«Змей свернулся кольцами, устремив не ведающий жалости или страха взгляд на жрицу, почтительно ему поклонившуюся. Продолжая свой напев, она подняла высоко над головой сложенные ладонями руки и, вытянувшись на пальцах, стала раскачиваться в стороны боковыми изгибами на плотно сомкнутых ногах, сохраняя удивительное равновесие. Раскачивание учащалось. В такт ему громадный змей стал ерзать по полу, извиваясь, и поднялся так, что его голова оказалась на уровне прически жрицы... Змей раскачивался в такт со жрицей, медленно приближаясь. Внезапно она вытянула правую руку и погладила чудовище по голове, неуловимо быстро отпрянув от разинутой пасти, которая ударила в место, где за долю секунды перед этим было ее лицо.
Снова повторилось раскачивание и пение, жрица, с красотой и соразмерностью танцовщицы, переступая босыми ногами, приближалась к змею. Улучив момент, она взяла обеими руками его голову, поцеловала и опять отпрянула. Змей бросался с едва заметной глазу быстротой, но всякий раз повелительница змей точно угадывала его намерение и отстранялась еще быстрее. Трижды молодая женщина целовала змея в голову, с непостижимой легкостью ускользая от его укуса или подставляя змею край своего передника, куда он погружал свои длинные ядовитые зубы. Наконец раздраженный змей взвился спиралью, бросился на девушку, промахнулся и замер, качаясь и нацеливаясь снова. Жрица выгнулась, хлопнула в ладоши опущенных рук и молниеносным рывком вперед на одно кратчайшее мгновение прижалась губами к змеиной пасти...»
Так описывал ритуальный танец со змеей в далеком прошлом ученый и фантаст Иван Ефремов.
А вот эпизод из современного фильма об экспериментах со змеями. Ситуация немного напоминает корриду, правда, с существенной разницей: зрители отсутствуют, на импровизированной арене двое — экспериментатор и кобра. Совсем как матадор, человек держит в руках, немного отставив в сторону... нет, не мулету — прозрачный пластиковый экран. В метре от человека, с поистине лебединой грацией изогнув туловище, раскачивается змея. Молниеносный бросок... Змея метит в незащищенную часть тела экспериментатора, но... в воздухе мелькает прозрачный щит, и зубы кобры скользят по пластику.
Опыт повторяется еще и еще раз...
Возможно ли такое? Как в историческом повествовании отделить правду от вымысла? И как выяснить, что мы видим на экране: документальные кадры или кинотрюк?
Прежде всего уточним, о каких змеях идет речь. Во втором случае это наиболее распространенная из кобр — очковая змея. Ефремов же, без сомнения, описывает королевскую кобру (Naja bungarus) — самого крупного представителя ядовитых змей на земном шаре. Средняя длина ее три-четыре метра, однако и в наши дни в Индии встречаются экземпляры до пяти метров длиной, а во времена, к которым писатель относит действие своего романа «Таис Афинская», то есть почти двадцать пять веков назад, когда пресмыкающихся не истребляли хищнически в угоду моде, змееловы вполне могли поймать и десятиметрового гиганта.
Можно ли уклониться от броска кобры? В одной из своих книг известный немецкий ученый Бернгард Гржимек приводит интересный расчет. Оказывается, удар даже самой быстрой змеи — зеленой мамбы — длится около трети секунды, в то время как тренированный человек может среагировать чуть ли не в два раза быстрее. Гржимек ссылается на гипотезу, согласно которой змеи, и прежде всего кобры, в конечном итоге оставляют попытки напасть на работающего с ними человека именно потому, что, неоднократно проделав это, убедились в бесплодности своих усилий.
Но вернемся к танцу со змеей. Не вымысел ли это? Нет. Многотысячелетняя история Индии и сопредельных с нею стран изобилует эпизодами, подтверждающими захватывающий рассказ писателя.
Приведем отрывок из дневника известного путешественника XIX века Рондо:
«В шесть вечера на борт нашего судна поднялся индийский факир. Он был бедно одет, но в знак принадлежности к высокому рангу кудесников его тюрбан украшали три павлиньих пера. Факир поставил перед собой плоскую корзинку, в которой, свернувшись, лежала Cobra de Capello. Под монотонные звуки флейты змея начинает медленно выпрямляться. Кажется, будто она сидит на свернутом в кольца хвосте. Кобра делает в направлении факира резкие выпады, будто хочет его укусить. Заклинатель неотрывно смотрит на змею с каким-то остекленелым блеском в глазах. Через десять-двенадцать минут та успокаивается и монотонно покачивается под замедляющийся темп флейты. Кажется, она становится все более сонной, глаза ее, вначале выражавшие лишь желание немедленно напасть на заклинателя, теперь делаются неподвижными и зачарованно следят за движениями факира. Индус пользуется этой расслабленностью змеи, медленно приближается к ней, не прекращая игры на флейте, и прижимается к ее голове щекой и языком. Это длится всего одно мгновение — рассерженная змея бросается на смельчака, но тот уже отступил на безопасное расстояние.
Матросы выражают сомнение, действительно ли у змеи есть ядовитые зубы, и готовы уплатить за доказательство испанский пиастр. Фокуснику приносят черного петуха, и он протягивает его кобре. Змея приподнимает свою смертоносную голову, разглядывает добычу и кусает петуха. Тот, в испуге трепеща крыльями, несется по палубе. Через шесть минут у петуха начинается рвота, он падает навзничь, вытягивает лапки и околевает...»
Простим путешественнику некоторую некомпетентность, вполне понятную в его время. Откуда ему было знать, что вовсе не звуки флейты завораживают змею, и уж тем более не мог он предвидеть, что через много лет в той же Индии ученые проведут опыт с магнитофоном, опровергающий все представления о «музыкальных способностях» змей: из динамика будет литься традиционная мелодия флейты, а рядом будет спокойно лежать свернувшаяся в кольца кобра, не выказывая ни малейшего желания начать свой знаменитый танец. У змей нет внешних органов слуха, колебания воздуха, производимые музыкальным инструментом или проигрывающим устройством, не воздействуют на них, зато они чрезвычайно тонко реагируют на малейшие движения в окружающей среде. Механизм змеиного танца еще недостаточно хорошо изучен. Но многие исследователи сходятся на том, что монотонное раскачивание тела факира само по себе «зачаровывает» змею, и в предотвращении смертельного броска флейта играет только второстепенную роль, работает больше на зрителя, чем на кобру, создает всего лишь психологический эффект. Следует добавить, что заклинатель, описанный Рондо, был своего рода исключением из правила. Исключением в том смысле, что его кобра была действительно смертоносна. На практике редко у кого из уличных факиров — повторяем, именно факиров — можно найти «артиста» с нетронутыми ядовитыми зубами. Их вырывают у кобры сразу же после отлова, и танец змеи перед факиром может вызвать трепет лишь в душе непосвященного зрителя.
Известно и другое: у большинства подобных заклинателей змеи долго не выдерживают. Как ни странно, из ядовитых рептилий кобры — самые нежные существа. Вне привычных условий охоты и добычи пищи они «объявляют голодовку». Лишенная ядовитых зубов кобра может протянуть месяц, от силы два. Затем она гибнет от истощения, и заклинателю приходится искать себе новую «артистку».
Однако факиры, заставляющие кобру ритмично раскачиваться под звуки флейты, не единственные представители столь распространенной на Востоке профессии укротителя змей. Помимо них есть еще целая группа людей, которым чужды как варварское обращение с кобрами, так и стремление превратить древний обряд в безопасную игру, лишенную романтики риска. Это танцоры со змеями.
В Бирме, например, такие танцоры находятся на государственной службе, а самым смелым из них присуждается почетное звание «асани» — герой. Поэтому исполнительницу танца со змеей, запечатленную на наших фотографиях, зовут не просто Сан-Сан — так ее звали, пока она не доказала свою высокую квалификацию, — а Асани Сан-Сан.
Первая часть ее представления — игра с питоном — для работающих со змеями номер достаточно заурядный. Он входит в репертуар многих заклинателей и укротителей, хотя само по себе это занятие вовсе не безобидное. Тигровый питон бывает длиной до 6—7 метров и весит около ста килограммов. У него нет ядовитых зубов, однако укус его наносит тяжелые раны и может вызвать заражение крови.
Но главный элемент программы Асани Сан-Сан — поцелуй со змеей — могут повторить лишь несколько человек в мире. Из поколения в поколение семья Сан-Сан передает опыт укрощения змей. Посторонних к этому ремеслу не допускают: ведь только великолепное знание поведения рептилий, отличная тренированность тела, доведенная до абсолюта быстрота реакций позволяют танцовщице повторять свой фантастический трюк из недели в неделю, из года в год. Заклинатели змей, танцоры со змеями в большинстве своем индуисты, а это имеет вполне определенные причины. Индуистская мифология включает массу легенд, где в числе основных действующих лиц фигурируют кобры. Чаще всего им отводится роль защитников легендарных героев от врагов и всевозможных напастей. Даже сам великий Кришна испытал на себе покровительство королевы змей. В непогоду она распускала над ним капюшон, предохраняя таким образом от дождя и града, в жаркие дни уберегала от испепеляющих солнечных лучей.
Сохранились строки из старинного стихотворения, скорее даже стихотворной молитвы, обращенной к кобре:
О, укрой под капюшоном,
не дай душе изведать страх
И усмири тревогу, стучащую в моем сердце.
Помимо магической силы, приписываемой капюшону, в сознании индуистов кобра издавна ассоциировалась с изобилием и в наше время остается символом плодородия. Танец со змеей — в первую очередь традиция, дошедший до наших дней старинный обряд поклонения священному животному.
Ну а если все-таки кобра «не поверит» в добрые намерения танцора и пожелает нанести удар? Заклинатели змей исключают такую возможность: у них есть поверье — если пообещать кобре отпустить ее через год на волю, она не тронет. И тут мы подошли к, возможно, самой удивительной детали нашего рассказа: кобры действительно не трогают. Словно бы убедившись в доброжелательности своих хозяев, они прониклись идеей взаимопонимания и решили твердо выполнять условия столь джентльменского соглашения.
П. Багаев
