряжает оленьей картечью ружье двенадцатого калибра. Но он мыслит вполне здраво. Когда я проверяю свой штуцер, мой друг шипит мне:
— Что бы ни произошло, не стреляй в голову!
— Только в самом крайнем случае, — шепчу я в отпет, чтобы подразнить его. — Все-таки наша жизнь дороже.
Герпетолог качает головой, точно я его не убедил.
Осталось метров двадцать. Анаконда кажется еще больше, чем прежде. А вон на берегу и наш десант; змея их не видит. Они уже обвязали свои веревки одним концом за толстые стволы, на другом конце сделали петли-удавки. Собираются набросить арканы на шею анаконды, раньше чем мы откроем огонь.
Работа не для слабонервных. А без арканов змея может уйти в реку, и поминай как звали. Это было бы чистой катастрофой после стольких недель поисков.
Луис разворачивает пирогу так, чтобы нам с Фредом было удобнее стрелять, если анаконда примется слишком бурно возражать против наших посягательств на ее личную свободу.
Вот Матеито крадется вперед, держа аркан наготове. Его движения напоминают замедленное кино. Что-то у него получится?.. Кажется, ровным счетом ничего. Пока голова анаконды прижата к земле, невозможно накинуть ей веревку на шею. Надо как-то заставить змею сдвинуться с места.
Луис машет веслом, пытаясь привлечь ее внимание. Какое там... Анаконда остается недвижима. Дремлет, переваривая пищу. Или что-то задумала, готовит сюрприз нарушителям спокойствия?
На берегу качается ветка: это Карлос Альберто «пугает» змею. По телу анаконды — во всяком случае, по первым двум-трем метрам — как будто пробегает трепет. Но голова по-прежнему лежит на земле. Поднимаю штуцер, прицеливаюсь. Фред знаком велит мне подождать. Что ж, ему лучше знать.
Вдруг Карлос Альберто кидает палку прямо в морду чудовищу. Терпению змеи приходит конец, она с поразительной быстротой поворачивается к воде и буквально стекает вниз по откосу, отрывая при этом голову от земли ладони на две. Большего и не надо. Матеито бросает свой аркан и рывком затягивает петлю. Несколько секунд — и на шею анаконды накинута вторая веревка.
Дальше события развиваются так быстро, что трудно уследить. Огромная, ленивая, разморенная рептилия внезапно оживает. Представьте себе взбесившийся пожарный рукав полуметровой толщины!
Змея устремляется к воде, но веревки ее останавливают, и она взмывает вверх метра на два. Фред стреляет раз, другой. Я стараюсь поймать на мушку середину бешено извивающегося змеиного тела, чтобы поразить позвоночник подальше от веревок. Но анаконда так мечется, что мне остается только ждать.
А змея уже изменила тактику, она идет в атаку. Голова, как наконечник копья, летит вверх, и Карлос с Матеито прячутся за деревья. Атака тут же прекращается, анаконда опять отступает к реке.
Одна веревка натягивается до отказа и рвется. Теперь только канат из лианы удерживает змею.
Вдруг Фред выпрыгивает из лодки на берег. Этот поразительный человек подбегает к беснующейся анаконде, хватает брошенную ему индейцем веревку и ловко накидывает ее на шею змеи! Карлос Альберто живо обматывает другой конец веревки вокруг дерева. Змея делает выпад, но Фред отскакивает, и анаконда промахивается.
Наконец-то мне удается прицелиться. Я нажимаю спуск, перезаряжаю, целюсь опять. Но второй выстрел явно не нужен. Голова и полтора метра длинного тела безвольно упали на землю, хотя все остальное тело продолжает корчиться. Разумеется, выстрел убил анаконду, но она такая длинная, что весть об этом не сразу дошла до всех ее частей. Обе веревки натянуты, как скрипичные струны. Проходит не одна минута, прежде чем движения змеи становятся настолько вялыми, что можно планировать следующий ход.
Отвратительно?.. Да, конечно, теперь есть время подумать и об этой стороне дела. Убивать всегда отвратительно, тем более когда смерть не мгновенна. И мы ровным счетом ничего не можем сделать, чтобы ускорить события, положить конец этим конвульсиям. Хребет перебит, анаконда мертва, как мертва курица с отрубленной головой. Можно выпустить в нее еще пять пуль, и ничего не изменится. Все дело в том, что у рептилии, и особенно у змеи, процесс умирания протекает не так, как у теплокровных. Но мне от этой мысли ничуть не легче.
Причаливаем лодку и впятером беремся за обе веревки, чтобы вытащить на берег всю нашу добычу. С таким же успехом мы могли бы тянуть вросшее в землю дерево. Анаконда обвила хвостом какую-то корягу под водой, и все наши усилия впустую.
— Этот червь-переросток мертв, никакого сомнения, — говорит наконец Фред, вытирая лоб. — Только он сам еще этого не уразумел. Предлагаю разбить здесь лагерь и подождать, пока червь как следует не осознает, что случилось.
Никто не возражает.
Гляжу на часы. Десять минут десятого по среднеколумбийскому времени. Но лишь после двух часов дня сопротивление змеи ослабевает настолько, что нам удается вытащить наш роскошный экземпляр под деревья и приступить к обработке.
Фред решил взять не только кожу, но и скелет. Чтобы потом не было споров о размерах нашей анаконды. Естественно, мы первым делом растягиваем змею и тщательно замеряем рулеткой.
— Восемь метров сорок три сантиметра, — объявляет герпетолог с довольной улыбкой. — Не так уж плохо. Во всяком случае, побольше максимума, о котором писал Дитмарс. Но и рекордом это не назовешь. Есть экземпляры покрупнее. Намного крупнее. — В его голосе звучит что-то вроде тоски. Опять недоволен? Надо же.
Мы беремся за ножи. Не просто снять кожу с такого чудовища. Голову наскоро очищаем и засаливаем вместе с кожей. До чего же маленький мозг у анаконды! Нам не удается извлечь его целиком, но приблизительно вес определить можно. От силы тридцать граммов. На каждый грамм — не меньше десяти килограммов тела. Невольно вспоминаются драконы юрского и мелового периода. Они тоже не отличались высоким интеллектом.
Конечно, и внутренности представляют интерес, однако всего заспиртовать мы не можем, поэтому отправляем их в реку, но сперва исследуем содержимое желудка.
Очковый кайман длиной около ста восьмидесяти сантиметров... Грудная клетка раздавлена, позвоночник переломан. Змея, способная целиком проглотить такого каймана, пожалуй, и с человеком справится. Не удивительно, что анаконда сперва была вялая: вон как живот набила. Возможно, нам только потому и удалось ее добыть. Более философски настроенный автор, вероятно, предложил бы тут читателю несколько нравоучительных суждений о вреде обжорства...
С каким наслаждением мы искупались в тот вечер! Осторожности ради на берегу, поливая друг друга из черпака. Меня отнюдь не манило нырнуть в речку, где пираньи и прочие аборигены, наверно, вошли в раж, отведав того, что мы выбросили.
Интересно: они не тронули убитую анаконду, когда мы ее вытаскивали из воды. Может быть, им ее запах не нравится? В одном из притоков Магдалены я пробовал удить на крокодилье мясо. Никто не клюнул. Но ведь я сам однажды видел, как раненый крокодил спасается на берег от пираний... Вот и разберись тут, что к чему.
Все интересующее нас уложено в лодку. Остальное — грифам. Пускаем мотор и идем по притоку вниз к большой реке. Собранный нами материал сложен на носу, накрыт брезентом и пальмовыми листьями. Он уже занимает немало места.
Позади меня сидит Матеито. Я оборачиваюсь, предлагаю ему сигарету. Немного погодя показываю на наш багаж и говорю чуть ли не единственные слова, которые знаю на его языке:
— Супаи има, има.
Индеец отвечает не сразу.
— Супаи има, има — нет. — Он качает головой, смотрит на наши свертки и объясняет: — Супаи има.
Снова пауза, наконец сигареты выкурены, тогда Матеито указывает подбородком вперед и говорит:
— Супаи има, има!
Он считает, что мы не нашли настоящую Большую Анаконду. Встреча с ней еще предстоит. Вот так.
Супаи има, има
Фред и Карлос Альберто вернулись. Они побывали в Боготе, отвезли в столицу собранный нами материал. Заодно Карлос Альберто залечил укусы, полученные от одной из двух молодых анаконд, пойманных нами на Гуавьяре. Попав в клетку, она вознамерилась съесть свою подругу по несчастью, препаратор вмешался и был награжден двумя укусами.
Мы пополнили свое снаряжение, я прочел самые важные письма и свежие газеты, отведал «цивилизованной» пищи, выпил стопочку разбавленного виски. Теперь снова идем вниз по реке, выслеживая настоящую большую анаконду. Время поджимает. Пока что нам повезло с погодой, но сезон дождей уже на подходе, а тогда конец всем работам до следующего года.
Сегодня мы должны подойти к тому месту, где в реку вливаются воды из обширных болотных озер. Эти озера не показаны ни на одной из известных мне карт. Матеито узнал о них от тестя Геронимо. Старик индеец рассказал про большое озеро, на котором он держит лодку, хотя сам редко туда наведывается, потому что там собираются злые бесы.
Вот и рукав, соединяющий реку с болотами. Первым его обнаруживает всевидящий Матеито. Нелегко отыскать ворота озера духов: устье притока совсем закрыто кустами. Правда, в это время года прибрежный лес обычно не такой зеленый, но непосвященный человек может и не заметить этого. Или отнести за счет близости реки. Во всяком случае, Матеито оказывается правым. Как и следовало ожидать.
Разбиваем лагерь на песчаном берегу. Фред, Луис Барбудо и Матеито отправляются вдоль рукава на разведку. Хорошо бы подняться на пироге возможно выше — надежно укроем ее от чужих глаз, пока будем обследовать озеро, и не так далеко тащить на себе снаряжение.
Там, где живут только некрещеные индейцы, краж бояться нечего. Но здесь, у большой реки, слоняется всякий народ. Вспоминаю, что мне однажды сказал мой незабвенный друг Хаи из племени намби, когда мы еще были молодые и ходили на медведя в предгорьях Западных Анд:
— Понимаешь, старший брат, из наших людей никогда не выйдут настоящие христиане: мы не умеем ни врать, ни воровать.
За два часа до заката разведчики возвращаются. Усталые и голодные, зато с добрыми новостями. Километра три можно пройти на лодке, дальше путь преграждает бурелом. Мы стоим на пляже и совещаемся, в это время до нас доносится рокот мощного мотора. Матеито молча забирает свой узелок и ружье и удаляется в лес.
Через несколько минут из-за поворота появляется большая лодка, полная людей. Она пристает к берегу рядом с нашей долбленкой. Пассажиры выходят. Патер из ближайшего селения я его служка, румяный полицейский чин — капрал, восемь жандармов и два рыбака: проводники и чернорабочие. Миссионерская экспедиция за душами индейцев.
Чин подходит к нам и справляется, кто мы. Предъявляем ему наши документы и рекомендательное письмо губернатора. Прочтя письмо, он становится малость вежливее. Просит показать разрешение на оружие. Ему явно приглянулся мой штуцер, но бумаги в полном порядке, не придерешься. Затем он осведомляется, не встречались ли нам индейцы. Услышав отрицательный ответ, говорит:
— Если встретите, стреляйте! Это опасный и коварный народ.
Я смотрю на патера, он ухмыляется и кивает. Н-да, вот так обращают в праведную веру индейцев в шестидесятых годах нашего века... Невольно вспоминается миссионерский гимн, который я слышал в молодости. О путешественнике в этом гимне говорилось, что он странствует под защитой охранных грамот и винтовок, а вот миссионер идет впереди него тихо и скромно, имея только топор и ложку.
Я ни разу не видел миссионера, работающего топором. Зато частенько наблюдал, как они орудуют ложкой. В чужих котлах.
Великолепная компания отправляется дальше. Гул мотора смолкает вдали, после этого мы переносим лагерь на скрытый кустами рукав. Выходит Матеито. Он стоял за деревом в десяти шагах от нас и, наверно, все слышал. Что ж, ему это полезно.
Рано утром следующего дня, пройдя на лодке половину пути до озера, делим между собой ноши, остальное прячем в лесу. Товарищи настаивают на том, чтобы я шел впереди с ружьем, они возьмут снаряжение. Я понимаю, что это просто уловка с их стороны, они берегут меня. Но не спорю: никуда не денешься, мои силы уже не те, что прежде.
Три километра. Казалось бы, недалеко. А вы попробуйте одолеть их в тридцатиградусную жару, пробиваясь сквозь тропические заросли с ношей за плечами. Правда, я расчищаю путь мачете, но все равно моим товарищам приходится не сладко.
Вот и берег озера. Мы принимаемся искать лодку старика. Конечно, ее находит Матеито. Она тщательно замаскирована сухими пальмовыми листьями. Должно быть, целый отряд индейцев оттащил ее волоком на катках подальше от воды, чтобы спрятать в укромном месте. Мы тоже делаем катки и спускаем лодку к воде.
Широкое озеро со всех сторон окаймлено дремучим лесом. Блестящие водные зеркала чередуются с полями водных гиацинтов. Цветки — словно лиловые облачка над плавучим ковром из листьев и корней. Тут и там торчат темно-зеленые кочки камышей, на плоских мысочках и островках стоят деревья.
Вижу поблизости на воде нечто похожее на кусок коры. Глаза и конец морды небольшого крокодила. Похоже, он понял, что обнаружен. Стоило мне протянуть руку за ружьем — на пробу, вдруг в этой глуши рептилии не успели еще узнать, что такое человек, — как он уходит вглубь и исчезает.
Луис Барбудо устраивает из листьев навес над нашими гамаками. Карлос Альберто, сидя на корточках, нарезает мясо капибары для копчения. Фред и Матеито ушли искать анаконду. Возвращаются и докладывают, что обнаружили только следы. Завтра начнем систематические попеки.
...Раннее утро. Туман над озером, легкая, нереальная мгла, пронизанная лунным светом, наполненная птичьими голосами. С другого конца болота доносится доисторический рев. Буйный, свирепый и в то же время какой-то тусклый звук. Наверно, так вызывали друг друга на бой, древние ящеры в ту пору, когда предки человека еще не успели стать полуобезьянами; сидели на деревьях этакие волосатые насекомоядные и дрожали, глядя, как внизу ревут и дерутся драконы.
Теперь потомкам ящеров приходит конец. И потомки насекомоядных должны что-то сделать, чтобы спасти их, — ведь крокодилы нужны для естественного баланса в больших тропических водоемах...
Рассвело, можно отчаливать. Лодка узкая-узкая, сел и сиди, уже не поменяешься местами, даже размяться нельзя, если ноги затекут.
Матеито рулит. Карлос Альберто и Луис гребут. Мы с Фредом сидим спина к спине, потому что в этой лодке не развернешься и можно стрелять только влево.
Три часа пополудни. Обследовано больше половины озера. Воздух неподвижен, жарища — хоть хлеб пеки. Несмотря на пробковый шлем, у меня голова раскалывается от боли, поташнивает. Не иначе старая малярия напоминает о себе. А может быть, новую подцепил. Как бы то ни было, самочувствие отвратительное. Сейчас бы лежать в гамаке...
— Все равно сегодня все озеро не осмотрим, — не выдерживаю я в конце концов. — Супаи с ним, пошли обратно в лагерь. Пойдем мимо того островка, сократим путь.
Никто не возражает. Легким движением кисти Матеито заставляет наш «стручок» развернуться вправо.
Встреча происходят посреди озера, возле гиацинтового поля. Матеито вдруг с шипением втягивает в себя воздух. Это сигнал тревоги и в то же время знак крайнего удивления. Потом он показывает подбородком. Я поворачиваю голову и вижу. Ее.
Супаи има, има. Никакого сомнения. Она плывет в противоположном направлении. Нас не разделяет и десяток метров, но анаконда даже не глядит в нашу сторону. Она слишком велика, ей некого остерегаться. Исключая человека...
Никто из нас не видел еще такой огромной анаконды. Она длиннее лодки, а в лодке десять с половиной метров. Толщина соответственная.
Плывет под водой, извиваясь, будто уж. Только голова время от времени приподнимается над поверхностью. И я вижу холодный глаз. Он кажется слепым, как это нередко бывает со змеиными глазами при определенном освещении.
Анаконда идет справа от лодки. Моя сторона. Приклад к плечу. Двустволка заряжена оленьей картечью, надо целиться в основание головы. Сижу наготове. Как только голова снова покажется над водой... Вот она. Прицеливаюсь. Но что-то заслоняет от меня мушку: смуглая рука Матеито легла на ствол ружья.
Легкий всплеск, анаконда исчезает и уже больше не показывается. Вижу, как по гиацинтовому ковру пробегает извилистая волна. Дальше начиняются густые, непроходимые камыши.
Удивленно смотрю на индейца. Что он — с ума сошел?! Столько месяцев искали, наконец нашали гигантскую змею, и вдруг Матеито не дает мне стрелять! В его ответном взгляде угадывается улыбка. Он берет утиные потроха, припасенные нами для наживки, и бросает в воду. В тот же миг со всех сторон слетаются темные силуэты. Мелькают желтые бока с темными крапинками, короткие челюсти рвут кровавую добычу.
Пираньи. Притом не маленькие, обычные, а величиной с леща весом один-два килограмма.
Убей я здесь большую анаконду, пираньи, несомненно, разорвали бы ее в клочья. А что сталось бы с нами, если бы змея — вполне вероятный случай — конвульсивным движением опрокинула лодку и вывалила нас в гущу прожорливых хищниц?
Разумеется, Матеито правильно поступил. Но до чего трудно это признать!
— Ладно, — говорит Фред. — Во всяком случае, мы знаем, что она здесь. Будем продолжать поиск, пока не найдем ее в надлежащем месте, при надлежащих обстоятельствах. Это великое счастье, о сортировщик мелкой рыбы, что ты не выстрелил. Вот было бы досадно, если бы такая редкость досталась проклятым пираньям. Не отчаивайся. Пусть пока плавает. Ведь будут, как говорится, еще поезда...
— Может быть, — отвечаю я.
Хотя знаю в душе, что мне-то уже не бывать на болотных озерах у реки Гуавьяре.
Эпилог
Не один год прошел с тех пор, как мы выслеживали на Гуавьяре гигантскую анаконду и нашли ее, да не смогли взять. Наша компания распалась.
Фред, как и раньше, профессор университета, и Карлос Альберто, если не ошибаюсь, по-прежнему помогает ему. Может быть, им уже удалось взять большую анаконду, но я об этом пока не слышал. Не сомневаюсь, однако, что в один прекрасный день они ее добудут.
Луис Барбудо несколько лет работал мотористом в Северной Колумбии. Потом уволился и вернулся в льяносы. Больше мне о нем ничего не известно.
Агапито, последний вождь тинигуа, решил в конце концов отправиться в Боготу, чтобы просить президента республики помочь вымирающему племени. Томми посадил его на свой старый самолет. В пути Агапито умер от паралича сердца.
Матеито погиб как жил — в лесу, вольным человеком. Подробностей не знаю.
Из всего племени тинигуа осталось лишь шесть человек. Четверо мужчин и две женщины, давно уже неспособные рожать. Бесследно исчез целый народ вместе со своей культурой и языком.
Это были гордые люди. Они не дали себя поработить, не пожелали стать «христианами». Поэтому за ними не признавали человеческих прав. Поэтому миссионеры вкупе с полицией и солдатами охотились на них, как на диких зверей. Поэтому им пришлось умереть. Поэтому память о них стерта с лица земли.
Такое же христианнейшее истребление грозит другим племенам: карихона, куива, кубео...
Что до меня, то астма и слабое сердце навсегда закрыли мне дикие дороги. Но они не могут лишить меня воспоминаний. Некоторое время я еще смогу сидеть под деревом и рассказывать тем, кто меня пожелает слушать. Если кто-нибудь не пожалеет дерева для старика.
Спасибо за все, что мне выпало увидеть, услышать и пережить. Спасибо, жизнь.
Георг Даль
Перевел со шведского Л. Жданов
