«Прошу порато не беспокоиться, хотя мы и зазимуемся. На следующее лето до июля и августа тоже не дожидайте, потому что нам раньше оттуда выйти не позволят льды. До свидания, родные, может, и навсегда, может, и последняя строка моего письма дойдет до вас...»
Это прощальное письмо матроса русановского экипажа Василия Тимофеевича Черемхина дошло до нас из того легендарного дня, когда шхуна «Геркулес» уходила из гавани Александровска-на-Мурмане к берегам Шпицбергена, к Новой Земле, в Карское море... В бессмертие.
Вот впервые публикуемое описание отплытия, сделанное участником этого «похода за каменным углем» Р. Л. Самойловичем.
«Прощайте. Прощайте. Счастливо», — неслось со всех сторон.
«Вперед!» — скомандовал капитан. Методично заработал мотор. Судно плавно, при полном штиле покидало гавань. «Ура!» — вдруг раздалось на берегу, сопровождаемое выстрелами из ружей. То приветствовала нас толпа народа, скопившаяся на берегу. Мы, в свою очередь, отсалютовали флагом и дружными залпами из наших винтовок. Последней послала нам свой привет Александровская биологическая станция».
Их было на шхуне четырнадцать человек. Трое сошли на Шпицбергене и вернулись в Россию.
Горный инженер Рудольф Лазаревич Самойлович продолжил затем работы, начатые В. А. Русановым. В 1913 году он снова на архипелаге Шпицберген. 5 тысяч пудов арктического угля привез Самойлович в Россию. За уголь из иностранного порта было предложено уплатить пошлину. Все объяснения Самойловича, что уголь свой, русский, таможенные чины отвергли. И только вмешательство Министерства внутренних дел убедило петербургское портовое начальство, что уголь в самом деле российский.
При Советской власти бывший политический ссыльный Р. Л. Самойлович стал организатором и первым директором Всесоюзного Арктического института. В 1928 году он возглавил знаменитую экспедицию на «Красине», посланную на спасение итальянца Умберто Нобиле. Много замечательных дел совершил товарищ Русанова по Шпицбергенской экспедиции после 1917 года, и пример его жизни наводит нас, конечно, на печальные размышления О том, как блестяще проявился бы после революции многогранный талант В. А. Русанова, не погибни он во время своего последнего плавания...
Вернулся после шпицбергенского этапа экспедиции и Зенон Францевич Сватош, зоолог. В 1913 году Сватош отправился на Байкал. Как и Самойлович, он стал «первым директором» — возглавил Баргузинский заповедник. Именно ему наша страна обязана тем, что сохранился чуть было не вымерший баргузинский соболь.
Третий, кто вернулся в 1912 году со Шпицбергена, был тяжело заболевший пожилой боцман «Геркулеса» Александр Яковлевич Попов, о дальнейшей судьбе которого авторам, к сожалению, ничего не известно.
Остальные одиннадцать на борту «Геркулеса» ушли на восток.
Еще в 1917 году Комиссия по розыску следов Русанова, созданная при Архангельском обществе по изучению Русского Севера, с глубоким сожалением отметила, что последние надежды на возвращение экспедиции утеряны. «Надежды никакой иметь уже нельзя...» Комиссия решила собрать все возможные сведения об участниках экспедиции. Однако сделать удалось немногое, и до самого последнего времени даже имена не всех одиннадцати были известны.
...Ближайшим помощником Русанова стал 24-летний Александр Степанович Кучин, капитан «Геркулеса».
Потомственный моряк, выпускник Архангельского торгово-мореходного училища, Кучин с детства познакомился с морем. Плавал на рыбацких судах, часто бывал в Норвегии. В 18 лет, кстати, он составил «Малый русско-норвежский словарь». Как и Русанов, Кучин участвовал в практической революционной работе — переправлял из Норвегии в Россию большевистскую литературу. Кучин был единственным иностранцем на борту амундсеновского «Фрама» во время плавания 1910—1911 годов. Настойчивый, увлеченный наукой русский юноша включен в экспедицию вопреки решению норвежского парламента, по рекомендации самого Фритьофа Нансена (1 О капитане «Геркулеса» многочисленные материалы собрал заслуженный полярник Г. А. Брегман. — Авт.).
Штурманом «Геркулеса» был Константин Алексеевич Белов — товарищ и соученик Кучина по Архангельскому торгово-мореходному училищу.
Старший механик Константин Алексеевич Семенов учился в Петербургском политехническом институте.
Известны нам имена матросов «Геркулеса» — Василия Тимофеевича Черемхина, Василия Григорьевича Попова, Александра Спиридоновича Чухчина, сохранились краткие биографические сведения о механике Федоре Александровиче Быковском.
Участницей экспедиции была и мужественная невеста Владимира Александровича Русанова — Жюльетта Жан-Соссин.
Жюльетта Жан к 1912 году окончила естественный факультет Парижского университета, трудилась над диссертацией на степень доктора геологии и училась на втором факультете университета — медицинском...
Сотрудники Норвежского полярного института в архиве Р. Амундсена нашли письмо матери Жюльетты Жан, которое великий норвежец получил в 1918 году перед отплытием экспедиции на судне «Мод». Ниже впервые публикуется:
«Я читала в газете «Le Matin», что Вы ведете подготовку к экспедиции на Северный полюс.
Я мать госпожи Русановой. Русановская экспедиция ушла в июле месяце 1912 года на Шпицберген с намерением отправиться оттуда к Новосибирским островам.
Экспедиция господина Отто Свердрупа не нашла никакого следа (экспедиция 1914 года на судне «Эклипс». — Авт.).
Господин Амундсен, извините меня за смелость, но прошу Вас сообщить мне, не намерены ли Вы проявить участие к судьбе моих дорогих детей: моей дочери и моего зятя, к судьбе их товарищей и попытаться отыскать их следы в Арктике.
Я знаю от своего зятя, что капитан А. С. Кучин, который вел судно, сопровождал Вас в Вашей замечательной экспедиции, во время которой Вы достигли Южного полюса.
Прошу Вас принять выражение моих самых почтительных чувств и мои самые искренние приветствия. Вдова Жан-Соссин».
Отметим, что в письме упоминаются Новосибирские острова. Это подтверждает, что еще до начала Шпицбергенской экспедиции у В. А. Русанова был план продвижения на «Геркулесе» по северным морям России далеко на восток. Обращает, конечно, внимание и то, что мать Жюльетты Жан называет дочь госпожой Русановой и В. А. Русанова — зятем.
Видимо, представляет большой интерес личный архив семьи Соссин, но никаких сведений о родственниках Жюльетты Жан нет, и ответы на наши запросы от французских организаций никаких новых данных не принесли. В 1914 году одна из русских газет сообщила, что отец Жюльетты Жан умер от безутешного горя.
Перечисленные девять членов экипажа названы в статье Самойловича, опубликованной еще в 1913 году; упоминается в ней и десятый участник экспедиции — матрос Раввинов. Биограф Русанова В. М. Пасецкий в книге «Отогревшие землю» называет его Николаем Раввиновым. Это все, что было о нем известно, но и это немногое оказалось неверным. Настоящее его имя Алексей Андреевич Раввин. Выяснилось это таким образом.
В 1975 году в ответ на публикацию в «Комсомольской правде» пришло письмо от москвички В. П. Гавриловой. «У меня есть письма, — писала Валентина Петровна, — моего двоюродного деда Алексея Раввина (в газете указан Н. Раввинов). Если они Вас заинтересуют, могу выслать их... Это является нашей семейной реликвией».
И вот пожелтевшие странички писем. Одно написано накануне отправления: «Время мало, ночью... уходим на Шпицберген. ...Может быть, не вернемся раньше будущего года: во всяком случае, не пиши раньше сентября, и если не получишь от меня ответа до 1 ноября, то считай, что мы зазимовали где-нибудь во льдах. Теперь мы идем на «Геркулесе». Вот и все, что я могу тебе сообщить, время нет, торопимся выйти в море, думал строиться этим летом — придется оставить до будущего, если буду жив; если пропаду — ты получишь все, что я имею здесь и в Норвегии... Такая экспедиция, как наша, пропадет — будет известно везде».
Валентина Петровна немногое смогла вспомнить о брате своего деда. Семья их родом из села Новое Клинского уезда. «Как попал Алексей Андреевич на Север, точно не знаю, — рассказывает она. — Я слышала об этом только какие-то «предания». Говорили, что будто бы он поджег строение помещика и вынужден был бежать из села. Попал в Норвегию. А оттуда, наверное, в Александровски.
Сохранилось письмо, которое, видимо, датируется 1909—1910 годами и в котором Алексей Андреевич глухо упоминает о своем побеге из родного села. «Бедная мама, как она страдала. Боже мой, бедная — она знала, что я страдаю, она понимала меня... Как я любил ее, но Бог мне судья — я не мог поступить иначе. Из двух зол я выбрал меньшее. Я ушел, бросив асе и всех, но забыть, забыть родных я не мог; где бы я ни был — во льдах, в морях, бури, штормы, но мои мечты и думы были с вами».
Уже позже, работая в архивах, мы обнаружили, что А. А. Раввин участвовал в 1911 году в неудавшейся экспедиции В. Ф. Држевецкого на Шпицберген. Причем в списке экипажа он назван «переводчиком». Интересно отметить, что в этой экспедиции участвовал и Р. Л. Самойлович.
Возник вопрос: почему Самойлович, зная А. А. Раввина по двум совместным экспедициям, его фамилию пишет в статье неверно? Знакомство с архивом Р. Л. Самойловича позволило ответить на этот вопрос. В рукописи упомянутой статьи Самойлович дважды пишет правильно: «Раавин» и один раз ошибается: «Раавинов». Так что ошибка, именно ошибка, узаконенная, так сказать, наборщиками, повинна в неправильном написании фамилии в наше время. Как возникло в книге В. М. Пасецкого имя «Николай», остается невыясненным.
Итак, десять имен. Кто же одиннадцатый?
Поиск был трудным. Не раз казалось, что мы близки к разгадке, но наступало разочарование.
Просматривая материалы в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде, мы обратили внимание на прошение крестьянки Евдокии Андреевны Баевой, датированное 28 мая 1914 года:
«Муж мой, Прохор Сергеев Баев, около 2 лет тому назад с экспедицией В. А. Русанова выбыл в плавание, и до сего времени я не имею сведений, где он находится.
После отъезда мужа я с дочерью 4 лет осталась у родителей мужа, но так как муж помощи теперь им не оказывает, то они меня с дочерью выгнали из дома, и теперь я нахожусь в весьма бедственном положении, проживая на чужих квартирах и снискивая пропитание для себя и дочери работой у добрых людей.
Ваше высокопревосходительство, обращаюсь к Вам слезно с покорнейшей просьбой: не оставьте меня с малюткой дочерью. Сделайте распоряжение о выдаче мне в счет жалованья мужа за 1V: года хоть 100 руб...
К сему прошению крестьянка Малошуйской волости Евдокия Андреевна Баева, неграмотная. По ее личной просьбе расписался крестьянин Федор Степанович Вайванцов».
Прошение было адресовано в Министерство внутренних дел России. В архиве сохранился и ответ директора Департамента общих дел A. Д. Арбузова:
«Крестьянке Евдокии Андреевне Баевой объявляется, что ходатайство ее о выдаче ей жалованья, следуемого ее мужу Прохору Сергеевичу Баеву по договоренности с B. А. Русановым, не может быть удовлетворено, так как Департаментом не могут быть выполнены обязательства по договору, заключенному В. А. Русановым от его имени и в качестве частного лица».
Здесь следует пояснить, что формально В. А. Русанов снаряжал Шпицбергенскую экспедицию как частное лицо. Но фактически организовал ее и полностью субсидировал Департамент общих дел Министерства внутренних дел России. И сам Русанов, и все остальные участники экспедиции получали жалованье из средств департамента.
Для нас, однако, важен не казуистический отказ чиновников, а то обстоятельство, что текст резолюции вроде бы полностью подтверждает участие П. С. Баева в экспедиции Русанова.
...Это было полной неожиданностью — ведь П. С. Баев упоминается в дневнике Альбанова как участник экспедиции Г. Л. Брусилова на «Св. Анне». Объяснило недоразумение второе прошение Е. А. Баевой, которое мы нашли в другом архивном деле. Оно написано через несколько месяцев после первого — 29 августа 1914 года. Уже начало прошения настораживало: «Муж мой, Прохор Сергеевич Баев, из экспедиции Русанова — Брусилова, отправившейся к Северному полюсу в 1912 году в качестве матроса, не вернулся. (Ныне, по частным сведениям, с поименованной экспедиции прибыло в Архангельск только 2 человека)...»
И вновь на прошении резолюция: «Отложить до выяснения судьбы экспедиции Русанова...»
В 1912 году одновременно пропали без вести три русские полярные экспедиции: В. А. Русанова на «Геркулесе», Г. Л. Брусилова на «Св. Анне» и Г. Я. Седова на «Св. мученике Фоке».
Как видно из текста второго прошения, крестьянка Е. А. Баева смешивает истории всех трех экспедиций. Это понятно: Баева живет вдали от Архангельска и неграмотна. Но попутно выяснилось и другое.
Судя по тексту резолюций, и в Департаменте общих дел, который организовал экспедицию Русанова, не знают, кто именно ушел на «Геркулесе». Следовательно, надежды найти официальный список полного экипажа «Геркулеса» не оставалось.
Тогда мы решили изучить архивы Архангельска и Александровска-на-Мурмане. Ведь вначале почти все участники экспедиции Русанова собрались в Архангельске. Отсюда они отплыли на рейсовом пароходе «Ломоносов'» — их фамилии могли сохраниться в списка пассажиров парохода. А в архиве порта Алек-сандроеск-на-Мурмане можно было надеяться найти судовую роль «Геркулеса».
Мы хотели бы поблагодарить здесь работников Архангельского областного архива, директора архива А. Ф. Малкова. Все они старались всячески помочь в поисках и, в частности, предложили поднять таможенные документы за 1912 год. «Геркулес» ведь уходил в иностранные воды и, видимо, должен был проходить таможенный досмотр.
Мы просмотрели десятки дел. В различных документах встретились знакомые фамилии — А. Я. Попов, В. Г. Попов, А. С. Чухчин... Но фамилия одиннадцатого продолжала оставаться неизвестной.
Разумеется, на протяжении долгого — трехлетнего — поиска мы имели в виду и очевидное соображение: помочь в розыске могут какие-либо материалы (документы, воспоминания, дневники, письма) трех людей, вернувшихся со Шпицбергена, — Попова, Самойловича, Сватоша — и предпринимали определенные действия. Так, в государственных архивах нашли их отчеты о Шпицбергенской экспедиции, во многих отношениях весьма любопытные. Однако упоминались в них лишь отдельные фамилии участников, а полного списка экипажа не было.
Мы пытались найти личные архивы Самойловича и Сватоша.
Особенно ценным представлялся архив З. Ф. Сватоша, ибо зоолог был официальным фотографом экспедиции. Мы запросили дирекцию Баргузинского заповедника о судьбе архива. Ответ обнадеживал — все бумаги переданы в Иркутский государственный университет. Но дальше след оборвался: университет сообщил, что в его архиве нет никаких бумаг Сватоша (1 Надеемся, что читатели журнала помогут нам в поисках архива З. Ф. Сватоша. — Авт.).
Личный архив Р. Л. Самойловича попал в случайные, но бережные руки. Его сохранили после гибели Самойловича, сохранили в годы блокады Ленинграда, когда в печку зачастую бросали ценнейшие книги. Сейчас архив хранится в Арктическом и Антарктическом научно-исследовательском институте, у профессора М. И. Белова.. Архив еще не описан, но Михаил Иванович Белов любезно разрешил нам самим заняться его разборкой.
И здесь нас поджидала удача.
Во-первых, в бумагах Самойловича мы нашли описание отплытия «Геркулеса», с которого начали свои заметки. Во-вторых, был тут оригинал работы Самойловича, о котором мы упоминали в связи с тем, как правильно писать фамилию А. А. Раввина. В-третьих...
После возвращения со Шпицбергена в Россию Рудольф Лазаревич Самойлович читал публичные лекции, весь доход от которых передавал семьям своих товарищей по экспедиции 1912 года, пропавших без вести. И письма родственников участников экспедиции на «Геркулесе», адресованные Самойловичу, были также здесь.
«Мой брат Александр Спиридонович Чукчин (фамилия написана через «к». — Авт.) уехал с экспедицией Русанова в качестве матроса. До своего отъезда в экспедицию мой брат оказывал мне материальное пособие для обучения в гимназии, поэтому не откажите, если найдете возможным, уделить мне некоторую часть из чистого сбора с Вашей лекции. Таисия Чукчина...»
«Я брат механика Быковского, уехавшего с экспедицией Русанова. В настоящее время учусь в Техническом училище, особых средств не имею, отец умер, а мать вследствие старости не может зарабатывать, поэтому рассчитывает на пособие с Вашей стороны. . Николай Быковский».
Сохранилось тут письмо и от Е. А. Баевой.
Но вот наконец то, что мы так долго искали.
«Его Высокородию горному инженеру Самойловичу Р. Л. Петербург, Николаевская, 2 (от) ненокского мещанина Михаила Ананьева Ермолина.
В июне 1912 года сын мой, ненокский мещанин Федор Михайлович Ермолин, нанявшись матросом к В. А. Русанову, ушел в его экспедицию, оставив меня, 74-летнего старика, и мать свою, а мою жену, 65 лет, без всяких средств к существованию.
Крайне тяжелое положение и мои года, не дающие мне работать как следует, заставляют меня обратиться к Вам, как участнику Русановской экспедиции, принимающему участие в оставшихся семьях участников экспедиции.
Согласно указанию газеты «Архангельск» от 3 апреля 1914 года за № 75 я позволяю себе обратиться к Вам с просьбой оказать мне возможную помощь ввиду крайней моей нужды за уходом единственного моего кормильца в Русановскую экспедицию».
Наученные прошлыми ошибками, мы проверили: не было ли Ермолина в экспедиции Брусилова или Седова? Не вкралась ли здесь какая-то иная ошибка? Проверка подтвердила, что одиннадцатым членом экипажа «Геркулеса», имя которого оставалось в забвении 65 лет, былЕрмолин Федор Михайлович .
Вскоре после этого к нам пришло письмо от Анисьи Ивановны Ермолиной — племянницы моряка с «Геркулеса».
«...От своей бабушки Пелагеи Тимофеевны Ермолиной я знала, что ее сын, Федор Михайлович Ермолин, ушел в 1912 году с экспедицией В. А. Русанова и не вернулся.
Когда я была еще маленькой девочкой, бабушка часто брала в руки фотографию и молилась. На мой вопрос, кто это и почему она молится, отвечала: «Это мой сынок, твой дядя Федя». Глубоко в душу запали мне ее ответные слова: «...ушел как канул, и нет мне весточки, где лежат его косточки, во льдах ли высоких, в морях ли глубоких, звери ли голодные растерзали, стужи ли лютые заковали...»
Здесь, в Неноксе, есть старожилы, такие, как Александр Иванович Пурнемцев, которые знают, что мой дядя Федор Михайлович Ермолин ушел в 1912 году именно с экспедицией В. А. Русанова на судне «Геркулес».
Посылаю Вам фотографию моего дяди, по словам бабушки, фотографировался он со своим .товарищем перед уходом в указанную экспедицию. На фотографии Федор Михайлович запечатлен сидя».
В письме было много слов благодарности участникам нашей общественной полярной экспедиции. Мы, что и говорить, были счастливы. Результат работы важен сам по себе, он приносит, разумеется, большое удовлетворение, но благодарность Анисьи Ивановны была неожиданной и радостной наградой.
Однако работа продолжалась, и мы обратились к Ермолиной с вопросами.
Второе письмо из Неноксы содержало немало интересных сведений.
«...От всей души хотелось бы Вам помочь, но мои поиски сведений о Федоре Михайловиче очень и очень незначительны. Обошла всех старожилов Неноксы. Старушки, которым уже далеко за 80 вздыхают, вспоминая свою молодость, и говорят, что «он был красивый да хороший, но жил дома мало».
Александр Иванович Пурнемцев сказал: «Федор Михайлович плавал от Мурманского акционерного пароходства до ухода в армию и после армии. На мой вопрос, почему дядя ушел с экспедицией В. А. Русанова, ведь это было далеко не простое плавание, А. И. Пурнемцев ответил: «Не думаю, что была материальная заинтересованность, так как в то время семья его отца жила в достатке, сам Федор Михайлович был холост, а по натуре был человеком любознательным».
Семья состояла: отец — Михаил Ананьевич Ермолин, мать — Пелагея Тимофеевна, сестры — Матрена и Наталья, братья — Андрей, Василий, Иван (мой отец) и Павел. Из всей семьи жива сейчас только сестра Наталья Михайловна, которой пошел 87-й год. Живет в Архангельске. Ездила я к ней, она очень больна и много уже не помнит, но, когда я показала ей фотографию, ту, что хранила бабушка, узнала, заплакала, сказала: «Это Феденька, наш Феденька!» Вспоминала, как он ушел в экспедицию, как отец провожал его до Архангельска, как плакала мать, которую он беззаветно любил и берег, которой он помогал во всем, даже стряпать...»
К письму была приложена фотография, которая впервые публикуется: Ф. М. Ермолин стоит слева. Затем мы получили и архивную справку:
«По документам архивного фонда Архангельской духовной консистории в метрической книге Ненокского прихода Архангельского уезда за 1886 год записано, что у мещанина Михаила Ананьина Ермолина и законной его жены Пелагеи Тимофеевой 14 февраля родился сын Федор».
Что ж, краткие биографические данные собраны. Все? Нет, в разгадке, в решении, в исполнении нашего конкретного дела вдруг мелькнуло нечто новое, важное, будто ступенька для следующего этапа работы, цель которой уже шире (так случается нередко в научном поиске в самых различных областях знаний).
В письме Анисьи Ивановны Ермолиной были такие, совершенно для нас неожиданные строки: «Дат, к сожалению, тетя Наташа никаких не помнит, только говорила, что учился он хорошо, по-видимому, окончил церковно-приходскую школу, много читал, интересовался всем, был веселый, всегда шутил, и дома, когда он приезжал, был праздник. Много рассказывала о переживаниях семьи, особенно матери, как молила бога о весточке от сына, как гадать ходила, но увы!Много лет спустя кто-то из местных радиолюбителей услышал и передал им, что где-то на Севере нашли истлевший пиджак, в карман которого была вложена записка, завернутая в бересту, такого содержания: «Погибаем от холода и голода», подписи Ермолин Ф. М. и еще фамилия, которую она не помнит(выд. нами. — Авт.)…»
На наши вопросы Анисья Ивановна ответила следующее: «О радиолюбителе мне сказала Наталья Михайловна, но кто он? Старожилы Неноксы говорят, что им был Попов Александр Яковлевич, но он погиб на фронте в Отечественную войну. О том, что такие слухи ходили, многие подтверждают, но насколько они достоверны и когда и где это было, никто не знает».
Но ведь боцмана «Геркулеса», вернувшегося со Шпицбергена в Россию, боцмана, о котором у авторов нет никаких сведений, тоже звали Александром Яковлевичем Поповым! Неужели он и этот неизвестный радиолюбитель — одно и то же лицо? Какова все-таки судьба участника экспедиции Русанова А. Я. Попова? Подтвердит ли кто-нибудь историю об истлевшем пиджаке? Вопросов можно задать немало. Быть может, кто-то из читателей поможет нам?
Д. Шпаро, начальник экспедиции, Д. Шумилов, кандидат географических наук
