Деревья здесь не растут

К чести капитана Джемса Кука, он никогда не претендовал на лавры первооткрывателя этого далекого острова в антарктической части Атлантики, хотя славу сию и приписывают капитану некоторые его почитатели.

Кук точно знал, что веком раньше, спасаясь от штормового ветра и гигантских волн, сюда пришел его соотечественник Антон Ларош, возвращавшийся домой из южных вод Тихого океана. Возможно, Куку было известно и о том, что на 19 лет его опередил капитан Гюйо-Дюкло, подошедший к острову на испанском корабле «Леон» и назвавший увиденный им берег Сан-Педро.

Впрочем, как бы там ни было, у Джеймса Кука нельзя отнять другой заслуги: в январе 1775 года он первым нанес на карту северный берег острова и дал названия многим его бухтам, мысам, заливам, небольшим прибрежным островкам и скалам.

Перу знаменитого капитана принадлежит и первое описание здешней ужасной, как ему показалось, природы: «Внутренняя часть острова дика и скромна. Обрывистые скалы громоздятся там, подымаясь к облакам, глубокие долины покрыты вечными снегами. Ни деревья, ни кустарники не Растут здесь. Лишь кое-где на скалах видели мы жесткую стелющуюся траву и мхи… Любопытно, что нигде на острове мы не видели ни единого ручья или источника. Вероятно, льды во внутренней части острова никогда не тают».

Кук высаживался на берег в трех бухтах (одну из них он назвал Позешн — «Владение»), водрузил там британские флаги и под ружейные залпы провозгласил эту землю владением его величества. В честь короля Георга III новая собственность английской короны получила свое имя — остров Георгия. С течением времени название изменилось и стало таким, каким знаем его мы, — Южная Георгия.

В конце 1819 года к южногеоргианским берегам подошли русские шлюпы «Восток» и «Мирный». Командир экспедиции Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен так описал встречу с островом: «Хотя оного еще не было видно на рассвете, однако то место, где должен находиться берег, отличалось от остальной части горизонта черно-густыми скопившимися тучами. Множество китов пускали фонтаны; птицы голубые, снежные, черные и пеструшки летали стадами и сидели на воде; местами появлялись плавно летающие альбатросы. В 8 часов мы увидели Георгию. Чрезмерно великая зыбь разбивалась с шумом о скалы».

Нанося на карту южную часть острова, Беллинсгаузен присваивал некоторым точкам русские имена. Так появились названия: мыс Парядина. мыс Демидова, остров Анненкова… Береговая линия была измерена и подробно описана. А после того как русская карта южного побережья состыковалась с английской картой северного, остров наконец-то обрел свои законченные контуры.

Однажды моряки с «Востока» и «Мирного» увидели близ берега Георгии парусный бот под британским флагом. И вскоре по трапу одного из шлюпов поднялись англичане — «штурман и два матроза». Из рассказа гостей Беллинсгаузен узнал, что те стоят здесь уже четыре месяца. Высаженные на берег люди вытапливают из убитых морских слонов жир. В поисках новых жертв они постоянно перебираются из бухты в бухту, спят под опрокинутыми лодками, разводят огонь, пользуясь жиром морских животных, а «на дрова» идут шкуры пингвинов.

Добытчики, увиденные русскими мореплавателями, были далеко не первыми на берегу Южной Георгии. Уже в год прибытия на остров Кука здесь открылся промысел морских слонов, котиков и пингвинов. Но главные события были впереди. В самом конце XVIII века в южное полушарие переместился активный китобойный промысел.

Китобои трудились вовсю и за какие-нибудь пятнадцать лет добились колоссального «успеха» — южный усатый кит стал большой редкостью. Это обстоятельство, однако, никого не насторожило, и внимание промысловиков с легкостью переключилось на кашалотов. До поры до времени недоступными оставались самые крупные и сильные представители морских млекопитающих — голубые киты и финвалы, «ближний бой» с которыми был опасен до крайности.

Но уже в начале нашего столетия в антарктических водах стали безраздельно хозяйничать быстроходные китобойные суда, вооруженные гарпунными пушками и гарпунами с разрывной головкой. Изобретение норвежца Свенда Фойна, поражающее на расстоянии 30—40 метров, и этих животных сделало легкой добычей промысловиков. И вот результат: в 1911–1912 годах в Южной Атлантике истреблено 12 тысяч животных, а в 1930–1931 годах эта цифра возросла более чем в три раза!

Львиная доля всех уловов поступала в маленький островной поселок Грютвикен, ставший к середине века крупнейшим в мире центром переработки китовых туш.

С 50-х годов нашего столетия охота на китов велась уже под контролем Международной китобойной комиссии, но, к сожалению, охранные меры подоспели слишком поздно — воспроизводство китообразных было существенно подорвано.

Жизнь южногеоргианских факторий постепенно угасла. Киты облегченно перевели дух, но, не во славу человека будь сказано, первую скрипку здесь сыграл не гуманный фактор («Красная книга» появилась позднее), а экономический: «отставка» Южной Георгии объяснялась нерентабельностью промысла.

И в наши дни те, кто входит на судне в грютвикенский порт, вряд ли отыщут взглядом в этом огромном комплексе строений хотя бы одну человеческую фигуру. Еще меньше надежды увидеть встречающих.

Но на острове нас все-таки ждали: на берегу рядом с причалом нежился, сонно поглядывая в сторону нашего «Академика Книповича» (1 Научно-промысловое судно Всесоюзного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО).), бревноподобный морской слон, а рядом с ним переминался с ноги на ногу красавец королевский пингвин. Приветственных речей, впрочем, не последовало.

На берегу все напоминает о прошлом фактории. Рядом с порогом на взгорке разместился музей под открытым небом: старинный якорь, на котором, не теснясь, могут усесться с десяток человек, по бокам — два примитивных жиротопных чана, литров на пятьдесят каждый, а ближе к морю, словно охраняя экспозицию, стоит нацеленная на причал порядком заржавевшая гарпунная пушка.

Чуть дальше громоздятся более современные, но тоже никому уже, не нужные жиротопные котлы высотой с четырехэтажный дом Страшно подумать, что в чревах этих исполинов исчезла большая часть китов, отловленных в водах южной Атлантики за пятьдесят промысловых лет нашего столетия.

Среди двухэтажных жилых коттеджей стоит простенький кинотеатр. В его зале даже в годы наивысшего расцвета китобойного промысла могло разместиться чуть ли не все население острова никогда не превышавшее четырех сот человек.

В 1913 году на Южной Георгий была построена грациозная церквушка — единственное, пожалуй, архитектурное украшение фактории. В отличие от кинотеатра церковь уже давно заперта. Но ее внутреннее убранство, как видно сквозь окна, выглядит так, словно только вчера кто-то заботливой рукой привел его в порядок.

Весь поселок даже не спеша можно обойти менее чем за пол часа, и при этом не раз и не два окажешься на берегу. На узком галечном пляже, огороженном грядой редких пучков травы, то и дело встречаются кучи серых потрескавшихся китовых костей. Уже много лет назад опустел Грютвикен, но следы его разрушительной деятельности видны до сих пор. И никак не могут стереть их время, ветер и океанские волны…

…Есть на Южной Георгии один скромный могильный памятник. На камне выбито: «Я считаю, что человеку следует бороться до последнего за достижение своей цели». Это слова Эрнста Шеклтона — выдающегося исследователя Антарктики, умершего в 1922 году на Георгии. Тело его было погребено здесь же. Верный спутник полярника Вильд, сопровождавший Шеклтона почти во всех путешествиях, увековечил память своего друга и начальника высоким курганом, насыпанным на вершине выдвинутого в море мыса.

Над могилой возвышается огромный крест, который издалека виден всем кораблям, входящим в бухту Кинг-Эдуард-Ков. Внизу, под холмом, на высоких сваях и поныне стоит добротный двухэтажный дом — «Шеклтонхауз». Вдоль подковы бухты расположились прочие здания национальной научной станции Великобритании: с десяток одноэтажных коттеджей, фундаментальная резиденция губернатора, теплицы для овощей и цветов.

Впрочем, должность губернатора давно устранена, чиновники тоже покинули остров. Остались ученые — около тридцати англичан, живущих в «Шеклтонхаузе»: гляциологи, гидрологи, биологи. Они-то и властвуют на обширном научном полигоне, раскинувшемся на площади более четырех тысяч квадратных километров.

Глетчеры с именем

Если повезет, то с борта корабля, подходящего к Южной Георгии, можно обозреть весь остров целиком, сверху донизу — увидеть одновременно и подножие сползающего в океан глетчера, и ослепительно белую вершину высочайшей здесь горы Паджет — уникального «трехтысячника», встающего из морских пучин. Но такой случай выпадает крайне редко. Как правило, через горные хребты Южной Георгии, словно вода поверх гребня плотины, густой белой массой перетекают тяжелые тучи, а в низинах туман строит замысловатые призрачные фигуры.

Гораздо чаще становишься свидетелем иного зрелища: заканчивая медлительный бег по острову, глетчеры с грохотом обрушивают в океан куски своих тел — айсберги. В компанию к местным айсбергам пристраиваются «родственники», приплывшие от ледяных барьеров Антарктиды. Так и бродят большую часть года вокруг острова или стоят, упершись лбами в его крутые берега, неповторимые в своем разнообразии сверкающие глыбы.

Глетчеры Южной Георгии… Свыше сорока ледяных рек, своенравных и неотразимо красивых, стекает с гор в прибрежные воды. Когда читаешь на карте их названия, словно перелистываешь страницы истории Антарктики.

Конечно же, благодарные соотечественники дали одному из ледников имя Кука. Беллинсгауз оставил здесь память о своем офицере: есть глетчер Новосильского. Не забыты и капитан Уэдделл, посетивший Южную Георгию в 1823 году, и экспедиция Росса, побывавшая здесь семнадцатью годами позже.

«Исторические» глетчеры можно встретить и неподалеку от Грютвикена. В бухте Камберленд-Уэст расположился один из самых грозных ледяных потоков острова, носящий имя немецкого ученого доктора Неймайера, который в конце прошлого века одним из первых выдвинул идею планомерного и комплексного изучения Антарктики.

Еще два «именных» ледника — Лайелл и Гикки — названы так в честь пионеров научной теории материкового оледенения. А по другую сторону Грютвикена, в глубине бухты Камберленд-Ист, притаился глетчер Норденшельд: в самом начале нашего столетия шведский исследователь Отто Норденшельд возглавил одну из экспедиций на Антарктический полуостров.

Может показаться, что ледники отличаются друг от друга только именами. Это, конечно, не так, они все разные, но есть у глетчеров и одна общая черта. Каждый из них, словно магнитом, притягивает к себе путешественника, зовет подойти поближе, взобраться на его бугристую, ослепительно белую спину.

Но гляциологи из «Шеклтонхауза», отлично знакомые с характерами своих «подопечных», предупреждают: «С глетчерами шутки плохи!» Ни в коем случае нельзя поддаваться их очарованию и обманчивому спокойствию. В любой момент не замеченная вовремя или неожиданно образовавшаяся трещина может поглотить смельчака, отважившегося пересечь припорошенное снегом тело ледника.

Однако не только от глетчеров следует ждать беды. Весьма опасны и порожденные ими айсберги. Мы убедились в этом в бухте Морейн, когда, выполняя задачи нашей научной экспедиции, прибыли туда на корабельной шлюпке за пробами льда и воды. В этот узкий водяной тупик под прямым углом друг к другу сползают сразу два ледника — Харкер и Хамберг. Их никак нельзя отнести к числу крупнейших на острове, но все-таки, очутившись у подножия их фронтальных обрывов, что уходили глубоко в воду, мы ощутили невольную тревогу, порожденную слепым могуществом этих изборожденных трещинами голубых исполинов.

Шлюпка медленно шла по заливу, с шорохом раздвигая бортами крошево мелких льдинок-осколков. По пути обогнули небольшой айсберг, высотой метров пять, не больше. Рядом с тридцатиметровыми ледяными стенами он казался ничтожно малым и абсолютно безобидным.

Наша крохотная экспедиция высадилась на безопасный участок и приступила к работе. В наступившей тишине было слышно, как в глубине тела ближайшего к нам ледника что-то шуршит, журчит, потрескивает… Пожалуй, только сейчас я впервые воспринял глетчер, как нечто изменчивое, действующее, почти живое.

Закончив работу, мы отправились в обратный путь. И тут айсберг-малыш вдруг резко качнулся, задержался на мгновение и перевернулся вверх дном, став вдруг вдвое выше и во сто крат красивее. Шлюпку подбросило на волне. Вместо заурядного гладенького крепыша перед нами предстал вдруг сказочный замок со множеством блистательных синих башен: через проемы в крепостной стене с шумом стекала вода. В шлюпке надолго воцарилось молчание…

Море богаче берега

Просто диву даешься, как сумел Кук не заметить источников пресной воды, которыми так богаты низины острова. Только в Камберлендский залив впадает около двух десятков речушек. Озер, разбросанных по берегам залива, также насчитывается десятки.

В предгорьях южнее Грютвикена лежит большое озеро, которое многие годы исполняло роль водонапорной башни, питавшей факторию, ее флот и поселок научной станции. Сейчас водоемом пользуются лишь «Шеклтонхауз», несколько парников, да изредка заходящие сюда корабли. По берегам озера задумчиво вышагивают поморники, то и дело с видом дегустаторов мелкими глоточками отпивающие воду.

Посреди многих малых озер возвышаются крошечные, правильной формы, словно бы искусственные, острова. С ближайшего перевала или горы видно, как разбегаются от синих зеркал ручьи-паутинки, чтобы, набрав скорость, стремительно обрушиться многокаскадными водопадами в заливы и бухты.

Вода в озерах вкусна н чиста необычайно, но… почти совсем безжизненна. Как ни старались дотошные биологи, а отыскали лишь низшие организмы — корненожек, коловраток. Рыбы, увы, нет никакой. Наверное, поэтому на озерах, отдаленных от моря, птицы — редкие гости.

Не богаче и земля острова. Среди лишайников и мхов ползают одни тихоходки, мелкие клещи и бескрылые насекомые — ногохвостки и муха бельгика.

Даже в редкую тихую погоду, сколько ни старайся, не услышишь жужжания осы или комариного звона. На Южной Георгии вообще нет ни одного крылатого насекомого: попытка летать при постоянно дующих сильных ветрах, в непосредственной близости от океана превращается в самоубийство.

Не может похвастаться Южная Георгия и местными видами сухопутных млекопитающих. Зато уверенно размножились здесь сбежавшие с кораблей серые крысы, потомки грютвикенских домашних котов и намеренно завезенные сюда северные олени. Еще несколько лет назад английские власти выдавали приезжим лицензии на отстрел копытных. Но сейчас, после того как остров был объявлен заповедником, рогатые гости с севера находятся под строгой охраной закона.

Впрочем, наземная фауна в меньшей степени интересует работающих здесь ученых. Океан и узкая полоска берега — вот где жизнь кипит по-настоящему.

В прибрежных водах обосновались десятки видов губок, иглокожих и моллюсков. Мало в чем уступают южные широты тропикам по части крупных медуз: некоторые антарктические особи достигают веса 100—150 килограммов. Но особую славу здешним водам принес криль — небольшой рачок «ростом» в 3—6 сантиметров.

«Среди планктонных ракообразных, населяющих воды Мирового океана, — отмечает кандидат биологических наук Т. Г. Любимова, заведующая лабораторией сырьевых ресурсов Антарктики ВНИРО, — трудно назвать другие виды, которые могли бы конкурировать по обширности ареала и величине запаса с антарктическим крилем».

Главных потребителей криля — усатых китов — сейчас не так много, как в стародавние времена, и у рачка появилось вроде бы больше шансов прожить свою двух-трехгодичную жизнь до конца. Но тут крилем заинтересовались люди: ведь это богатейший источник пищевого белка.

Среди антарктических животных не только киты пылают гастрономической любовью к рачкам. Все виды буревестников, альбатросы и, конечно, пингвины с удовольствием включают их в свой рацион. Недаром опытные промысловики безошибочно угадывают скопления криля по птицам, большими стаями сидящим на воде или кружащим над «обеденным столом».

Известно, что чаще всего массы этого удивительного рачка наблюдаются около кромки дрейфующих льдов, и там же, естественно, «пасутся» любители легкой добычи. Может быть, этим и следует объяснить атаки целых стай ослиных пингвинов на белые борта «Академика Книповича», который подслеповатые птицы, очевидно, принимали издалека за айсберг. Поныряв вблизи судна и не найдя для себя никаких ощутимых выгод, пингвины разочарованно уплывали прочь…

«Много трудностей, но завидная судьба»

Весна… Бухты и заливы острова еще не успели избавиться от льда, галечные пляжи пока упрятаны под снегом, а на сушу уже выползают самцы морских слонов — гигантские существа, достигающие пяти метров в длину и трех с половиной тонн веса. Чуть позже берег заселяют самки, и начинается битва слонов за гаремы.

Детеныши появляются на свет в октябре, а еще месяц спустя — таков уж природный регламент — на берег высаживаются десанты слонов, пришедших сюда на линьку и в этом году не имеющих своей семьи.

Человека, случайно попавшего на лежбище морских слонов, как правило, встречают испуганные взгляды огромных, навыкате глаз, рычащие красные пасти и… горькие слезы. Даже взрослые могучие животные на поверку оказываются обыкновенными «нюнями». Не имея возможности быстро убежать, они пытаются сначала отпугнуть пришельца угрожающими движениями и жуткими воплями, а если это не помогает, стараются ретироваться. И при этом по усатым мордам струятся реки слез…

Гораздо реже на Южной Георгии можно встретить южных морских котиков (не путать с северными — это два разных вида). Одно время считалось, что в результате длительного и ничем не ограниченного истребления эти животные совсем исчезли.

Подобное представление не соответствует истине, но во всяком случае вид «арктоцефалус аустралис» — самый малочисленный представитель ластоногих. Эти ушастые тюлени любят нежиться на крупных камнях близ скалистых берегов и на песчано-галечных пляжах. Иногда их можно увидеть и в траве, откуда они, по-собачьи рыча, азартно атакуют проходящих мимо людей.

Клыки у котиков острые, характер агрессивный, «бег» по сравнению с малоподвижными слонами, можно сказать, стремительный.

Однажды я не без интереса наблюдал, как на группу наших ученых сотрудников неожиданно накинулись четыре непонятно чем разъяренных котика. В результате шесть атлетического вида мужчин со скоростью, не зарегистрированной еще в спортивных анналах Южной Георгии, исчезли за грядой ближайших сопок.

Существует ли верное средство отпугнуть нападающего котика? Из собственного опыта скажу — существует. Надо только встать на четвереньки и, пересилив страх, с воплями устремиться навстречу злобной усатой морде с оскаленными клыками. Ручаюсь, котик в недоумении отступит. Загвоздка в другом: едва вы примете вертикальное положение, атака возобновится. Видимо, зрелище двуногих существ вызывает у котиков отвращение.

Как бы то ни было, приятно сознавать, что стадо редкостных ластоногих год от года растет. И ученые, посвятившие себя важному делу защиты морских млекопитающих, считают, что их ждет «много трудностей, но завидная судьба».

Помимо базовой станции, на Южной Георгии есть небольшие опорные пункты. Как правило, они пустуют в ожидании какого-либо исследователя, не успевшего засветло вернуться в «Шеклтонхауз» или ведущего многодневные наблюдения в отдаленной местности.

Один такой пункт мы увидели на берегу пляжа Папьюа. Дверь небольшого дощатого дома была приоткрыта. Три пары нар со спальными мешками, полки, уставленные консервными банками, миниатюрный столик для работы, керосинка… Рядом с домом пресноводное озерко.

Следы деятельности ученых на острове можно встретить, в самых неожиданных местах. Порой не сразу сообразишь, что крохотный земельный участок где-нибудь на вершине холма, обозначенный натянутым на колышки шпагатом, тоже имеет отношение к науке.

Здесь акклиматизируют иноземные растения, следят за скоростью роста всходов в суровых условиях антарктических широт. Наступить на этот клочок земли — значит одним шагом свести на нет кропотливую многомесячную работу. И хотя подобных участков тут не так уж много, путник на острове должен быть предельно внимателен ко всему, что его окружает.

Есть и такие научные, объекты, до которых добраться не так просто. Например, метеомачты. Они заброшены высоко в горы, и на долю метеорологов, регулярно навещающих свои поднебесные приборы, выпадают немалые нагрузки.

Вообще говоря, на этом острове могут работать только физически сильные люди. Не случайно возраст обитателей «Шеклтонхауза» в основном не превышает тридцати лет, и лишь начальнику станции перевалило за сорок. Полевые и лабораторные исследования отнимают практически все время. Но ведь иначе и быть не может. С не меньшим напряжением трудятся ученые и других островных научных станций этого сектора Антарктики.

Южнее, на архипелаге Палмер, трудятся американцы; еще одна британская база, «Сигни-Айленд», действует на Южных Оркнейских островах. На острове Кинг-Джордж (Ватерлоо) обосновалась советская зимовочная станция «Беллинсгаузен».

Люди, работающие на хорошо оснащенных современных антарктических научных форпостах, упорно продолжают дело тех, кто, по выражению Ф. Нансена, «:..среди полярной ночи бодро шел с развевающимися знаменами к неизвестному».

Автор текста: Борис Краковский

_{Материал опубликован на сайте «Вокруг света» в сентябре 2007, частично обновлен в августе 2023}