Про Московский университет часто говорят, что это государство в государстве, обособленный мир, живущий по своим писаным и неписаным законам. Человеку, впервые оказавшемуся в университете, это утверждение и впрямь может показаться справедливым. Но если хотя бы беглым взглядом окинуть 250-летнюю историю МГУ, то станет ясно, что он тысячью нитей связан со страной, переживал с ней все горести и радости и будет жив до тех пор, пока жива страна, создавшая Московский государственный университет.
Страшен был октябрьский вечер, когда под свист казацких нагаек и грохот винтовочных выстрелов на мостовые Моховой улицы падали десятки людей, возвращавшихся с похорон Баумана, а Большая физическая аудитория университета сделалась лазаретом. Год тот, по Рождестве Христовом 1905-й, обильно кропили кровью да сдабривали ненавистью. Испачкавшую университетские полы кровь отмывали долго, но бурые пятна все проступали снова и снова, словно знамение того, во что будет окрашен надвигающийся новый век. Так, по этому кровавому следу университет вместе со всей страной вошел в 1917 год…
Сумерки
Тернистая дорога ожидала университет— впереди были и обыски ЧК, и шабаш пролеткультовцев, и «философский пароход», и страшная война, и поиски космополитов. Но вечен свет, льющийся сквозь стеклянный купол Аудиторного корпуса. И казаковское здание, построенное «покоем», так и будет хранить покой всех своих обитателей. И все перемелет желтолицый маятник древних университетских часов, переживших пожар 1812 года. Жаль только старенького профессора Хвостова, в 20-м году удавившегося на ручке отдушины давно не топленной печки…
Для Московского университета новая страница истории начиналась с похорон — в октябрьских перестрелках 1917 года погибло человек двадцать студентов. Панихида прошла в Татьянинской церкви, мертвых отвезли на Братское кладбище, от которого теперь не осталось и следа, живым предстояло жить дальше, каждый день выбирая между отчаянием и надеждой.
Первый год революции был лют холодами, в почти не отапливаемых помещениях университета занятия подчас прерывались вовсе. Новая власть, поначалу занятая борьбой с врагами, не сразу обратила свой взор на Московский университет. Но уже в 1918 году Наркомат просвещения созвал совещание представителей высшей школы, на котором была предпринята попытка уничтожить ее автономию. В ту пору власть еще не нарастила мускулы, не рубила топором с плеча, старалась сохранять видимость приличий и законности. На том памятном совещании, пожалуй, впервые прозвучала мысль об упразднении университетов. Группа пролеткультовцев называла университеты не иначе как «феодальными пережитками» и настаивала на их ликвидации. Совещание не дало никаких результатов, и власть разразилась целым потоком декретов, которые в корне изменили всю жизнь высшей школы.
Отныне любой желающий, достигший 16-летнего возраста, мог прийти учиться в Московский университет — отменялись все виды вступительных экзаменов, не требовалось предъявлять никаких аттестатов, свидетельств об окончании средней школы, отменялась также плата за обучение. Невыполнение этого декрета грозило виновным судом Революционного трибунала. Совнарком настаивал на классовом принципе при зачислении в университет: «На первое место безусловно должны быть приняты лица из среды пролетариата и беднейшего крестьянства…». Уравнивались в правах и званиях все преподаватели вузов, в одночасье становившиеся профессорами с правом голоса в Совете университета. Из состава учебного заведения выбывали все, кто прослужил в звании профессора или преподавателя свыше 10 лет, вернуться к своей работе они могли лишь будучи избранными по всероссийскому конкурсу. Упразднялись юридические факультеты «ввиду совершенной устарелости учебных планов… полного несоответствия этих планов требованиям научной методологии». Студенты наделялись правом сдавать испытания в любое время по соглашению с профессором, вне зависимости от длительности пребывания в вузе, и получать соответствующее удостоверение.
Все эти декреты готовили почву для создания такой академической среды, которая отнеслась бы с большим сочувствием к притязаниям власти на управление высшей школой. Однако этот расчет оправдался далеко не во всем. Особенно показательным был результат зачисления в студенты всех желающих невзирая на уровень подготовки. В университет было принято колоссальное количество студентов. Если в 1917 году в Московском университете обучалось около 7 тысяч человек, то 2 года спустя их стало почти 23 тысячи. Лекции читались в 2—3 смены, зачастую в коридорах, на лестницах. При этом среди «вновь испеченных» студентов немало было людей неграмотных, не получивших даже начального образования, но уверенных в том, что они могут взять высшую науку «нутром». Дабы как-то исправить это положение, постановлением Наркомата просвещения при университете был организован рабочий факультет, где в полной мере реализовывался классовый принцип формирования нового студенчества. «Так как при приеме на рабфак в первые годы его существования учебная подготовка часто принималась во внимание в меньшей степени, чем социальное положение и общественно-революционные заслуги поступающих, то среди учащихся сплошь да рядом оказывались люди, едва умеющие читать, писать и считать, но зато вполне развитые, а в отдельных случаях годные даже и в высшую школу». Эта цитата из книги о Московском университете, изданной в 1927 году, дает представление о том, что из себя представлял рабфак. Бывший декан физико-математического факультета В.В. Стратонов позднее вспоминал: «Рабфаковцы силой захватывали понравившиеся им аудитории, не считаясь ни со своей фактической потребностью, ни с тем, что таким произволом нарушалось — а иногда делалось и вовсе невозможным — правильное преподавание на основном факультете. Под натиском этой самовольной молодежи профессорам приходилось кочевать из аудитории в аудиторию, иногда из здания в здание…»
Перевыборы профессорско-преподавательского состава также не достигли того результата, на который рассчитывала новая власть. Профессор М.М. Новиков, избранный ректором в 1919 году, уже находясь в эмиграции, писал: «…никто из профессоров, кроме коммуниста профессора астрономии Штернберга, не был забаллотирован, никто из молодых не покусился занять место своего учителя или старшего коллеги…»
В июле 1918 года с фронтона университетского здания была снята надпись «Императорский университет» — таковым он перестал быть еще в феврале 1917 года, когда главному учебному заведению страны было присвоено имя «Московский университет». После Октябрьской революции вуз стал называться «1-й Московский государственный университет».
Впрочем, сменить имя было легко, сложнее оказалось овладеть умами и душами тех, кто учился и работал в МГУ. Начали с простого. На заседании 8 июля 1919 года Совнарком постановил: «А. Помещение, занимаемое церковью Татьяны, находящейся в здании 1 МГУ, очистить от предметов религиозного культа (икон, лампад и пр.) Б. Снять со здания 1 МГУ икону с лампадой, крестом и религиозную надпись. Приведение в исполнение постановления поручить НК юстиции в 3-х дневный срок В. Предать Московскому Революционному Трибуналу бывшего ректора 1 МГУ Мензбира и Новикова за саботаж декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви». Ректор М.М. Новиков, находившийся под следствием, которое, впрочем, так ничем и не закончилось, вспоминал: «Наступила ненастная ночь, а когда я прибыл к университетской церкви, то разразилась жестокая гроза. Точно в назначенное время подъехали два грузовика с рабочими, которые под проливным дождем, при грозных раскатах грома и блеске молнии приступили к своей разрушительной работе. Крест и икона были сняты довольно быстро, но сбивание надписи потребовало значительного времени…»
Этого, конечно, было мало, требовалось создать систему подготовки людей иного мировоззрения, строителей нового мира. И добиться этого можно было, только взяв в свои руки преподавание общественных и гуманитарных дисциплин. Началась реорганизация университета, коснувшаяся в первую очередь юридического факультета. Он был попросту упразднен, а на его базе создали факультет общественных наук, в который со временем влился и историко-филологический факультет. Наркомпрос стал требовать включения в список преподавателей университета своих назначенцев, среди которых было немало деятелей коммунистической партии, вдруг получивших звания профессоров. В основном это касалось факультета общественных наук, откуда пришлось уйти значительной части старой профессуры. О том, насколько острыми порой бывали столкновения при формировании этого факультета, свидетельствует эпизод с попыткой включения в число его будущих преподавателей Н. Бухарина. Профессор С.Н. Покровский, бывший тогда деканом юридического факультета, заявил: «Я не знаю такого экономиста, прошу назвать его ученые труды». Приказом Наркомпроса в состав Правления университета включались представители коммунистического студенчества, канцелярских служащих, обслуживающего персонала. В сентябре 1920 года состоялись окончательные похороны университетской автономии, когда постановлением Наркомата просвещения был распущен Совет университета, а высшим органом учебного заведения стал Временный президиум, подчинявшийся научному сектору наркомата. В Президиум помимо представителей профессуры и студенчества вошли не имевшие никакого отношения к университету партийные и советские чиновники. С этого момента университет перешел под контроль партийной организации. Председателем Президиума стал коммунист Д.П. Боголепов, которого вскоре сменил профессор-коммунист В.П. Волгин. С 1921 года в учебные планы вводились такие обязательные дисциплины: исторический материализм, пролетарская революция, развитие общественных форм.
Высокий уровень преподавания в Московском университете в эти трудные годы сохранялся только благодаря чувству долга старой профессуры. Многие из университетских преподавателей не приняли новых порядков и покинули Россию. Для тех же, кто остался, мотивы сотрудничества с властью были различны. Кто-то искренне приветствовал Октябрьскую революцию, кто-то подчинился страху, для кого-то важнее была возможность сохранить дело всей своей жизни, кого-то удалось соблазнить посулами материального благополучия. Положение университетской профессуры было тогда необычайно тяжелым — зарплаты хватало только на хлеб, из-за отсутствия отопления лекции порой читали при –10°С, ученые с мировым именем в Ботаническом саду выкапывали корни одуванчика, чтобы приготовить цикорий, не доставало лекарств, теплой одежды. Все это усугублялось регулярными обысками в квартирах профессоров, арестами. Только за 1919/20 учебный год умерли 12 профессоров МГУ. Из воспоминаний М.М. Новикова: «Я помню, как А.Н. Сабанин, один из… основателей почвоведения, ослабевший от недоедания, поскользнулся на улице, упал, был принесен к себе на квартиру и скоро скончался от повреждений…
Однажды меня известили о смерти профессора физиологии, любимца студенческой молодежи, Л.З. Мороховца, и я нашел его тело лежащим на ящиках, в сарае на задворках... Жалкую картину представляли похороны этих заслуженных работников науки. На простой, громыхающей телеге отвозился скромный гроб на кладбище». Находящиеся на грани отчаяния профессора попытались в середине января 1922 года устроить забастовку. Властям вскоре удалось уговорить преподавателей вернуться к занятиям со студентами, пообещав повысить зарплату, что действительно было сделано. Но вслед за этим последовали аресты и высылка из советской России профессоров МГУ. Из статьи В.В. Стратонова: «В последний день сентября 1922 г. германский пароход «Обербюргермейстер Гакен» увозил из Петрограда в Штеттин… группу высланных из Москвы вместе с их семьями. Из профессоров собственно Московского университета были высланы: А.Л. Байков, Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, А.А. Кизиветтер, М.М. Новиков, С.Л. Франк, В.В. Стратонов».
Последующее десятилетие было, вероятно, самым трагичным в истории Московского университета. Введенный в качестве основного «бригадно-лабораторный метод» обучения с одновременной полной отменой лекций привел к катастрофическому снижению уровня подготовки специалистов. Студенческие бригады из 3—5 человек самостоятельно «прорабатывали» изучаемый материал, экзамены же заменялись коллективными отчетами, были отменены и дипломные работы. Фундаментальная наука объявлялась ненужной, университет должен был давать минимум теоретических знаний, готовя специалистов-практиков чрезвычайно узкого профиля. Одновременно происходило «разукрупнение» университета— факультеты и отделения выделялись из его состава и преобразовывались в самостоятельные учебные заведения. Это была какая-то чехарда бесконечных реорганизаций МГУ. В 1917 году университет состоял из 4 факультетов: физико-математического, медицинского, юридического, историко-филологического. К концу 1920-х годов под руководством ректора И.Д. Удальцова происходит фактический демонтаж университетских структур. Из Московского университета были выделены медицинский и созданный к тому времени химический факультеты, на базе геологического и минералогического отделений физмата создали самостоятельный Геолого-разведочный институт. Покинули университет факультеты советского права, этнологический, историко-философский, литературный, вышедшие из упраздненного факультета общественных наук, а также геофизическое и гидрологическое отделения физмата. В январе 1930 года в журнале «Красное студенчество» появилась статья ректора И.Д. Удальцова — приговор Московскому университету: «В этом году исполнится 175 лет существования 1 Московского государственного университета… Сейчас эта форма, связанная с русским средневековьем, уже отжила свой век. Пора старику-университету на 175-летнем юбилее своей жизни — на покой».
Резкое снижение уровня преподавания и чрезвычайно низкая квалификация выпускников, обучавшихся в эти годы в МГУ, заставили отказаться от подобных планов реорганизации университета. На рубеже 1930—1940-х годов МГУ обрел структуру факультетов и кафедр, во многом сохранившуюся до наших дней. Университетская жизнь стала похожа на ту, что знакома нынешнему поколению студентов и преподавателей. Лекции вновь стали основной формой обучения, больше не было никаких коллективных «проработок», экзамены принимали у каждого студента индивидуально на сессиях, назначаемых раз в полугодие. Для каждого факультета были разработаны обязательные учебные планы, обучение длилось 4 года, из которых первые два посвящались общетеоретической подготовке. В 1940 году на дневных отделениях семи факультетов МГУ — механико-математическом, физическом, химическом, биологическом, географическом, геолого-почвенном и историческом училось около 5 000 студентов. Вырос престиж университетского образования, сложился блестящий профессорско-преподавательский состав. Звание профессора МГУ пользовалось большим уважением, труд ученых щедро вознаграждался. Но гораздо важнее было то, что власть осознала необходимость Московского университета, который для нее перестал быть «бельмом на глазу».
Военное положение
…Снег, тихо падавший с сумрачного октябрьского неба, засыпал стертые ступени старой мраморной лестницы Аудиторного корпуса, стеклянный купол которого снесло взрывом немецкой фугасной бомбы. Опустевшее здание с выбитыми окнами и дверями, сорванной крышей и изуродованным фасадом казалось оглушенным. Так выглядел университет осенью 1941 года.
Война нарушила размеренную жизнь главного вуза страны. Мирные дела пришлось позабыть, все, что могло помочь фронту, было мобилизовано и в Московском университете. Уже спустя неделю после начала войны с Германией его руководство скорректировало план научных исследований, отдав приоритет работам оборонной тематики. В первые же дни войны Московский университет проводил на фронт 2 000 человек. Краснопресненская дивизия народного ополчения во многом была укомплектована за счет добровольцев МГУ. Из аспирантов и студентов университета сформировали 975-й артиллерийский полк. 17 студенток МГУ после соответствующей подготовки были зачислены штурманами ночных бомбардировщиков в авиагруппу № 122. Одна из них, студентка механико-математического факультета Женя Руднева, писала с фронта своему учителю профессору С.Н. Блажко: «…Свою первую бомбу я обещала им за университет — ведь они его бомбили…» Со схожим настроением шли на фронт многие студенты и преподаватели МГУ.
Но главной задачей университета все так же являлась подготовка высококвалифицированных специалистов. Занятия не должны были прерываться, в измененных из-за войны учебных планах по-прежнему предусматривались зачеты, экзамены, семинарская работа. Сокращался лишь срок обучения за счет уплотнения графика лекций и семинаров. 1 июля 1941 года Комитетом по делам высшей школы был издан приказ, которым определялась жизнь университета почти на весь период военного времени: «1. Для студентов, выполнивших учебный план четырех курсов, в течение июля и первой половины августа организовать подготовку и сдачу 1 комплексного государственного экзамена по особо составленной и утвержденной ученым советом факультета и ректором программе, охватывающей основные разделы дисциплины. Студентам, сдавшим госэкзамен, выдавать дипломы об окончании университета; остальным — свидетельства с перечнем сданных за время пребывания в университете предметов. 2. Для студентов других курсов — организовать занятия с таким расчетом, чтобы обеспечить их выпуск в следующие сроки: студентам приема 1938 г. — 1 мая 1942 г., студентам приема 1939 г. — 1 февраля 1943 г., студентам приема 1940 г. — 1 июля 1943 г. 3. Курс обучения устанавливается в университете 3-летний. 4. При организации учебной работы студентов с 1941/42 уч. г. исходить: а) продолжительность учебных занятий около 42 ч. в неделю (7 ч. в день); б) каникулы летом с 1 — 31 августа, зимой с 11—17 февраля; в) учебная экзаменационная сессия не более 6 — 7 недель. Учебные занятия начать с 1 августа… Прием в аспирантуру в этом году отменяется». Было очень непросто успеть подготовить полноценных специалистов за отведенное время, даже увеличив до предела нагрузку на студентов и преподавателей, которые помимо учебы и научной работы принимали участие в подготовке города к обороне. Многие студенты вечерами отправлялись работать на заводы, девушки трудились в госпиталях, во время частых авианалетов приходилось постоянно дежурить на крышах университетских зданий, обезвреживая зажигательные бомбы, которых на территорию университета порой падало до 100 штук в день. В середине первого военного лета студенты университета работали в Смоленской области, строили одну из линий обороны. Осенью — на полях Подмосковья убирали урожай. В октябре 1941 года, когда немецкие войска были уже на подступах к Москве, студентов МГУ отправили на создание противотанковых заграждений — сооружение рвов, возведение дзотов в районе Сетуни. Позже 1 000 человек из коллектива университета в течение нескольких месяцев занимались заготовкой дров для Москвы.
В ночь с 15 на 16 октября в университетском дворе кружил пепел — жгли дела спецотдела, списки, адреса, различные документы МГУ. Началась эвакуация университета в Ашхабад. 19 октября Москва была переведена на осадное положение. К началу зимы несколькими эшелонами сотрудники и студенты МГУ, а также некоторое научное оборудование и учебные пособия были эвакуированы в столицу Туркмении. Несколько сот человек добирались до Ашхабада пешком.
Всего в Туркмению переехали более 1 000 человек, из которых почти 500 являлись студентами. В декабре 1941 года в эвакуированном вузе начались занятия. Жизнь в Ашхабаде была не из легких. Столичных гостей поселили в общежитиях, школах, клубах — по 7—8 человек проживали в одной маленькой комнатке. Здесь же первое время читали лекции, проводили семинарские занятия. Затем университету предоставили недостроенное здание ашхабадского пединститута. Не хватало воды, электроэнергии, постельного белья. Очень плохо было с продуктами — в Ашхабад долго не перечисляли зарплаты, стипендии, и, чтобы хоть как-то продержаться, многие продавали и без того скудные личные вещи. Завтрак обычно состоял из стакана чая и баранки. Большим подспорьем служили в изобилии водившиеся в окрестностях туркменской столицы черепахи, из которых готовили самые разные блюда. Остро сказывался дефицит оборудования, учебных пособий, научной литературы. В составе университета появились 3 новых факультета — философский, экономический и филологический, созданные на основе присоединенного к МГУ Московского института истории, философии и литературы. Первая сессия 1942 года состоялась в феврале, экзамены и зачеты начинались сразу же после занятий. На всю сессию были отведены 2 недели, после чего открылся второй семестр.
Между тем часть коллектива МГУ оставалась в Москве. Более 700 студентов совмещали учебу и работу в обороняющемся городе. На несколько месяцев занятия в университете были прерваны, их возобновление состоялось в феврале 1942 года. Поначалу они носили форму кружков и консультаций. Занятия велись в 2 — 3 смены, чередуясь с дежурствами по университету, многие студенты переселились в аудитории. Осенью был закончен прием новых студентов. Всего на ноябрь 1942 года в московской части университета обучались 2 300 человек.
Самые трудные дни войны миновали. Университет, эвакуированный в Ашхабад, находился в крайне стесненном положении, что не могло не сказаться на качестве учебного процесса. Было принято решение о перемещении МГУ из Ашхабада в Свердловск, где условия для продолжения занятий и научной работы считались более благоприятными. В августе 1942 года университет закончил переезд в Свердловск, разместившись на базе Уральского индустриального института. Новый учебный год начался с опозданием — 15 октября, поскольку большая часть студентов занималась разгрузкой эшелонов с прибывающим научным оборудованием. К этому моменту были пересмотрены учебные планы, в которых большое внимание уделялось физической и военной подготовке студентов, срок обучения в университете увеличился до 4, а на некоторых факультетах до 5 лет. Многие из студентов и преподавателей жили тогда впроголодь, ютились по чужим углам, часто болели, что становилось причиной ухода из университета. Из-за неуспеваемости в конце 1942/43 учебного года были отчислены очень многие первокурсники — в тот год в университет принимали без вступительных экзаменов и начальная подготовка новоиспеченных студентов оказалась слишком низкой.
В Москве постепенно восстанавливались разрушенные и поврежденные во время бомбежек университетские здания (вторая фугасная бомба, упавшая в феврале 1942 года во двор МГУ, нанесла значительный урон лабораториям), увеличивалось количество студентов. Очевидные успехи Красной Армии на фронте заставили поторопиться с возвращением многих предприятий из эвакуации. Настала пора закончить свои скитания и Московскому университету. В июне 1943 года в старые здания на Моховой вернулись все, кто учился и работал в МГУ.
Прошло еще долгих 2 года войны, за время которых МГУ, несмотря на многочисленные трудности, рос и развивался столь быстро, что уже в 1945 году был поставлен вопрос о необходимости строительства целого комплекса новых университетских зданий, которые отвечали бы всем потребностям одного из крупнейших образовательных и научных центров. В сентябре 1945 года в аудитории МГУ пришли почти 8 000 студентов, из них 1 800 — первокурсники, среди которых 1 300 были зачислены в университет без вступительных экзаменов — вернувшиеся с фронта отличники прошлых лет и золотые и серебряные медалисты, окончившие школу в год Победы. Все факультеты были переведены на 5-летний срок обучения, их число достигло 11 (к существовавшим 10 добавился юридический факультет). В 1945 году к научной работе и занятиям со студентами приступили 19 академиков, 318 профессоров и 264 доцента.
Стройка для страны
…На высоком правом берегу излучины Москвы-реки, что у Воробьевского шоссе, располагалось капустное поле. Неподалеку начинались кривые переулки села Воробьева, деревянные домишки которого стояли в окружении огородов да пустырей. С некоторых пор к капустным грядкам зачастили какие-то важные люди — приезжали на больших черных машинах, долго что-то рассматривали вокруг, спорили, размахивая руками, а потом садились в свои сияющие черной краской автомобили, которые стремительно уносили куда-то своих загадочных пассажиров. Вскоре на месте патриархального сельского пейзажа развернулась грандиозная стройка — началось возведение новых зданий МГУ.
Университетский квартал на Моховой уже не мог вместить всех своих обитателей. Расширился объем научной и педагогической работы, не хватало места для лабораторий, проведения лекций, старые здания обветшали, все коммуникации требовали капитального ремонта, негде было разместить увеличившиеся фонды научной библиотеки, новое оборудование. Администрация МГУ не раз обращалась в правительство с просьбой кардинально решить проблемы университета. В начале 1948 года ректор МГУ академик А.Н. Несмеянов собрал руководство университета и сообщил: «Я был у товарища Сталина. Он согласен, что по существу надо строить новый университет. С оборудованием и общежитиями. Вы знаете, что недавно было постановление о строительстве высотных зданий в Москве. Одновременно с ними строить и новые здания университета правительство считает невозможным. Это слишком дорого стоит. Поэтому предлагается на наше усмотрение или выбрать любое высотное здание из числа спроектированных и рядом с ним построить дополнительные корпуса, если в этом возникнет потребность, или подождать, когда будут построены высотные здания и после этого приступить к строительству нового университетского городка».
Предложение разместить МГУ в одной из перспективных московских высоток было тотчас принято. 15 марта 1948 года вышло постановление правительства о строительстве комплекса университетских зданий на Ленинских горах, где предполагалось разместить механико-математический, физический, химический, биологический, геолого-почвенный и географический факультеты. Здесь же должны были находиться общежития для 6 000 студентов и аспирантов, 200 квартир для профессорско-преподавательского состава. В университетском городке планировалось создать обсерваторию, ботанический сад, метеостанцию, спортивные сооружения, а также разнообразные коммунально-бытовые предприятия. Речь шла о строительстве и оснащении уникального, еще не виданного в нашей стране дворца науки, в котором будет предусмотрено все необходимое для учебы, работы и жизни.
Основные работы развернулись в начале 1949 года. В проектировании, составлении планов устройства лабораторий, мастерских, аудиторий, кафедр активное участие принимали специалисты МГУ. Был создан Научно-технический совет университета, который вырабатывал рекомендации по планировке и оснащению строящихся зданий. Интересно, что проекты нередко уточнялись или даже менялись прямо по ходу строительства. Все, кто учился и работал в университете, весьма заинтересованно следили за сооружением новых зданий на Ленинских горах. Как вспоминал бывший секретарь парткома МГУ Е.М. Сергеев, общественные обсуждения эскизных проектов всегда собирали большую аудиторию и проходили весьма живо. «Каких только не было предложений! Мне запомнилось выступление механика с физического факультета, предлагавшего предусмотреть наверху главного корпуса сооружение площадки для дирижаблей, так как, по его мнению, им будет принадлежать главная роль при развитии воздушного транспорта».
Расхожая фраза советских времен «МГУ строила вся страна» ни в малейшей степени не была преувеличением. Стройка такого грандиозного размаха и таких невиданных темпов действительно могла состояться лишь при условии, что в ней примет участие промышленность всего СССР. Материалы, оборудование, приборы и интерьеры для новых зданий МГУ изготавливали 600 предприятий Москвы, Ленинграда, Челябинска, Харькова и других городов. На строительстве работало более 20 000 человек, среди них были и заключенные, и военнопленные — их бараки находились здесь же, на Ленинских горах. Прямо на стройплощадке соорудили завод железобетонных конструкций, было задействовано 50 подъемных кранов, одну смену обслуживала 1 000 грузовиков, каждые сутки стройка потребляла около 40 вагонов раствора.
Возведение комплекса новых университетских зданий совпало с двумя развернутыми властью политическими кампаниями, во время которых не только труды отдельных исследователей, но целые отрасли знаний объявлялись лженаучными. В конце 1940 — начале 1950-х годов была фактически уничтожена советская генетика, примерно в это же время началась борьба с космополитизмом. Обе эти кампании больно ударили по университету, став личной трагедией для десятков талантливых ученых. После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года, на которой президентом был избран Т.Д. Лысенко, началась настоящая травля тех, кто занимался вопросами классической генетики. Была учинена жесточайшая расправа над учеными одного из лучших факультетов МГУ — биологического. Лишился работы и вскоре ушел из жизни декан факультета С.Д. Юдинцев, покончил с собой уволенный из университета зав. кафедрой высших растений Д.А. Сабинин, вынуждены были покинуть МГУ академики И.И. Шмальгаузен и М.М. Завадовский, без всяких объяснений из университета изгонялись десятки биологов. Не менее тяжелые последствия имела борьба с космополитизмом, когда страшное клеймо врага можно было получить лишь за одно упоминание в своей работе трудов иностранных коллег. С исторического факультета по обвинению в космополитизме были изгнаны академик И.И. Минц, профессора И.М. Разгон, Л.И. Зубок, Н.Л. Рубинштейн, В.Г. Юдовский.
В это трагичное время строился новый университет на юго-западе столицы. Он открылся 1 сентября 1953 года. Огромное университетское хозяйство принимал уже новый ректор, академик И.Г. Петровский, сменивший в 1951 году А.Н. Несмеянова, ставшего президентом АН СССР. Начало учебных занятий, однако, не означало, что строительство на Ленинских горах закончилось. И не только потому, что даже в сданных в эксплуатацию корпусах все еще шли последние отделочные работы. Новый университетский городок изначально задумывался как постоянно растущий организм. Строительство вокруг Главного здания МГУ никогда не прекращалось, появлялись новые лаборатории, институты, научные центры. Площадка на Ленинских горах была выбрана столь удачно, что и теперь, по прошествии полувека, университету не тесно в излучине Москвы-реки.
Воспоминания тех, кто первым пришел учиться и работать в новые здания МГУ, полны восторга. Университет поражал своим простором, богатством убранства и красотой интерьеров, современностью оборудования и невиданными по тем временам бытовыми удобствами. Университет располагал всем необходимым — столовыми и буфетами, магазинами и парикмахерскими, прачечными и сберкассами, музеями и библиотеками, бассейнами и поликлиниками, почтой и телеграфом. Можно было провести все 5 лет студенческой жизни, ни разу не покинув МГУ.
Комплекс на Ленинских горах открылся уже после смерти Сталина, когда страна очень медленно пробуждалась от страшного сна. В огромные окна Главного здания МГУ вливались потоки солнечного света и свежего воздуха, и казалось, что все худшее для университета позади. Жизнь изменилась, изменился и университет. После десятилетий ксенофобии страна повернулась лицом к остальному миру. Десятки иностранных делегаций начал принимать университет, ставший местом проведения многочисленных международных симпозиумов, съездов, конференций. С лекциями и выступлениями к студентам и преподавателям МГУ обращались зарубежные ученые и политические деятели. В 1957 году университет превратился в один из центров VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В 1958 году под руководством Р. Быкова открылся Студенческий театр МГУ. С началом «оттепели» наладились постоянные контакты с крупнейшими зарубежными научными центрами, все больше ученых выезжало за пределы страны для обмена опытом и информацией со своими иностранными коллегами. Резко возрос поток иностранной молодежи, желающей получить образование в МГУ. В 1950 году в университет из-за рубежа приехал лишь 171 человек, в 1956 году их было почти 1 300, так что пришлось даже открывать специальные курсы по изучению русского языка, а со временем был создан деканат по работе с иностранными студентами. После переезда естественных факультетов на Ленинские горы МГУ существенно расширил прием студентов, поступающих на первый курс. В середине 1960-х годов в университете обучалось до 25 000 человек. Гуманитарные факультеты — экономический, филологический, исторический, философский, юридический, а также созданный в 1952 году факультет журналистики, — заняли площади, высвободившиеся после переезда естественных факультетов. Несколько изменились учебные планы и правила приема в Московский университет. Среди абитуриентов приоритет отдавался тем, кто имел не менее чем 2-летний стаж работы, на некоторых факультетах это стало обязательным условием для зачисления в МГУ. За каждым студентом теперь закреплялся научный руководитель. Чтобы разгрузить студентов, было сокращено количество изучаемых непрофилирующих дисциплин, однако вводился госэкзамен по курсу истории КПСС. Студенческая жизнь в те годы стала гораздо разнообразнее. Постоянно проходили встречи с поэтами, писателями, актерами ведущих театров, на которых слушали, говорили и спорили, спорили, спорили… Это было время великих и наивных споров на вечные темы. И пусть «оттепель» вот-вот должна была смениться «похолоданием», ничто уже не могло вернуть ни университет, ни страну в прежние времена.
Новейшая история
Те годы, что принято называть «застоем», стали целой эпохой для университета. Они вместили в себя пару десятилетий относительно безмятежной и относительно сытой жизни, когда ученые и студенты могли спокойно заниматься своим делом, а государство брало на себя обязанность обеспечивать примерно равные для всех условия работы и существования, взамен требуя лишь одного — лояльности. Изо дня в день, из года в год текла размеренная, налаженная и предсказуемая жизнь. Почти ничего не менялось ни в самом университете, ни вокруг него. Наука финансировалась стабильно, учеба в университете считалась престижной, и МГУ не мог пожаловаться на недостаток студентов. Каждый год выпускалось несколько тысяч молодых специалистов, которые отрабатывали 3 положенных года по распределению. Гуманитарные факультеты переехали на Ленинские горы, где для них построили новые корпуса. Эти здания тоже вполне могут служить символом своего времени — простые, довольно скучные коробки из стекла и бетона, без излишеств и украшательства, торжество серийного, обезличенного производства. Помимо гуманитариев в одном из таких корпусов разместился вновь созданный факультет вычислительной математики и кибернетики, знаменитый ВМК. На Моховой остались лишь факультет журналистики, обосновавшийся в Аудиторном корпусе, да появившийся в 1966 году факультет психологии, занимающий часть здания, построенного Казаковым.
Эти времена, когда ученые не задумывались о финансировании своих исследований, выпускники университета гарантированно получали работу, а выдача зарплат и стипендий не могла задержаться ни на один день, имели, конечно, и оборотную сторону. Вся жизнь была строго регламентирована, существовать предлагалось только в рамках заданных раз и навсегда правил. Огромная, неповоротливая государственная машина, стремящаяся контролировать все и вся, часто не поспевала за реальной жизнью. Любое действие требовало многочисленных согласований. Порой оказывалось, что результаты исследований, на которые затрачены колоссальные средства, попросту никому не нужны, как ненужными зачастую становились выпускники лучшего вуза страны, нередко работавшие не по специальности. И еще это годы бесконечных собраний, совещаний, заседаний, политинформаций, месячников солидарности, на которых потоком лились славословия о торжестве идей социализма, клятвы в верности марксистско-ленинскому курсу, призывы крепить трудовую дисциплину, обещания взять на себя повышенные обязательства… В этой абсолютно предсказуемой, довольно комфортной и лишенной каких-то серьезных потрясений жизни у многих людей порой возникало ощущение удушья. Казалось, ничто не может измениться, так было, есть и будет.
И вдруг в одночасье рухнул привычный, представлявшийся незыблемым мир. Развалилась огромная страна, отдала власть партия, подменявшая собой все государственные структуры, время тотальных запретов сменилось полнейшей вседозволенностью. В этой ломке старого, в запале отрицания под сомнение ставились и все те ценности, которые составляют основу любого общества. В какое-то время показалось, что без образования, без образованных людей страна вполне может прожить, а расходы на фундаментальную науку — слишком затратная строка бюджета. Желающих поступить в МГУ резко убавилось, конкурсы на всех факультетах упали, снизился проходной балл. В 1987 году количество заявлений, поданных от абитуриентов, по сравнению с 1982 годом сократилось на 2 300. Университет переживал уход многих специалистов, покинувших лаборатории и кафедры в поисках лучших заработков. Но какие бы страсти ни кипели на улицах, в какую бы сторону ни качался маятник общественного мнения, университетские стены всегда дарили ощущение защищенности. Даже в те годы, когда университету не хватало самого необходимого, в его аудиториях, коридорах, на кафедрах сохранялась какая-то очень светлая, радостная и доброжелательная атмосфера.
Перемены, вторгшиеся в жизнь страны, коснулись и МГУ. Главными приметами университетского бытия той недавней поры стало невообразимое смешение и мимолетность событий, поступков. Появлялись и исчезали самые разные студенческие и молодежные объединения, организовывались и тут же распадались первые совместные предприятия, стенды, на которых еще недавно висели призывы и лозунги, пестрели объявлениями о покупке и продаже чего угодно, вечерами в аудиториях первого этажа ГЗ крутили американское кино, тут же, у входа, располагался «Гайд-парк», где на многочисленных стендах публиковались различные мнения по самым животрепещущим вопросам.
Прошло совсем не так уж много времени. Пена осела. Как и много лет назад, пропали всякие сомнения в необходимости университета, важности университетского образования. Снова сотни вчерашних школьников стали мечтать о том, чтобы поступить именно в МГУ. Сегодня на 29 факультетах Московского университета обучаются 40 000 человек, их образованием и научной работой занимаются 300 академиков и членов-корреспондентов, 2 500 докторов наук и почти 6 000 кандидатов наук. Университет, живущий в меняющейся стране, меняющемся обществе, сохраняя свои традиции, стремится обрести современные черты. Теперь здесь помимо наук, изучаемых со времен Шувалова и Ломоносова, преподают менеджмент, основы рекламного дела, бизнеса, маркетинга.
В 1992 году была восстановлена автономия МГУ. Теперь вуз живет по законам своего устава, а ректор вновь избирается тайным голосованием коллектива университета. Сегодня МГУ возглавляет академик В.А. Садовничий, на долю которого выпало бремя ответственности за университет в эпоху перемен. В 1991 году вернулся веселый праздник Татьянин день, отмечаемый студентами так же радостно и шумно, как и 100 лет назад. И старая университетская церковь на Моховой снова стала домом Господа.
Вершина образования
Символом Московского университета стало высотное здание на Воробьевых горах — самой высокой точке Москвы. Уже в годы строительства стало ясно, что «здесь будет университет», а не «новое здание университета». Более того, высотное здание перетянуло на себя всю символику Храма науки, и даже устные предания, обычно обитающие вокруг старых построек, в Московском университете рассказывают о доме на Воробьёвых горах.
Село Воробьево, известное с XIV—XV веков, от всех прочих предместий Москвы отличалось необыкновенно красивым видом на первопрестольную, а потому ценилось как место прогулок и пикников. Возможно, поэтому и Екатерина II предпочла реконструировать здесь царский загородный дворец, а не устроить университет, как предлагал Прокопий Демидов. В дальнейшем местность так и оставалась типичной для сельско-промысловой округи Москвы. Новая жизнь Воробьевых гор и официальная история университетского комплекса начинаются с 1935 года: Генеральный план предусматривал преобразование Юго-Запада и строительство здесь масштабных общественных объектов. Первым шагом оказалось переименование в том же году Воробьевых гор в Ленинские. В 1947 году был утвержден план возведения высотных зданий.
Архитектурное решение университетского комплекса принадлежит Л.В. Рудневу (руководитель коллектива), П.В. Абросимову, С.Е. Чернышеву, А.Ф. Хрякову, инженерное — В.Н. Насонову; основные авторы еще до начала строительства стали лауреатами Сталинской премии. Весь же коллектив насчитывал около 400 архитекторов и инженеров, эскизный проект был выработан в течение 4 месяцев; инженерные расчеты шли вместе со строительством. Разработчики учитывали пожелания ученых по оборудованию лабораторий, от подачи воздуха и электричества разного напряжения до подбора кресел и столов. Закладка фундамента состоялась 12 апреля 1949 года, а 1 сентября 1953 года новый университетский дом был торжественно открыт.
Разные описания называют различное количество построек, входящих в комплекс: от 27 до 60. Однако безусловной доминантой является высотное Главное здание, решенное, как пишут историки архитектуры, подчеркнуто скульптурно. Сам Л.В. Руднев считал: «Воздух, омывающий здание, не меньше участвует в композиции, чем само здание».
Среди проектировщиков шли дебаты, в каком именно месте лучше начать сооружение: на самом берегу (а берег облицевать гранитом и создать лестницу к реке) или в глубине, дабы создать перспективу. Спор был решен при помощи аэростатов, самый большой из которых подняли на 240 м от земли, то есть на проектируемую высоту здания. В результате ГЗ стоит примерно в 1 км от бровки горы.
Первоначальный план рисовал образ гигантского города: к университету прямо от Кремля собирались проложить грандиозную магистраль, на ее пересечении с рекой предполагались широкие мосты, а затем на крутом берегу магистраль должна была расходиться в стороны двумя боковыми проспектами, которые обняли бы высотное здание. Нынешний город и университет связаны более сложными и естественными связями, но от парадного входа перспектива открывается прямо на Кремль — через широкий обзор смотровой площадки. С осью комплекса соотносятся все постройки Юго-Запада, от Детского музыкального театра до Олимпийской деревни. Богатый силуэт виден с разных концов Москвы.
Комплекс проектировался как шедевр эпохи сталинского неоклассицизма и по прообразу дворцов Петербурга, Франции, Италии. Огромное парадное пространство геометрически распланировано таким образом, что перспективы входов и окон продолжаются в парк, где зеленые партеры сочетаются с цветниками. В оформлении зданий в изобилии использовались декор и скульптура, а внутри зданий — мозаика, колонны, лепнина, люстры, светильники; дерево, мрамор и гранит со всех месторождений Советского Союза, а также скульптурные, рельефные, мозаичные портреты ученых всех времен и народов. Гигантские размеры здания и архитектурных деталей будто созданы в расчете на тех скульптурных юношей и девушек, которые установлены у фасада МГУ. Силуэт, цветные керамические орнаменты переходов
Главного здания напоминают о самом первом «Аптекарском доме» университета. Жесткая симметрия композиции, «флигели» химического и физического факультетов, парадные лестницы и пандусы, колонные портики роднят комплекс на Воробьевых горах с университетским домом на Моховой. Главное здание имеет в плане силуэт буквы «Ж» — дабы избежать замкнутых дворов-колодцев; каждая сторона корпуса является фасадом, главный из них обращен к Москве-реке. Само сооружение — каркасная постройка на коробчатом фундаменте, облицована керамическими блоками, светлыми в основной части, и красными в переходах между башнями. Высота центральной 32-этажной части 238 м, периметр стен Главного здания составляет 3 км.
Первые описания комплекса на Воробьевых горах изобилуют цифрами. Например, обойти все здания университета — значит преодолеть около 145 км, а чтобы побывать во всех его помещениях (по 1 мин. в каждом), понадобится около месяца. Другая популярная тема — технические новинки и новшества бытового комфорта. Особое место — рассказ об общежитиях. Считалось, что коридоры их хорошо освещены, что комнаты меблированы удобно и со вкусом. Комнаты — 8 м2 для студента и 12 для аспиранта — сгруппированы по две в квартирные блоки.
Главное здание включает в себя, помимо нескольких технических этажей, аудитории и помещения механико-математического, геологического, географического факультетов, ректората и профкома. Актовый зал Главного здания, рассчитанный на 1 500 мест, представляет собой прямоугольный зал в обрамлении 26 беломраморных колонн с золочеными капителями; между колоннами установлено 18 бюстов ученых, воспитанников университета. Дом культуры на 800 мест — это хорошо оборудованный театр. Подвальный этаж занимает спортивный зал в 600 м2 и закрытый бассейн. На 18 ярусах центральной башни располагается библиотека, обслуживающая естественнонаучные факультеты. Книгохранилище проходит через центр, а читальные залы опоясывают его по светлой части здания. Самые высокие из обитаемых этажей (с 24 по 31) занимает комплексный Музей землеведения. Окна музея расположены по периметру высотной части ГЗ, и оттуда видна необыкновенная панорама Москвы, а в летние месяцы можно пройти по открытой круговой балюстраде.
Физический, химический, биологический факультеты и факультет почвоведения вынесены вовне в силу специфики их научной работы и играют роль своеобразных «флигелей» и «парковых павильонов» Дворца науки. Однако именно эти постройки потребовали массы оригинальных инженерных решений. Для борьбы с вибрацией части зданий разъединены, предусмотрены также дополнительные механизмы, гасящие вибрацию; электротехническое оборудование вынесено на чердак, рядом с физфаком сооружена силовая подстанция; на биофаке предусмотрены лаборатории, создающие климатические условия разных зон, а на химфаке внутренние стены здания сделаны из сборных деталей, где внутри деревянных панелей проложены вентиляционные короба, трубы, кабели. Четыре фонтана университетского сквера — это воздушные резервуары для химфака (длина трех туннелей по 150 м каждый), по ним мог бы проехать грузовик. Возможно, именно они породили самую популярную легенду о запутанных подземных ходах, связывающих все основные постройки Воробьевых гор. Площадка была выбрана так, что сохранялась возможность возведения дополнительных зданий, однако строительство 1960 — 1980-х годов не было объединено цельным замыслом. В 1970 и 1978 годах начались занятия в двух новых гуманитарных корпусах, созданных в стиле позднего конструктивизма, в универсальной эстетике стекла и бетона. И хотя над проектами работали целые коллективы архитекторов, устное предание гласит, что 1-й гуманитарный корпус построен по типовому проекту гостиницы и стеклянная библиотека заняла место ресторана. В 1987 году было принято решение о возведении нового университетского комплекса вдоль Ломоносовского проспекта. Одним из первых его сооружений станет выдержанное в стилистике окружающей архитектуры здание фундаментальной библиотеки МГУ. Его многоэтажные корпуса, соединенные между собой, станут хранилищем для 5 млн. книг. В центральной башне высотой 40 м расположатся читальные залы и музей МГУ. Кроме того, в библиотеке разместятся интернет-кафе, зал заседаний Ученого совета университета и Большой актовый зал МГУ. Предполагается, что богатейшим собранием книг смогут воспользоваться и все жители Москвы, для которых будет открыт отдельный читальный зал. Чтобы связать обе территории МГУ воедино, часть Ломоносовского проспекта со временем будет убрана в туннель, пока же попасть к фундаментальной библиотеке из университетского городка можно будет по подземному переходу.
Дмитрий Иванов
