Среди тайн и загадок старой Африки, будораживших воображение европейских путешественников, немалое место занимали африканские тайные общества: люди-леопарды, люди-крокодилы, люди-удавы и т. д. Не раз писалось, что члены тайных обществ занимаются убийствами и — что главное — убийства эти никак не объяснить здравым смыслом. Правда, у специалистов-этнографов не было сомнений в том, что в их действиях есть вполне определенный смысл, ибо тайные союзы, несомненно, связаны с высшей прослойкой традиционного африканского общества и выражают прежде всего ее интересы. Тем не менее до истины добраться очень и очень нелегко. Прежде всего потому, что члены тайных организаций не допускали к себе непосвященных.
И вот перед нами статья: два итальянских журналиста получили редчайшую возможность встретиться с людьми-леопардами в Камеруне и, так сказать, из первоисточника услышать их рассказ о смысле деятельности общества. Люди-леопарды назвали себя стражами заведенного издревле порядка, подобием полиции. По их словам, общество леопардов является частью весьма разумно организованной системы, гарантирующей гармонию и справедливость. Король в ней будто бы не может серьезно злоупотребить властью — за ним следит «антикороль»; деревенского вождя ограничивает совет старейшин. Да и сами люди-леопарды не могут преступать положенные нормы, ибо и им противостоят (также в виде тайного общества) «антирепрессивные силы». Так что европейцам пора изменить привычные представления и о тайных братствах, и о Черной Африке вообще: ведь в Африке, оказывается, уже давным-давно общество было устроено лучше, чем в других странах.
«Есть две Африки — древняя и только что родившаяся», — развивают свою мысль люди-леопарды. Город живет по своим законам, а сельская, лесная Африка — по своим. Два образа жизни, два мира, и старый мир не намерен уступать новому...
Итак, авторы статьи изложили взгляды людей-леопардов на роль своей организации, однако воздержались от каких бы то ни было комментариев. А пояснения здесь нужны.
За многие годы этнография приобрела достаточно солидные знания о жизни народов Африки. То, что рассказывают люди-леопарды итальянцам, без сомнений, характеризует не социальную структуру, которая существует в действительности, а скорее социальные идеалы приверженцев старых порядков. В своем интервью люди, одетые в шкуры леопардов, откровенно идеализируют прежний уклад. Они старательно отмежевываются от тех, кто совершал и совершает убийства с единственной целью — создать атмосферу террора и страха перед традиционным всевластием. (Но подобные факты они не отрицают.) Идеализацию прошлого трудно отнести к чисто африканским особенностям. На определенном историческом этапе — при ломке старых структур — это явление универсальное.
Люди-леопарды настаивают на том, что граница между старой и новой Африкой, а также между африканским и европейским мышлением непреодолима. Но уже сама встреча людей-леопардов с авторами статьи в значительной части опровергает это утверждение. Члены конспиративного общества, представители его элиты сочли за необходимость объясниться с работниками прессы, то есть предать свои цели широкой огласке. Символична уже сама фигура организатора встречи — принца, который, если разделять догадку авторов, также принадлежит к братству людей-леопардов: он не считает нужным порывать этой связи, несмотря на европейское образование...
Что касается столь поразивших авторов репортажа «магических отношений» между людьми и животными, то здесь скорее всего дело все же в своеобразной дрессировке. Можно не сомневаться в том, что многие африканцы владеют искусством оригинальной дрессировки, ибо люди, поколениями живущие в джунглях, накопили обширные знания о повадках и нравах диких животных. Слухи же об их «власти над животными», передаваясь из уст в уста, обрастают «достоверными» подробностями о кровном побратимстве и, в конце концов, приобретают вид совершенно фантастический. Африка, где общий культурный уровень населения еще невысок, а вековая вера в магию весьма сильна, являет собой пока благодатную почву для распространения подобных слухов.
Напомним читателю, что тайные общества — явление, свойственное не только Африке: «мужские союзы» Меланезии, различные тайные общества Азии. Роль, которую они играют, в значительной мере зависит от степени социального развития общества. Например, во время борьбы с колониальным господством, дисциплинированные и хорошо организованные тайные общества играли в известной мере позитивную роль. Но условия меняются, и то, что еще вчера было объективно положительным, сегодня оценивается иначе. Это особенно верно для молодых стран Африки, где причудливо переплетено новое и старое, где принадлежность к католической церкви может соединяться с жертвоприношениями почитаемому удаву, где все без исключения европейское подчас воспринимается как чуждое и неприемлемое для «исконной, традиционной, идеальной» Африки.
Тайные общества в наши дни еще сохраняют свое влияние на жизнь африканской деревни. Это консервативная сила, противостоящая преобразованиям. Но она есть, и ее нельзя не учитывать, перечисляя те трудности, которые стоят на пути осуществления многих прогрессивных реформ в странах Африки.
Л. Фадеев, кандидат исторических наук
Мы ждем уже почти два часа, а сигнала все нет и нет. Ошибиться мы не могли: все как уславливались — поляна в лесу возле селения Эдеа. Здесь нам было велено дожидаться эмиссара, посланного за ответом от людей-леопардов. Захотят ли они встретиться с нами? Согласятся ли допустить к себе «тумбала», то есть белых? Ведь люди-леопарды составляют самое запретное из всех тайных обществ Африки...
Два обстоятельства питают наши надежды. Во-первых, прежде чем отправиться к людям-леопардам, наш эмиссар консультировался с колдуном, и колдун ответил, что нам можно доверять, что мы — тумбала серьезные, уважающие Африку и ее традиции. Мнение, что и говорить, лестное. Во-вторых, рядом с нами на заднем сиденье «джипа» спит принц Дика Акуа, потомок одного из знатнейших и могущественных родов Африки, обладатель трех парижских дипломов, профессор местного университета, глубокий знаток и неутомимый исследователь психологии африканца.
Это он открыл нам дорогу, которая, надеемся, выведет нас к людям-леопардам; он же выбрал дары для членов общества. Вместе с дарами к людям-леопардам ушло послание примерно следующего содержания: двое приезжих из Европы хотели бы встретиться с вами. Они желают понять, что собой представляет общество, какова его история и роль в африканской жизни, каковы, наконец, причины, по которым оно окружило себя завесой такой таинственности. Все эти вопросы мы уже задавали множеству людей в столице Камеруна Дуале: государственным чиновникам, миссионерам и европейцам, десятки лет прожившим в Камеруне. Да, отвечали нам, люди-леопарды есть и здесь, и в других странах Африки. Попытки властей покончить с ними пока что оставались тщетными. Все признавали существование людей-леопардов, но никто не брался организовать для нас встречу с ними.
Причина проста: никто не знал, кто они.
Не менее обескураживающими были и суждения о тайном обществе. Одни говорили, что люди-леопарды — это секта ритуальных убийц, другие — что это замкнутая группа рэкетиров, нечто вроде банды гангстеров, контролирующих ту или иную область, точно так же как в Америке, они наводят страх в городе. Третьи считали, что люди-леопарды — обыкновенные бандиты с большой дороги и объединяет их лишь пристрастие к экзотическим аксессуарам — леопардовым шкурам и когтистым лапам: это позволяет перекладывать ответственность за убийства на безвинных животных. Четвертые вполне серьезно уверяли, что люди-леопарды — это колдуны, знающие чудотворные травы, с помощью которых они обращаются в животных...
После недели пребывания в Камеруне голова от этих разговоров шла кругом. Счастливый случай свел нас с принцем Дика. Он молча выслушал наш сбивчивый рассказ и после минутного раздумья ответил, что попробует помочь. Признаюсь, что тогда, уж не знаю почему, у нас зародилось подозрение, что принц Дика, кроме обычных титулов, полученных в Парижском университете, обладает и иными, более экзотичными титулами. Возможно, для нашего уха они звучат не совсем привычно, но их влияние в Камеруне очень велико... Наконец настал день, когда принц сообщил, что ему удалось кое-что сделать. Так мы очутились на этой поляне.
Пока принц спит, мы вслушиваемся в ночные джунгли. Кажется, мы оказались в центре огромного лесного города, населенного таинственными существами: они кричали, свистели, ревели, хохотали и жалобно бормотали. Вслушиваясь в эту какофонию, начинаешь понимать, отчего африканцы наделяют душами зверей, деревья, камни, воду, отчего они верят, что у всех у них свой язык и свой голос...
Неожиданно из леса (который для нас уже перестал быть лесом, а стал обителью мифических существ) доносится нечто конкретное: крик. Он не похож на крики зверей, это явно человеческий голос. Принц тут же просыпается. Мы включаем фары, потревоженные животные разбегаются в спасительную темноту. Снова тот же крик, и через минуту в полосе света появляется человек. Мы выскакиваем навстречу, но он проходит мимо, будто не замечая нас. Подойдя к принцу, он говорит что-то на языке басаа, показывая рукой в направлении леса.
— Ну что? — нетерпеливо спрашиваю я.
— Все в порядке, — отвечает принц. — Люди-леопарды получили послание и приняли ваши дары. Ночью они говорили с колдуном, его ответ и на сей раз благоприятен. Не знаю, за какие такие заслуги, но, похоже, духи прониклись к вам симпатией. Двое из людей-леопардов ждут вас в шалаше в нескольких километрах отсюда. Идти придется пешком, так что надо поторопиться. Те двое принадлежат к избранным членам общества, они — нгенге.
...Мы шли почти час по узкой, едва различимой в траве тропе. Внезапно лес расступился, и мы очутились на голой бугристой поляне. Их мы увидели сразу, еще до того, как разглядели на краю поляны шалаш. Были они высоки и на темном фоне деревьев выделялись как светлое пятно. Мы подошли ближе.
Они были пугающе величественны — леопардовые шкуры закрывали их целиком, морда зверя образовывала капюшон, длинный хвост вился по земле. Два леопарда, вставшие на задние лапы; два леопарда, ставшие людьми.
Мы устраиваемся рядом с шалашом на деревянных обрубках и начинаем разговор. «Кто вы? Кто такие люди-леопарды?» — выпаливаю я первые вопросы. Дика переводит мои слова, но ему приходится быть красноречивее: он говорит долго, люди-леопарды молча слушают, время от времени понимающе кивая скрытой капюшоном головой. Потом один из них начинает отвечать, и принцу снова приходится выручать нас переводом. Но перевод не помогает — понять ничего нельзя. «Мы воины Бот ба Нгуэ,— говорит человек-леопард, — создателя и защитника народа. Мы — стражи Мбока».
— Что это означает? — в недоумении спрашиваю я у Дика.
Принц улыбается.
— Видите ли, эти люди выражают свои мысли метафорически. Наверное, мне стоит не просто переводить, но и растолковывать все в привычных для европейцев терминах...
К счастью, наши собеседники тоже осознали всю сложность ситуации и перешли на язык, понятный и нам, непосвященным.
— Ты, может быть, слышал, что у народов Черной Африки есть тайные общества и у каждого общества есть своя цель. От этой цели зависит выбор символа, священного животного. Те люди, которые призваны следить за всем, что связано с деньгами и имуществом, зовутся людьми-змеями, потому что змея — это символ богатства. Люди, призванные охранять реки и плывущие по ним пироги, следить за тем, чтобы обмен товарами на берегу был справедливым, зовутся людьми-крокодилами, потому что крокодил — хозяин реки. Те, кто выполняет волю Мбока, зовутся людьми-леопардами, потому что леопард — самый сильный зверь наших лесов, он сам символ силы, а значит, и власти. В других местах, например в Заире, где самым сильным считается лев, люди тайного общества зовутся симба, то есть люди-львы...
Возможно, ты приехал сюда с уже готовым представлением о нас, людях-леопардах, — продолжал он. — Европейцы написали о нас книги. Там говорится, что мы дикие звери, которым только и радости, что убивать. Я видел такую книгу. Не помню ее названия, но на первой ее странице, самой первой...
— На обложке, — подсказывает Дика.
— ...Да, на обложке. Так вот, на обложке был нарисован человек-леопард в такой же шкуре, как наши, и на руках у него были когти, с которых капала кровь. Я не хочу сказать, что этот рисунок был неправдой, но в этой книге не объяснялось, кто был этот человек и почему он убил. Я скажу тебе, кто такие люди-леопарды. Они — тайная полиция Черной Африки, они настигают тех, кто совершил преступление, тех, кто был осужден нашим судом. Не судом больших городов, не судом белых или созданным по их подобию, но судом наших лесов. Мы — карающая десница наших вождей. Мы существуем века, мы существуем столько, сколько существует Африка. Здесь нас зовут багенге, или ньенгват, или баймам, в других местах — вахокехоко, симба и другими именами...
— Кто дал вам власть?
— Мбок. Я же сказал, мы — стражи Мбока. Это тот, от кого пошло наше племя. У нас, басаа, он зовется Мбок, в других местах у него другое имя, но каждый народ Африки хранит пепел своего прародителя. Мбок — это вся наша страна, мужчины и женщины, звери, реки, законы, охота, торговля, вера. Мбок принадлежит всем. Но есть человек — Бот ба Нгуэ, который обязан охранять самого Мбока, защищать его. Он глава всех людей-леопардов, и мы его воины.
Тут в разговоре настудила пауза, и, воспользовавшись ею, один из людей-леопардов дотронулся до моей руки, а затем поднес два пальца — средний и указательный — ко рту: «Сигарету». Механически я вытащил пачку и пустил ее по кругу. Лишь когда все закурили, я почувствовал всю нереальность происходящего: передо мной дымили сигаретами, купленными мною со скидкой в реактивном лайнере, два человека-леопарда, если угодно — два тайных агента традиционной африканской власти!..
Европейские ученые давно уже высказывались в том смысле, что стойкое- мнение, приписывавшее людям-леопардам немотивированные, никак не объяснимые здравым смыслом убийства, ошибочно. С того момента, как на африканские обычаи и традиции перестали смотреть с предубеждением, трезвые люди по-иному стали оценивать судебные процессы, которые европейские губернаторы устраивали над членами тайных обществ. Сомнения в том, что люди-леопарды — обыкновенные преступники, вызывал хотя бы такой факт: в действиях обвиняемых отсутствовала личная выгода. И все же укоренившееся представление не позволяло европейцам даже на секунду вообразить, что люди-леопарды могли быть исполнительной властью некоего африканского законодательства. Предубеждение было настолько сильно, что никто не утруждал себя задачей разобраться в личности и поступках жертвы. Не находя мотивов преступления или объявив их загадочными, европейские судьи делали один и тот же вывод: убийства, творимые людьми-леопардами, были частью некоего варварского ритуала... Но вот перед нами сидят два человека-леопарда, утверждающие, что без конкретной, точно известной причины они никогда не прибегали к насилию.
— Каковы же эти причины? — спрашиваю я у наших странных хозяев.
— Всякий раз, когда нарушаются законы Мбока, мы обязаны восстановить справедливость и наказать нарушителя. Это законы нашего народа. Мы заставляем уважать их даже в том случае, если они расходятся с законами, привезенными в Африку европейцами. Потому-то мы и живем в тени. Есть две Африки, тумбала, — древняя и только что родившаяся. И у каждой свои законы.
— Какие именно?
— Их много. Обо всех не расскажешь. Разве ты можешь назвать все законы своей страны?
— Нет, конечно. Но вы можете привести пример?
— Если, к примеру, человек, живущий в джунглях, обманет другого, или уведет у него жену, или изобьет своего отца, кто, по-твоему, накажет его? Или, если кто-то покинет женщину, принадлежащую к другому племени, кто отомстит за ее обиду? Или, если молодой оставит старика на земле раненым или мертвым, кто накажет виновного? Мы, люди-леопарды. Не надо даже жаловаться на обидчика, потому что люди-леопарды знают все.
Уже на следующий день человек, совершивший преступление, находит рядом со своей хижиной воткнутый в землю обрубок бананового дерева с красным пером попугая. С этой минуты преступник знает, что багенге следят за ним, что они накажут его и наказание будет сообразно совершенному. Если он убил, то будет убит, если ранил, то будет ранен. Если человек не заплатил положенной дани вождю или если он участвовал в заговоре против вождя, люди-леопарды накажут его. Ему не скрыться, не убежать в джунгли — возмездие всюду настигнет его. Кто-нибудь непременно совершит правосудие — люди-леопарды или леопард-зверь. Ведь члены общества имеют над зверями власть, они могут заставить леопарда выполнять их волю...
Ночь на исходе. Слабый свет уже пробивается сквозь деревья, окружающие поляну. Скоро настанет день, и люди-леопарды должны будут исчезнуть. Пора кончать разговор.
— Дика, — обращаюсь я к принцу, — из всего этого можно заключить, что люди-леопарды не только защитники традиционного порядка, они еще и сила устрашения, подавляющая любые выступления против неменяющейся, вечной власти фетишей. Отчего традиции должны быть справедливее всего нового, отчего любое покушение на беспредельную власть вождей должно считаться преступным?
— Ну вот, — смеется в ответ Дика, — ну вот вы и снова европейцы. Вы смотрите на наших королей как на средневековых монархов. Вы полагаете, что только у короля власть, а все его подданные бесправны — как когда-то в Европе. Но традиционные африканские представления о мироустройстве подразумевают, что законы защищают не только тех, кто стоит наверху, но и тех, кто внизу. Это не просто слова, за ними сложная система солидарности, объединяющая отдельных людей в единый народ. Конечно, представить себе такой случай, когда вождь становится деспотом, а люди-леопарды его послушным орудием, несложно. Но африканские законы такую возможность предвидят, как предвидят и точные способы борьбы с подобной ситуацией.
Вот вам пример. У басаа и дуала вождь, король — не самодержец. Во-первых, его власть контролирует совет старейшин; во-вторых, человек, которого можно назвать антиподом короля, антикоролем. Он — его совесть, его постоянный оппонент. Король вынужден мириться с ним, как со своим вторым «я». Это «я» ему не только помогает, но и ограничивает его власть... Теперь, как избежать того, чтобы общество людей-леопардов превратилось в бесконтрольный орган репрессий? Дело в том, что тайное общество подразделяется на десять отделений. У каждого из них своя задача. Есть, к примеру, ударная сила, то есть карательные органы, есть отделение разведки, есть экономическая полиция. И отдельно существуют органы надзора, это очень важно. Если одно из отделений, к примеру репрессивный орган, преступает рамки своей власти, то в дело вступает антирепрессивный орган, который должен восстановить утраченное равновесие. Обе эти силы находятся в конфликте, хотя обе входят в одно общество людей-леопардов...
Вот и заря. Люди-леопарды возвращаются в деревню, из которой пришли вечером. Они уходят быстро, слегка пригнувшись, и оттого кажутся уже не людьми, завернутыми в пятнистые шкуры, а зверями... Дика спрашивает, доволен ли я разговором. И да и нет. Многое осталось неясным. Вот, например, багенге утверждают, что могут подчинять своей воле тех диких зверей, чье имя и чью шкуру они носят. А как это происходит?
— Но ведь это тайна, — отвечает Дика, — в нее посвящены только члены общества. Хотя есть один человек, с которым имеет смысл на эту тему поговорить, — добавляет он. — Когда мы вернемся в Дуалу, я познакомлю вас с ним...
Человека, у которого мы надеемся узнать тайну отношений между людьми и дикими зверями джунглей, зовут Мейнард Хегба. Он католический священник, получил образование в Риме, а сейчас руководит колледжем в Дуале. При виде нас падре Хегба выражает самую живейшую радость, но, добавляет он, жаль, что мы выбрали для посещения столь неудачный момент. Сегодня, в среду, он может уделить нам лишь считанные минуты, завтра — и вовсе ни одной, послезавтра же он уезжает в деревню, расположенную в самой глуши. Мы предлагаем компромисс, точнее, мы предлагаем в распоряжение падре наш «джип» для поездки в деревню. «А пока, — добавляет падре, — вам стоит побродить по Дуале. Уверен, что вы услышите немало ценного для себя».
Оставшиеся два дня мы и в самом деле провели с толком, услышав при этом такое...
Как-то у кинотеатра мы разговорились с местным студентом по имени Серафин.
— Да, действительно, — сказал Серафин, — в наших местах случаются странные вещи. Католическая религия и так называемая цивилизация — лишь поспешно нанесенная краска, едва прикрывшая истинную Африку, в которой до сих пор сохранился анимизм. Даже те африканцы, что молятся Христу и посещают воскресные мессы, сплошь и рядом продолжают поклоняться животным, приносить им жертвы и просить у них покровительства. Могу рассказать вам об одном случае, происшедшем несколько лет назад здесь, в Дуале, с двумя моими знакомыми. Как-то, захватив ружья, они отправились в окрестности города поохотиться. На пустынной опушке неожиданно на них напала группа людей, облаченных в змеиные шкуры и вооруженных ножами. Люди-змеи кинулись на охотников с деревьев. Одному знакомому удалось выстрелить в воздух и таким образом расчистить себе путь к бегству. Второго схватили нападавшие. Мой приятель не стал убегать далеко, а взобрался на вершину дерева и оттуда наблюдал за происходящим. И вот что, синьоры, произошло. Люди-змеи вместе с пленником остались на месте. Неожиданно из чащи выполз огромный удав-боа. Он не кинулся на людей, а вполз в середину, как будто был один из них. И тут пленник понял, что его ожидает; он закричал истошно и пронзительно. Его друг, сидевший на дереве, был настолько сражен страшной догадкой, что скатился с дерева и, ничего не сознавая, кинулся к городу. Последнее, что он заметил, была такая картина: люди-змеи связали пленника и положили его рядом с удавом...
Когда из города на помощь прибежал народ, они застали на поляне лишь удава: раздувшееся тело лениво лежало у подножия дерева; людей-змей вокруг не было. Удава убили из ружей. Что же касается преступников, то двоих из них опознал друг погибшего. Несколько дней спустя они были арестованы. Арестованы в церкви Дуалы, синьоры! Они были на мессе...
В душной темноте бредем к гостинице. Как переварить все услышанное? С одной стороны, нас убеждали — и мы склонны были поверить этому, — что люди-леопарды — вовсе не союз убийц, освящающих свои преступления ритуалами, и не банда насильников, как о них думали на Западе. Наоборот, они стражи законов леса, а люди-крокодилы — стражи законов реки, люди же змеи — стражи благосостояния деревни. Тогда я горячо поддержал принца: представления европейцев о тайных обществах Африки необходимо менять. Тогда... Но вот я снова слышу старую мрачную песню, и от кого слышу — от африканца! Получается, что люди-змеи уже не хранители благосостояния деревни, они снова ритуальные убийцы.
Однако тот же Серафин был готов разделить суждение Дика.
— Нельзя путать общество людей-змей с теми, кто слепо поклоняется змее, — говорит он. — Первые употребляют свою магическую власть на пользу деревне, вторые занимаются гри-гри, то есть черной магией, человеческими жертвоприношениями. В любой среде есть свои преступники — и в городе, и в джунглях. Преступники есть в Африке, точно так же как в Европе и в Америке, — тут нечему удивляться. Суть не меняется от того, что основным орудием преступника здесь, в джунглях, является гри-гри, черная магия, а стало быть, и дикие животные, которым они поклоняются. Как они общаются с животными? Это особый разговор, я тут мало что могу объяснить. Может быть, падре Хегба вам поможет?
...В четыре утра мы уже тряслись по дороге в Боннепоупу. Разговор завязался на первых же километрах. Я рассказал падре Хегбе, что мы приехали в Африку в надежде лучше узнать ее жителей, а потому решили расспрашивать их самих. Африка известна Западу в основном по впечатлениям и рассказам европейцев, живших в колониях. Мнение самих африканцев доводится слышать редко, и в этих случаях нетрудно заметить, насколько отличны два рассказа об одном и том же. Лишнее подтверждение мы получили после встречи с людьми-леопардами: их реальная социальная функция не имеет ничего общего с тем, что говорили о них белые.
— Так вот, — подытожил я, — нам хотелось бы, падре, прояснить кое-какие моменты. Возможны ли, например, в действительности магические отношения между человеком-леопардом и настоящим леопардом? Возможно ли вообще общение с диким зверем? Или же речь идет только о технике, пусть более тонной и изощренной, но аналогичной той, которой пользуются укротители? Верят ли африканцы в то, что человек в самом деле способен перевоплотиться в зверя, или это результат недопонимания, некая тонкость языка?
— Минуточку, минуточку,— говорит падре Хегба. — Давайте по порядку. Я попробую ответить на ваши вопросы, хотя в двух словах здесь не объяснишь. Прежде всего нам не обойтись без более или менее философского отступления. Сначала вы должны уяснить, что такое человек в представлении басаа, дуала, эвондо и других здешних племен. Религиозная мысль различает в человеке тело и душу, или, иными словами, чувственное начало и мысль. Африканцы же считают, что человек состоит из нескольких элементов, каждый из которых имеет собственное строение, но лишь все вместе они образуют человека. Четыре элемента присущи всем: это тело, сердце, дыхание и тень. Пятый же элемент — привилегия только, колдунов, и зовется он «У». Что, такое У? Это некая таинственная и всемогущая сила, она может быть позитивной и негативной, благодетельной и злой — все зависит от того, на что ее употребляют. Именно У дает человеку возможность общаться с дикими животными. Только человек, который обладает У, может стать побратимом лесного зверя.
— Сам я, — продолжает падре Хегба, — никогда не присутствовал на церемонии вступления в кровное родство, однако есть много достойных доверия свидетелей, которые такие церемонии видели. Договор заключается примерно следующим способом. Человек, который ощущает себя в состоянии стать побратимом зверя — леопарда или, скажем, змеи, — отлавливает облюбованное животное и с помощью других посвященных доставляет его в деревню. Затем колдун берет нож и наносит зверю небольшую рану возле уха; тем же ножом он делает надрез на руке человека. Затем человек прикладывает свою рану к ране животного так, чтобы кровь их перемешалась. Отныне между человеком и зверем заключается договор, который разрушить никто уже не сможет. Зверя после этого освобождают, и он возвращается в джунгли. Он будет по-прежнему жестоким по отношению ко всем, кроме своего кровника. Стоит побратиму позвать зверя, как тот тут же явится, прибежит, приползет, прилетит — в зависимости от того, что это за животное. Африканцы уверены, что, если зверя убить, умрет и человек. Один случай рассказал мне миссионер Триллес. Однажды на берегу реки Тсини он спал в хижине вождя. Неожиданно его разбудил какой-то шум, вернее шелест в траве за хижиной. Падре Триллес зажег фонарь и с ужасом увидел двухметровую черную змею, вползавшую в дом. При виде человека змея поднялась, готовая к атаке. Миссионер вскинул было карабин, но тут в хижину ворвался вождь и схватил змею в объятия. Он прижимал ее к себе, он ласкал ее как собственного ребенка или брата. При этом он горько упрекал падре: «Ты хотел убить меня...»
— Я,— продолжал Хегба, — говорил уже вам, что мне не довелось видеть церемоний, на которых заключаются договоры между людьми и зверями, но вот там, в сердце этого темного леса, который мы проезжаем, живет мой знакомый охотник. Его кровный брат ястреб каждую ночь прилетает к хижине. Отношения между людьми и животными малообъяснимы; они настолько тесны, что многие склонны отождествлять зверя и человека. Как это достигается? Не могу ответить...
Размышления падре прерывает фраза, произнесенная водителем на языке басаа. Машина едва ползет, осторожно проталкиваясь сквозь плотную стену дождя. Свет фар разбивается на мелкие сверкающие осколки.
— Пожалуй, лучше остановиться, — говорит Хегба. — Шофер ничего не видит.
Машина сворачивает в сторону. Под шум ливня я продолжаю беседу, подталкивая ее к самому интересному.
— Падре, — говорю я, — можно ли поверить в реальность этих странных соглашений, которые люди-леопарды заключают с животным? Я могу поверить, что звери прибегают на зов. Не совсем понятно, каким образом животное погибает, если умирает его брат по крови. Но как, например, можно заставить зверя пойти в какое-то место, к какому-то постороннему человеку? Нельзя же допустить, что дикий зверь обладает человеческим интеллектом!
— Однако именно это и происходит, — возражает падре Хегба. — Отсюда, кстати, и родилась легенда, согласно которой человек, обладающий У, может физически превратиться в животное. Происходило это оттого, что животное порой демонстрировало такую сообразительность, что люди невольно начинали думать о чудодейственных метаморфозах. Я считаю, что подобные случаи есть проявление того, что обычно называют парапсихологией. Человек при этом впадает в состояние транса: не мудрено, что про него говорят, будто он исчез, превратившись в животное. На самом же деле человек лежит недвижный, обессилевший от колоссального напряжения; он лежит в* состоянии комы где-нибудь в углу хижины, прячась от всех, поскольку в эти минуты он беззащитен...
Что ж, резюмировать услышанное можно так: наряду с тайными обществами, такими, как люди-леопарды, призванными выполнять определенную социальную функцию и для этого заключающими «договор» с дикими животными в целях самосохранения, чтобы иметь при себе нечто вроде ангела-хранителя, существуют люди, использующие магию для грабежа, мести и иных низких целей. Существуют и такие, что просто облачаются в звериные шкуры, надевают «звериные», сделанные из железа лапы, в общем, делают все, чтобы ответственность за их преступления падала в глазах общества на ни в чем не повинных животных. Нужно четко отличать одних от других. Зло существует повсюду, но в разных местах оно принимает разные формы...
В Боннепоупе, куда мы наконец приехали, был праздник — выборы нового вождя деревни. Все жители собрались в католической церкви, и черный католический священник служил под аккомпанемент хора праздничную мессу. Такого церковного хора я никогда не слышал: четко акцентированный ритм ему задавали тамтамы. Из угла церкви, где я пристроился, мне видна небольшая площадь, дочиста вымытая дождем, а за нею дикий лес. Я снова мысленно возвращаюсь к тому, что в эти дни видел и слышал: к людям-леопардам; к церемониям кровного побратимства между людьми и животными; к человеку, который в одно и то же время и дерево, и река, и зверь. У меня такое ощущение, что, если бы весь этот странный мир неожиданно исчез, человек потерял бы очень многое, что ему надлежит еще изучить. Даже несмотря на то, что мир этот порою страшен и, уж конечно, противоречив.
Я думаю об этих новых для меня вещах, когда вдруг замечаю, как у кромки леса мелькает звериная тень. Вот она замирает, зверь неотрывно смотрит на людей. Потом так же неожиданно он исчезает в зарослях. Может быть, это была просто собака. Но мне отчего-то хочется думать, что это была пантера и что где-то здесь, среди тесно стоящей публики, находится ее кровный брат.
Альберто Онгаро, Джанфранко Морольдо (фото), итальянские журналисты
Перевел с итальянского И. Горелов
