От избушки к озеру спускалась пробитая моими сапогами глубокая торфяная дорожка. От озера дорожка поднималась по тростнику, крапиве, малиннику, смородине и сворачивала к выскобленной дождями и ветром двери. Каждое утро я открывал эту дверь, выпускал на прогулку пса, брал полотенце и спускался вниз, к лодке, умыться.
...До лодки оставались метры, я поднял глаза и увидел волчицу.
Волчица смотрела на меня внимательными глубокими глазами умной собаки, которая не знала, что такое наказание. В глазах волчицы не было того хищного огонька, о котором рассказывают страшные сказки. Она долго и пристально всматривалась в меня, потом чуть наклонила голову, будто желала еще раз и немного со стороны увидеть, что за существо поселилось в тех краях, где положено жить только ей.
Мы расстались спокойно. Волчица отступила на полшага, повернулась и, не прячась, открыто и независимо ушла от лодки берегом озера. Потом она перепрыгнула через ручей, потом я еще раз увидел ее серую шубу, мелькнувшую на противоположном берегу озера.
Первый раз об этой волчице я услышал год назад. Я жил тогда в небольшой лесной деревушке. Эта деревушка числилась нежилой, и, кроме меня, здесь были лишь два пастуха, собаки и стадо телушек, которых отправили в лес на все лето пастись на богатых лесных клеверах.
Лето клонилось к закату, к лесной деревушке все ближе и ближе подходила осень, густели ночи, холодней становилась вода в озере, чаще стали подниматься над лесом стаи журавлей.
Первое известие о волках принесли пастухи. Неподалеку от нашего озера они встретили следы волчицы и двух волчат. В этот вечер я поднялся на бугор за деревней и несколько раз предложил волкам на их собственном языке ответить: где они и сколько их тайно путешествует по округе?
Подражать вою волчицы я умел не очень чисто, а потому преподнес свое предложение голосом волка-самца. Эхо долго носило над вершинами елей мой вой, потом тайга успокоилась, и я снова повторил свой призыв.
Я подвыл третий и четвертый раз, но мне снова никто не ответил. Я вернулся в деревушку и успокоил пастухов, что волки, видимо, случайные, проходные, и что бояться их не стоит. Пастухи внимательно выслушали мои доводы, но тут же после чая уселись забивать в старые, позеленевшие гильзы сумасшедшие заряды пороха.
В этот раз на порох дроби не полагалось — выстрелы предназначались только для вежливого предупреждения хищникам. После таких предупреждений, произнесенных прямо с крыльца, на пол избы сыпалась давно высохшая замазка и глухо потрескивали оконные стекла.
Что подействовало тогда на волков: то ли фальшь моего голоса, то ли громовые выстрелы в небо, но обнаружить новые следы непрошеных гостей в последующие дни никому из нас не удалось. В деревушку снова пришла тишина. Мирная тишина жила с неделю, но в конце недели волки снова удостоили нас своим вниманием.
За озером завыла волчица. Она выла высоким, жутким голосом, будто кого-то звала. От такой песни становилось одиноко и страшновато рядом с темной стеной сентябрьского леса. Волчица еще раз повторила свой призыв, и опять ей никто не ответил.
Зная в общих чертах осеннюю жизнь волчьей семьи, я мог ожидать в ответ на вой волчицы голос волка-самца, скулеж молодых, прибылых волчат, родившихся в этом году, или почти поставленные тенора волков-переярков, старших детей волчицы, которые появились на свет год назад...
Туман совсем затянул озеро, спрятал крыши наших домиков, а я стоял на холме за деревушкой и слушал ночной лес. Волчица по-прежнему выла в одиночестве.
Снова, как и в прошлый раз, я приложил ладони к губам и затянул требовательную песню волка-самца. Я окончил песню, переждал эхо и снова повторил вон. И почти тут же из дальнего конца озера мне ответила волчица. Прошло три, пять минут — и я еще раз на волчьем языке объявил о своем желании встретиться с ней.
Последний раз волчица ответила мне оттуда, где оканчивался лес и начинался выпас для скота. Дальше она не пошла.
На следующее утро я отыскал следы ночного визита волков и еще раз убедился, что ответила мне, постороннему «волку-самцу», волчица лишь потому, что рядом с ней не было отца ее волчат... Рядом с волчицей не оказалось и ее прошлогодних детей, волков-переярков. Только два прибылых волчонка следовали за матерью в ночном походе. Этот поход начался где-то в тайге и продолжился далеко на север от нашей деревушки.
Казалось, после ночного визита волков в нашем лесу ничего не изменилось. Так же беззаботно разгуливали телушки, так же благополучно собаки совершали свои лесные походы, но к пастухам пришла настоящая тревога. Днем они стали внимательней следить за стадом и не совсем спокойно ждали следующую пятницу. Именно пятницу.
Сначала появление волков в эту зиму у нашей деревни по пятницам казалось мне случайным совпадением, но пастухи говорили об этом вполне серьезно, и следующая неделя полностью подтвердила их предсказание — волчица вновь посетила наши места в ночь с пятницы на субботу...
Еще с вечера мы закрыли в избах собак и чутко прислушивались к таежной тишине... Вой повис над озером с первой ночной звездой. Он жил недолго, но был еще тоскливей, чем на прошлой неделе. И снова в ночном концерте принимала участие только волчица. Она по-прежнему отвечала мне, но уже не так смело шла в мою сторону.
Постепенно волчья пятница стала для меня законом волков. Волки никогда не задерживались долго на одном месте, они всегда куда-то шли, торопились, их маршрут, видимо, был точно расписан, все охотничьи угодья надо было обойти в положенный срок, строго придерживаясь того расписания, в котором за нашей деревушкой значилась только ночь с пятницы на субботу.
Эти пятницы не приносили нам никакой беды, но из других мест стали поступать неспокойные сведения. Совсем недавно погиб хороший охотничий пес. Потом волки сунулись было к стаду овец. Иногда серых охотников удавалось увидеть, и всякий раз во главе отряда шла крупная быстрая волчица.
Хотя и редкие, но достаточно точные сведения позволили мне в общих чертах нарисовать тот маршрут волков, по которому они следовали в течение недели. Этот маршрут начинался и заканчивался на нашей деревушке, и такой четкий круг волчьего пути приводил меня к сравнению волчьих походов с путями передвижения тигров в индийских джунглях...
Охотник в Индии, взявший на себя миссию избавить жителей глухого селения от тигра-людоеда, никогда сразу не торопился к месту происшествия. Прежде всего он приобретал карту окрестных мест и, сидя в своем кабинете, тщательно наносил на нее путь передвижения тигра, который отмечался в джунглях очередными жертвами. Такая неторопливость могла показаться чуть ли не преступлением, но другого выхода не было — людоед все еще шел своим кругом, который охотник пока не знал. Но вот круг замкнут, расписание передвижений животного известно — и охотник выезжает в джунгли, чтобы привести приговор в исполнение.
И вот год назад в пустой лесной деревушке я тоже частенько подумывал о ружье, когда разбирал маршруты волков.
Отношения с этими животными складывались у меня очень сложно, и в этом, пожалуй, прежде всего было виновато одно впечатление военного детства.
Мы поселились тогда в уральском селе и, как подобает вновь прибывшим, начали постепенно изучать законы местной жизни. Вот здесь-то мне и пришлось впервые узнать с волках.
Безусловно, волки были в округе и до войны, но тогда были и охотники, и эти охотники, и их ружья сдерживали, видимо, волков. Но вот люди отступили, отложили на время ружья, и волки ворвались в село... Утром по дороге в школу мы находили следы волчьей стаи, находили оброненные в спешке остатки волчьей трапезы, и по клочкам собачьей шерсти с горечью узнавали, что на обратном пути нас уже не встретят ни Дружок, ни Жучка.
По утрам мы жались у крайней избы, поджидали запоздавших, зажигали самодельные факелы и не слишком смело отправлялись в школу по той дороге, которая стала принадлежать волкам. Моя память еще и сейчас прочно держит густую метельную тьму декабрьского раннего утра и далекие и близкие вереницы факелов, по которым можно было безошибочно определить, из какой деревни движутся в школу ученики.
И вот это первое детское впечатление словно наложилось на тяжелые воющие ночи прошлогодней глубокой осени, когда ветер ломился в дом, рвал крышу, гремел дверью, когда на небе не было ни луны, ни звезд и когда крик о помощи никуда и никогда не дойдет.
Последняя встреча с волками произошла в прошлом году уже зимой. Тогда я спутал дни, у меня не работал приемник, я забыл нанести на краю стола очередную зарубку, которой отмечал каждый новый вечер, и почему-то уверенно считал, что волки в этот раз все-таки изменили своему маршруту. Но они снова оказались верными себе — вдруг нагрянули ко мне и снова ушли.
С вечера я кинул на бугор за деревней клочок клевера и с появлением луны выбрался на улицу, чтобы дождаться зайцев. Я стоял, прислонившись к стене старого амбара, и любовался серебристо-седой хребтиной косогора. Оттуда, из-за косогора, вот-вот мог появиться быстрый пушистый зверек.
Заяц должен был показаться мне сначала голубым призраком. Он обязательно немного постоит и потом осторожным шариком скатится вниз, ко мне, к клеверу.
Луна уже немного прошла вперед и вот-вот должна была появиться у моего левого плеча. Стоило повернуть голову, и я увидел бы ее, белую и чистую луну жесткой зимы. Но поворачивать голову не хотелось. Мороз был у щек, у носа и настойчивыми язычками уже заползал под куртку. Морозные струйки холодно копошились на спине под рубашкой, и стоило шевельнуться, как они тут же разлились бы по всему телу.
Еще немного — и я ушел бы от мороза. Убежал бы, на ходу откинул дверь и остановился бы только у печи. Я бы убежал, но, может, нежелание ощутить холод именно в эту минуту и задержало меня еще у стены амбара.
И тут на косогоре серым дымком встала тень. Тень встала вдруг, как в теневом театре, но не так четко, будто не в фокусе... Лиса. Еще далеко. Немного ближе — и стволы закроют ее. Ты не увидишь зверя, полуприкрытого стволами, ты просто знаешь сейчас, что верное ружье ляжет в плечо именно так за полсекунды до выстрела, за полсекунды до того, когда зверь рванется вперед, тяжело осядет и свалится на бок. А потом в серебро снега вольется дымчато-бурый отлив лисьего хвоста...
А тень все стояла на прежнем месте, стояла слишком долго для непоседливого животного. Стояла в вымороженной тишине ноябрьской ночи, неподвижно и смутно, как призрак, но уже не в одиночестве. Рядом стояла вторая тень. Третья. Четвертая. Волки! Четыре ночные тени, четыре врага, и только пяток патронов, да и то с бесполезной сейчас дробью.
Утром на снегу я отыскал следы волков. Их действительно было четыре. Впереди шла мать-волчица, за ней два небольших волчонка, а замыкал шествие крупный взрослый волк...
Откуда пришел этот волк? Был ли он отцом волчат? А может, он был просто одиноким и вот теперь встретился с другими волками, чтобы вместе пережить трудное зимнее время?
В том году я больше ни разу не слышал волчьего воя...
Прошла зима, наступила весна — шел второй год моей лесной жизни. Теперь я и моя собака жили в тайге в охотничьей избушке, которая стояла на самом берегу озера.
До нашего появления на озере избушка и залив, которые мы называли своими, входили в летнее хозяйство той самой волчицы, что прошлой осенью строго по пятницам заводила ночные концерты неподалеку от лесной деревушки. И совсем скоро после нашего поселения в лесу я начал отмечать непрошеные визиты волчицы к моему домику.
Обычно волчица выходила на тропу следом за мной. Проводив меня немного, она сворачивала в сторону и исчезала в тайге Новый день, новые следы на тропе — и теперь эти следы подходили к моему жилью совсем близко.
Что она хотела от меня?.. Я снова вспомнил свое детство на Урале, вспомнил все прошлогодние встречи и визиты волчьей стаи под мои окна и начал испытывать тревожное беспокойство за свою собаку.
Иногда во время лесных походов на своей тропе я встречал и след крупного волка-самца. Скорей всего это был тот самый волк, который в начале зимы пришел в наши места.
Встречал в тайге я следы и волков-переярков, что в прошлом году вместе с матерью бродили вокруг лесной деревушки. За зиму волчата возмужали и теперь лишь изредка встречались с волчицей и волком для совместной охоты.
Одна такая охота запомнилась надолго... Ступая след в след друг другу, волки ровной цепочкой осторожно пробрались по частому ельнику, спустились к краю болота и улеглись в кустах.
В кустах они лежали неподвижно и ждали лося. Совсем рядом проходила тропа этого угрюмого таежного животного. По этой тропе лось каждое утро возвращался с ночной кормежки к месту отдыха, по этой тропе он выходил из таежной чащи и внимательно выслушивал и вынюхивал тишину леса, стараясь заранее узнать о возможной опасности.
В этот раз тишина тоже не обещала ничего страшного. Лось шагнул на свою тропу и, тяжело переступая ногами по мокрому мху, побрел вдоль кустов. Вот он поравнялся с первым кустом, шаг, еще шаг — и из засады вырвались четыре серые тени. Лось рванулся назад, вперед. Волки уже рядом. Ноги лося вязли все глубже и глубже. И наконец он выбился из сил.
...Я долго и внимательно разбирал следы этой коварной охоты, долго удивлялся точному расчету серых охотников, конечно, жалел погибшего лося и в то же время довольно четко представлял себе, что же будет, если эти четыре волка устроят подобную охоту за моей собакой.
Бурана я больше не оставлял одного дома даже тогда, когда совсем ненадолго уезжал ловить рыбу. Иногда мы надолго покидали избушку, чтобы отвлечь внимание волчицы, но, возвращаясь обратно, снова узнавали о визитах непрошеной гостьи.
Волчица — гость и пока мирный — это была для меня загадка. Загадку хотелось решить. И тогда-то я и задал себе вопрос: «А может быть, здесь, в тайге, рядом с родовым имением волков непрошеными гостями были именно мы? Может быть, наше появление в тайге и заставило волчицу кружить вокруг избушки, чтобы выяснить цели своих соседей».
И вот теперь эта встреча у ручья.
Не знаю, что осталось у волчицы после нашей встречи, но она ушла очень спокойно, легко перепрыгнула через ручей, и я еще раз увидел ее серую шубу, мелькнувшую на противоположном берегу озера, — волчица уходила как раз туда, где, по моим предположениям, должно было находиться ее логово.
Я слышал, что волки не выдерживают взгляда человека, что они всячески избегают встречи с людьми, и эта волчица озадачила меня своим поведением, и скоро я начал глубоко верить, что она все-таки ищет разгадку: кто поселился в ее владениях?
По законам мирного соседства этот визит требовал и моего ответного посещения волчьего хозяйства. Своего пса я туда не взял, опасаясь, как бы появление собаки у волчьего логова не вызвало отрицательной реакции хозяев дома. Разыскать же без четвероногого помощника разбежавшихся волчат мне, конечно, не удалось. Но зато теперь я совершенно точно знал, что будущие серые охотники подрастали неподалеку от моего лесного домика.
После встречи с волчицей началась мирная, спокойная полоса. Волки больше не крались за мной по тропам, а собака пребывала в хорошем настроении.
Мир, установившийся между мной и соседями-волками, я объяснил себе, вспомнив пожар на лесном болоте... Там, около лесного болота, тоже была небольшая деревушка, и люди в этой деревушке тоже никогда не знали нападения волков на свое хозяйство, хотя следы хищников нередко встречались чуть ли не за огородами.
Захламленное лесное болото загорелось в начале лета. Первыми поднялись с горящего болота тетерева, а следом за птицами ушла и волчья стая. Волки шли открыто, оставили чуть в стороне деревню и скрылись в лесу...
Значит, логово их было прямо на болоте около деревни — там волки из года в год приносили своих щенят и, боясь выдать место нахождения волчат, строго поддерживали мир с людьми, своими ближайшими соседями.
Видимо, точно такое же решение приняла и наша волчица, логово которой находилось совсем неподалеку от избушки. Но подобный мир, пожалуй, еще не был достаточным оправданием близкого соседства человека и волка: логово рядом с селением — случай единичный, и я ждал осени, ждал времени, когда серые охотники отправятся в свои глубокие рейды, забыв всякие «договорные обязательства».
Первый же рейд волков я приготовился встретить во всеоружии. На моем столе теперь все время лежала карта нашего леса, и на эту карту я тщательно наносил поступающие ко мне сведения о передвижении волков.
Сведения пока были скудные — волки еще не показывались людям, они еще жили в тайге. Но вот чуть похолодало, чуть задождило, и волки во всеуслышание заявили о себе.
Первой в этом году снова заговорила волчица. Она заговорила так же призывно, как и прошлой осенью. Почти тут же ответил ей взрослый волк. Но голосов волков-переярков я пока не услышал.
Утром я разыскал на тропе следы волчьей семьи, разыскал и то место, где выла волчица. Рядом с волчицей было трое небольших волчат, родившихся в этом году.
Я отметил на карте место и день первого волчьего воя — день оказался средой. В четверг лес молчал, но собаку я больше не оставлял ни на минуту без присмотра и с нетерпением ждал следующей среды.
И в ночь со среды на четверг вой волчицы повторился. Я попытался ответить ей голосом волка-самца, но в этом году она мне не откликнулась—в этом году рядом с волчицей и молодыми волчатами был волк-отец.
Кого же все-таки звала волчица и первый и второй раз? Может, своих прошлогодних детей?
На следующий день в лесу я встретил следы волков-переярков. Они быстрой рысью прошли в ту сторону, где позавчера выла волчица.
Дни, оставшиеся до нового сбора, волки-переярки провели недалеко от моей избушки. Я встречал их следы, видел, как волнуется по ночам моя собака. Несколько раз эти молодые волки встречали и мои следы, узнавали запах человека и тут же исчезали в чаще, но далеко от места ожидаемого сбора не уходили.
И вот новый призывный голос волчицы. Она опоздала только на один день — я услышал ее не в среду, а в четверг и тут же разобрал в стороне голоса волков-переярков — тех самых волков, которые год назад вместе с матерью пришли на свой первый в жизни сборный пункт еще нескладными щенками.
Осень в этом году тянулась долго, долго стояли теплые ясные дни, и волчья стая пока не собиралась покидать лес. Раз в неделю стая исправно посещала свои летние владения. Эти визиты всегда проходили тихо. Казалось, что тот мир, который я и моя собака «подписали» с серыми охотниками, не будет никогда нарушен, и я уже готов был думать, что волки всегда могут быть вполне приличными соседями. Но волки все-таки оставались волками, настойчивыми и опасными, и вскоре мне пришлось вспомнить ту лесную деревушку, где пастухи предупреждали выстрелами в воздух своих серых соседей о возможной расплате за преступления...
Ночью меня разбудило злое ворчание собаки. Дверь у нас никогда не запиралась, и я осторожно подошел к окну, чтобы заранее узнать, кто это придумал ночью нарушить наш покой.
За окном никого не было, но собака зарычала еще громче и с хрипом двинулась к двери. Я привязал собаку, взял ружье и открыл дверь.
Рядом с избушкой сидели волки, те самые волки, которые не так давно были моими мирными соседями.
Тайга, ночь... А если бы я не привязал собаку? Остановили бы тогда волков какие-нибудь «мирные договоры»?
В волков можно было стрелять, у меня было много патронов, но я вспомнил жителей лесной деревушки, вспомнил наших пастухов, которые разговаривали с волками несколько иначе. И мое ружье выстрелило, выстрелило несколько раз по вершинам деревьев.
Волки исчезли. Нет, они не ушли из тайги, они еще несколько раз показывались в наших местах, по-прежнему выдерживая расписание своих походов, но мое хозяйство упорно обходили, как обходили прошлой осенью нашу деревушку, когда из нее разносились по тайге громовые выстрелы.
Да, жители лесной деревушки хорошо знали повадки волков. Знали они и то, что волк в общем-то осторожное животное, и, возможно, именно поэтому ограничивались в разговоре с серыми соседями только внушительным предупреждением.
Я долго расспрашивал пастухов, почему они не убивают волков, почему не устраивают охоты за этими хищниками, и всегда слышал один и тот же короткий, но убедительный ответ. Смысл этого ответа был такой: волк долго помнит предупреждение, после предупреждения редко когда отважится заглянуть в хозяйство человека, и лучше, если рядом с людьми будет жить именно такой «знакомый волк», а если убить его, то на свободное место придет новый, который еще не научился поддерживать мир с людьми, и от такого соседа жди неприятностей.
Да, эти мудрые люди знали, как обойтись по-своему с грозным хищником. Эти люди научились жить рядом с волками, научили и волков жить рядом с людьми. Правда, такую науку волкам время от времени приходится повторять, но ведь без повторения не может быть и прочных знаний, а волки пока сдают свои экзамены около нашей лесной деревушки только на положительные оценки...
Хорошая, ясная осень окончилась сразу после крепкого утреннего мороза и свирепого северного ветра. Ветер разбросал с осин и берез листья, переломал по берегу весь тростник и прижал к земле высокую сухую траву. Тут же за ветром и морозом пришел густой слепой снег. Снег засыпал тропы, дороги и лед на озере.
С глубоким тяжелым снегом из тайги ушла вся волчья стая, ушла на дороги, ушла в долгое зимнее путешествие.
А с первым весенним солнцем волки снова вернутся в тайгу, снова разделят лес на свои личные владения, снова проложат свои тропы и, может быть, снова та же самая волчица будет долго ходить за мной по лесу, чтобы узнать, что за существо поселилось там, где положено жить только ей. И конечно, с этой волчицей мы снова подпишем «мирный лесной договор».
Анатолий Онегов
