Роман Евгения Коршунова «Крестоносцы» — заключительная книга трилогии, повествующей о борьбе африканских народов за свободу и независимость, против происков империалистических держав на Черном континенте, о становлении нового государства Гвиания (название вымышленное). В «Крестоносцах» рассказывается о том, как империалистические монополии, международные «нефтяные спруты» пытаются расколоть Гвианию, оторвать от страны богатые нефтеносные районы и создать марионеточное государство. При этом используются политический заговор и экономический шантаж, убийства прогрессивных деятелей и провокации, банды наемников и регулярные части ЮАР.
Героям трилогии — советскому и польскому журналистам Петру Николаеву и Анджею Войтовичу, оказавшимся во время раскола Гвиании в марионеточной «Республике Поречье», — довелось стать свидетелями заговора против Гвиании.
Анджею Войтовичу с помощью командира одного из отрядов наемников Жака Дювалена («полковника Френчи»), человека с изломанной судьбой, с трудом обретающего себя в борьбе против сил зла, удается бежать из «Республики Поречье», чтобы рассказать всему миру правду об инспирированном «президентом» Эбахоном погроме, послужившем поводом для мятежа. Петр Николаев был вынужден остаться среди раскольников .
Красная клеенчатая обложка записной книжки пахла клеем. Петр тщательно отогнул ее, чтобы не мешала заполнять первую страницу, и написал шариковым карандашом-биком на листке в бледную голубую клетку:
«Полковник Кеннон, командир соединения Кодо-6. Англичанин, возраст примерно тридцать лет. Не пьет, не курит, одержим антикоммунизмом. Взгляд полубезумный».
Петр перевернул страничку, подумал и перевернул еще одну. На следующей написал:
«Гуссенс, командир Кодо-5. Тоже полковник. Фламандец. Большой любитель пива. Циник и весельчак. На все наплевать, были бы деньги. При любом случае высмеивает «идейность» Кеннона».
Петр сидел в своем номере, том самом, где еще несколько часов назад раскладывал вещи, стараясь, чтобы вид их доказывал, что он еще вернется в эту комнату. Что же, так оно и произошло, он вернулся. И теперь начинал новую записную книжку, словно новую главу своей жизни.
Это был его долг, тот самый долг, которому подчинился Анджей Войтович, переступивший через свои чувства и все-таки севший в каноэ, чтобы уйти одному. А он, Петр, будет здесь, будет работать.
Днем, когда Жак доставил их с Анджеем в отель «Эксельсиор», Петр впервые так близко увидел наемников.
...В больших уютных креслах холла утопали мрачные длинноволосые типы в маскировочной форме, перепоясанные пулеметными лентами, увешанные сумками с гранатами. На маленьких «питейных» столиках, стоящих рядом с креслами, стаканы и бутылки соседствовали с автоматами и карабинами, набитые окурками пепельницы — с коробками патронов.
Наемники бесцельно слонялись по холлу, стояли кучками, громко разговаривали. Здоровенный бритоголовый детина обмахивался черной ковбойской шляпой, поставив ногу в высоком сапоге с серебряной шпорой на край бассейна. На бедре у него висел огромный кольт.
— Джентльмены и голодранцы, стек и пулемет, доллар и маниока, колледж и невежество, — с гневом пьяницы ревел он в лицо длинному прыщавому юнцу с глазами Иисуса Христа. — Только такие могут убивать и умирать, приказывать и повиноваться! К этому приходит каждый, кому претит жизнь в стенах какой-нибудь вонючей конторы, где кругозор твой быстро становится не шире четырех стен конуры, в которой ты каждый день протираешь штаны.
Неподалеку двое молодых парней, в кожаных брюках с бахромой, узких в бедрах и расклешенных внизу, в пестрых клетчатых рубахах нараспашку, веселые, соревновались, кто быстрее выхватит из кобуры кольт и направит его на соперника.
Они стояли, подняв руки, и считали:
— Раз, два, три...
На счет «три» они выхватывали пистолеты и мгновенно утыкали их друг другу в животы, заливаясь при этом радостным хохотом.
— Пошли, на них вы еще успеете насмотреться, — с презрением сказал Жак, заметив, что Петр и Анджей невольно замедлили шаги.
— А сейчас пойдем в бар. — Жак взял под руки своих спутников. — Я хочу вас познакомить с Гуссенсом и Кенноном. Они там, если вдруг не вздумали проехаться по позициям.
Длинная узкая комната с покрытой бронзой стойкой, за которой бегали три взмокших бармена, оказалась набита битком. Наемники толпились со стаканами в руках: немецкая, французская, английская речь мешалась с португальской, испанской, голландской.
«Их пытали так, что они стали похожи друг на друга...», «...С зажигательными бомбочками, привязанными к лапам, летучие мыши влетали в хижины, и тогда начиналась потеха!..» — доносились до Петра обрывки фраз, пока они с Анджеем протискивались к стойке вслед за решительно настроенным Жаком. «Да, раньше платили по тысяче двести фунтов в месяц... Не то, что теперь!», «...Это были кольты образца одиннадцатого года. Я взял их сорок штук — по сто двадцать баков, а в Штатах загнал по семь сотен! Конечно, умеючи и здесь можно поживиться!»
На Петра и Анджея никто не обращал внимания: здесь все были чужие и все были свои, никто не знал никого и все знали каждого. Но их привел сюда один и тот же путь, где бы он ни пролегал, — через Лондон, Париж или Нью-Йорк.
Жак словно прочел мысли Петра и обернулся, продолжая плечом прокладывать себе путь к стойке:
— Сегодня утром приземлились ДС-8 и С-130. Прилетело сразу сотни полторы европейцев. Штангер подумывает о том, чтобы сформировать отборный батальон — только из белых...
Он наконец протиснулся к стойке, огляделся и полез вдоль нее в самый дальний угол, подавая Петру и Анджею знак следовать за собою. Там народу было поменьше.
Петр, видевший Гуссенса и Кеннона на совещании у командующего войсками раскольников Штангера, узнал их сразу. Они сидели на высоких табуретах у стойки и о чем-то беседовали, а за их спинами, не давая толпе подступать слишком близко, стояло с десяток парней, всем своим видом демонстрировавших бывалость закаленных, обстрелянных солдат. Они почтительно прислушивались к разговору за стойкой.
Гуссенс, щекастый, толстошеий, был красен как помидор, то и дело вытирал свою широкую потную физиономию некогда белым платком. Перед ним стояла большая кружка пива, конечно же, не первая и не последняя.
Кеннон, бородатый, с выбритым до синевы черепом, тянул через розовую соломинку кока-колу прямо из горлышка бутылки. На бледном, оттененном угольно-черной бородой лице ярко синели большие полубезумные глаза.
Он первым заметил Жака и приветственно поднял руку:
— Хелло, Френчи! Твои командосы подоспели сегодня вовремя! А мои...
Он грязно и замысловато выругался.
— ...не солдаты, а...
Опять последовала яростная брань.
— ...Френчи, — обернулся и Гуссенс, поглаживая свой налитый пивом, похожий на бочку живот. — Ты сегодня герой! Не ты, так федералы были бы уже в Обоко! Ха-ха-ха-ха!
— Ладно, сочтемся в аду уголечками, — небрежно отмахнулся Жак от поздравлений, сразу посыпавшихся на него со всех сторон.
Ветераны знали его, а новички, уже успевшие наслушаться рассказов о ночном сражении, смотрели на Жака с немым обожанием.
— Тут со мною два парня...
Жак пропустил Петра и Анджея вперед и обнял их за плечи.
— Журналисты, будут писать о дерьме, в котором мы барахтаемся...
— За хорошие деньги, — добродушно заметил краснорожий Гуссенс. — За наличные, за звонкую монету, а не за паршивые сопливые идейки...
Последняя фраза была явно адресована нахмурившемуся Кеннону.
— Мне наплевать на ваши споры, — хладнокровно продолжал Жак. — Просто я хотел показать вам моих друзей. И сказать, что мы знаем друг друга много лет и побывали кое в каких переделках. Надеюсь, мне никогда больше не придется объяснять это кому-нибудь...
Петр перевернул еще две чистые страницы в записной книжке.
«Вся надежда на Анджея, — подумал Петр. — Он сообщит всему миру о кровавой провокации «президента» Эбахона, совершенной с благословения нефтяной монополии «Шелл». О погроме, устроенном наемниками в провинции Поречье, чтобы разжечь национальную вражду, свалить вину на федеральное правительство Гвиании и отколоть Поречье от страны».
Переправив Анджея на каноэ через Бамуангу, Петр и Жак возвратились в «Эксельсиор». Наемников в баре поубавилось. Пьяное возбуждение сменилось усталостью и меланхолией, и парни в пятнистой форме, судя по еще не тронутым тропическим загаром лицам, в большинстве своем — новички, сидели за мраморными столиками, едва перебрасываясь тягучими, медленными фразами или просто тупо уставясь на полупустые стаканы, зажатые в кулаках.
Гуссенса н Кеннона уже не было, и Жак повел Петра в угол, где у стойки бара пустовали высокие табуреты.
— Посмотри на этих, — тихонько коснулся Петр локтем Жака.— Лотелось бы с ними поговорить... Кто они, как сюда попали...
— Гарсон! — Жак щелкнул пальцем бармену, уже спешившему с бутылочкой кока-колы и стаканом, наполненным на два пальца виски. — Бутылку виски — парням на тот столик. Да скажи, что с ними хочет поговорить полковник Френчи!
...Петр перевернул еще несколько страниц — места для записей о Кенноне и Гуссенсе на будущее он оставил достаточно — и стал быстро, стараясь делать это как можно убористее, писать о том, что он услышал в этот вечер в баре.
«...Они назвались Лесли и Сэмми. Оба бывшие солдаты. Один служил на Мальте, другой в Ольстере. Почему расстались с армией ее величества королевы Великобритании, умалчивают.
Что привело их сюда? Переглянулись и засмеялись: конечно же, деньги! В стране, где почти полтора миллиона безработных, отставному солдату приходится нелегко. А тут... опять переглянулись и рассмеялись... Газеты вдруг стали публиковать объявления: требуются бывшие военные для работы за границей. Нужны люди в возрасте от 24 до 45 лет. Звонить между десятью и семнадцатью часами по телефону...
Лесли, сохранивший солдатскую стрижку, толстощекий здоровяк:
— Ну я и позвонил. Какое-то там бюро услуг. Сказал, что по объявлению. Девушка ответила, что знать ничего не знает. Хотел бросить трубку, а она говорит: «Если действительно интересуетесь работой, оставьте ваш телефон. Завтра до полудня вам позвонят». Я оставил — как тут не смекнуть, что парни боятся за свой бизнес! На другой день — точно, звонят! Говорит майор Вэнкс, просит прибыть в шестнадцать ноль-ноль в отель «Тауэр», номер 615.
Сэмми завербовался точно так же, по объявлению. Ему назначил встречу в отеле «Пикадилли» майор Хавкин».
Петр подчеркнул имена — Вэнкс и Хавкин.
«...Оба подписали контракт на тридцать шесть недель.
— Условия приличные, — говорит Сэмми. — Такую работенку надо еще поискать!
У него низкий лоб, тяжелая челюсть, маленькие глазки-буравчики. Встретишь такого один на один в темном переулке — вздрогнешь. Говорит тихо, с хрипотцой.
Каковы же условия? Говорят об этом не стесняясь, даже хвастаясь... Жак сказал им, что я журналист и его друг, а к «полковнику Френчи», командиру соединения Кодо-3, они относятся как-то странно: боятся, восхищаются и завидуют.
Итак, условия контракта: 150 фунтов стерлингов — подъемные, жалованье в неделю — та же сумма. Все без вычетов налогов. Вклад в банке. Если хочешь, могут переводить родственникам, где бы они ни жили. Через полгода— месяц оплаченного отпуска и билет на самолет до любого пункта земного шара.
Сэмми утверждает, что были обещаны и премиальные: 750 фунтов за подбитый танк, 250 — за каждого убитого солдата противника, 1200 — за взятого в плен офицера.
Сомнительно, чтобы «президент» Эбахон пошел на такие расходы, а пообещать можно что угодно!»
Петр захлопнул записную книжку — на сегодня хватит! — задумался... Конечно, эти двое рассказывают далеко не все. Впрочем, вербовщики всем и не интересовались. Называй любое имя — на него тебе выпишут фальшивый паспорт, разумеется, если сначала получишь о'кэй от врача.
У врача эти двое и познакомились. Потом подписали контракт и получили аванс.
Доставили их в отель «Глостер», а там... там уже были свои ребята, почти целая сотня — это они и прилетели сегодня специальным рейсом в Уарри. Деньги за месяц вперед должны выдать послезавтра. А пока можно жрать и пить сколько хочешь за счет «президента» Эбахона!
Оба из команды Кеннона. Говорят, что Кеннон вообще мечтает избавиться от своих черных солдат. Кто остальные, прилетевшие сегодня? Пожимают плечами: всякий сброд, профессиональных солдат мало, будьте уверены! Их-то они сумеют отличить от всяких там штатских.
Сэмми уже назначен заместителем Кеннона. Кеннон? Он о нем слышал в «Глостере». Говорят всякое. Вроде бы был парашютистом, сержантом. Служил на Кипре. В Ольстере тоже. Ограбил банк — и попался. Парню не повезло, но вот... Отсидел пять лет — и полковник! Ребята говорят, шизик.
...Жак, видя с каким интересом Петр слушает наемников, заказал еще бутылку. Лесли, застенчишв улыбаясь, поспешно наполнил стоящий перед ним стакан доверху и опрокинул его себе в глотку.
«Пьяница, — решил про себя Петр. — Тихий пьяница. А этот, Сэмми, уголовный тип».
Если бы он знал, как недалек был от истины! Уже потом, несколько месяцев спустя, когда имена и фотографии английских наемников замелькали в лондонских газетах, репортеры раскопали настоящие имена и всю подноготную Лесли и Сэмми.
А пока... откуда было Петру знать, что Лесли начинал свою карьеру парашютистов в английской армии, занимался контрабандой и подозревался в трех убийствах? Что его арестовывали несколько раз на Мальте за изнасилования? Что после восьми лет службы его с позором выгнали из армии?
Не знал и того, что Сэмми был когда-то старшим капралом английских ВВС, а заодно торговал оружием. Что именно Сэмми, а не Лесли был алкоголиком. Психиатр, обследовавший капрала, когда дело об оружии выплыло наружу, назвал его «абсолютно антисоциальным типом с больной психикой», что и избавило Сэмми от военного трибунала.
В печати появились и названия организаций, занимавшихся вербовкой наемников: некая «Консультативная служба по вопросам безопасности» в Лондоне; там же «Британская добровольческая армия», созданная майором Полем Дэниэлсом, бывшим полицейским с семнадцатилетним стажем, ура-патриотом, свихнувшимся на «красной угрозе».
И, вербуя разный сброд на войну против «красных» в Африке, Даниэле заявлял, что созывает защитников веры и называть их наемниками абсурдно, ибо они — крестоносцы «свободного» мира.
В США наемников поставляла фирма «Феникс ассошиэйтс». В ЮАР их вербовал знаменитый своими зверствами на африканской земле Майк Хор, по кличке Бешеный Майк, создавший клуб «Дикие гуси». Во Франции дело было поставлено СЕДЕСЕ — ведомством Фоккара, и притом на солидную основу. Впрочем, ЦРУ и британская Интеллидженс сервис тоже не отставали от своих французских коллег, а кое в чем и опережали их.
Всего этого Петр еще не знал. Здесь, в Поречье, он видел лишь вершину айсберга...
Петр взглянул на часы. Шел четвертый час. Не раздеваясь, он бросился на кровать и почувствовал, что не в силах больше бороться со сном...
Проснулся Петр, как ему показалось, тотчас же от громкого стука в дверь. Открыл глаза. В номере горел свет, а за незашторенными окнами было уже солнечное утро.
Стук в дверь повторился настойчивее, решительнее.
— Сейчас, сейчас, — сказал Петр и пошел открывать.
На пороге стоял Жак. Его лицо было серым от усталости, но при виде Петра он улыбнулся:
— Доброе утро. Спал не раздеваясь? Зря! Судя по всему, нам скоро придется расстаться с этим комфортом!
Пропущенный Петром, он вошел в комнату, снимая на ходу с плеча автомат. Потом сдернул со своей русой головы берет и плюхнулся в кресло. Потянулся, сладко зевнул и принялся тереть кулаками покрасневшие от усталости глаза.
— Ты не спал? — почему-то удивился Петр.
— Надо был дождаться возвращения разведчиков...
— Анджей?
— Стрельбы, по крайней мере, слышно не было, — опять зевнул Жак. — Разведчики говорят, что войска федералов оставили на том берегу только редкие заслоны и куда-то ушли.
— Значит... Эбахон добился успеха? — вырвалось у Петра. И ему вспомнились слова эмиссара компании «Шелл» в Поречье, мистера Блейка, обещавшего полную поддержку «президенту» Эбахону, как только он добьется первых успехов на фронте. Теперь деньги за нефть, за всю нефть, которую по соглашению с федеральным правительством «Шелл» качала целый год в Поречье, будут переданы Эбахону. Да, этот человек с лихвой окупит свои затраты на наемников.
— Успех? — повторил за ним Жак. — Да, пожалуй... Но неизвестно, чем этот успех еще обернется. Ты представляешь карту Гвиании и Поречья?
Петр кивнул, и Жак провел пальцем в воздухе кривую линию.
— Бамуанга, отделяющая Поречье от остальной страны.
Жак ткнул пальцем в невидимую точку.
— Здесь — Уарри. Здесь — на океане, у впадения в него Бамуанги, — Данди, нефтяная столица Поречья. У федералов есть флот. Захвати они Данди десантом с моря — откроется юго-восточный фронт, это кроме нашего, южного. Теперь северная граница — узкая Крестовая река, а за ней саванна с широкими ровными пространствами. Ее можно пересечь практически в любом месте, конечно, не в сезон дождей. При дождях это труднее. Значит, северный фронт?
— Но при африканском бездорожье, при болотах и тропических лесах воевать фронтами невозможно! — не утерпел Петр. — Даже мне, штатскому, это ясно.
— Зато можно колоннами — по дорогам. И ты знаешь, что одна неплохая дорога идет на Обоко с севера, другая — от Данди, с юго-востока. К тому же я уверен, что федералы форсируют Бамуангу где-нибудь выше или ниже нас по течению.
Жак усмехнулся:
— В пять утра Штангер созвал нас на совещание: Кеннона, Гуссенса, меня, командиров местных частей. Этот человек начинает воображать себя Наполеоном. Как же! Эбахон назначил его ни больше ни меньше, как главнокомандующим вооруженных сил Республики Поречье! Чтобы поднять дух населения, Штангер объявил, что будет платить по три шиллинга за каждого похороненного федерала. За тех, кто погиб в прошлую ночь и погибнет в будущем!
— Ого!
— Но самое забавное случилось дальше. Хитрые подданные короля Макензуа предъявили счет почти за пять тысяч могил, хотя всем известно, что федералов погибло от силы — ну, сотни две, не больше! — Жак засмеялся. — Конечно, обмануть белого человека никогда не считалось в Африке зазорным, но чтобы так нагло...
— И что же Штангер? Заплатил?
— Заплатил! И сегодня с утра радио уже вовсю трубит о пяти тысячах вандалов, преданных земле доблестными защитниками Уарри. Но это еще не все. Узнав о данных разведки, Штангер объявил, что послезавтра форсирует Бамуангу и двинет нас на Луис, чтобы с ходу захватить его, пока федералы маневрируют где-то слева, справа, впереди, позади.
— И вы... согласились?
— Гуссенс назвал все это бредом.
— А Штангер?
— Тут же вызвал его на дуэль!
Петр невольно расхохотался:
— И теперь они будут стреляться?
— Нет. Кеннон помирил их.
— Веселенькое утро ты провел. Но когда же ты будешь сегодня спать? — посочувствовал Петр.
— Не знаю...
Жак встал, вытянул впереди себя руки, несколько раз присел, затем сделал еще два-три упражнения, разгоняя сонливость.
— Я ведь привык мало спать. В легионе нас этим не баловали. К тому же надо готовиться к наступлению: Штангер с утра поехал инспектировать позиции.
— Значит... наступление все-таки состоится?
— Состоится. Кеннон поддержал Штангера, а у него сейчас ударная группа — больше сотни англичан и американцев. В Африке это все еще кое-что значит... Но хватит о делах. Позволь-ка мне принять у тебя душ, да пойдем завтракать.
Петр кивнул, и Жак принялся расстегивать куртку:
— Когда-то еще придется вымыться... Пойдем ли мы за Бамуангу, или нас вышибут отсюда так быстро, что мы даже и не успеем перегруппироваться для наступления. К тому же ресторан все равно занят Кенноном. Он собрал там своих парней и внушает им законы английской армии: за неповиновение командиру — расстрел.
Но до наступления, о котором было решено на совещании у Штангера, дело дошло не через день, а через пять. И почти каждый день — совершенно в открытую — на аэродроме Уарри приземлялись тяжелые транспортные самолеты, доставлявшие наемников и ящики с оружием, боеприпасами, медикаментами:
Вновь прибывших распределяли по командам, и «полковники» — так, а не иначе, именовали себя Кеннон, Гуссенс и другие — сходились в едином мнении: солдаты эти были никуда не годные.
— Молокососы! Подонки! Дерьмо! — ругался Жак: в его отряде Кодо-3 теперь уже было не полтора десятка, а больше сотни расхлябанных белокурых парней, не имевших никакого понятия о дисциплине и не собиравшихся подчиняться кому бы то ни было.
— Кончится тем, что я прикажу своим черным разоружить их и отправить назад первым же самолетом! — грозил он. — Они мне разлагают всю команду!
Сам Жак, не отпуская Петра от себя ни на шаг, все эти дни носился по трем своим батальонам, расположившимся на правом фланге обороны вдоль берега Бамуанги, распределяя пополнение.
Ставшие командирами батальонов ближайшие помощники Жака — Жан-Люк, Браун и Кувье — смотрели на новичков проще, больше полагаясь на своих «ветеранов». Настроение у них было боевое: за разгром федералов Кодо-3 получила премию: по пятьсот фунтов каждому белому и по двадцать пять — черному. Эбахон лично перед строем торжественно вручал деньги каждому: в британской валюте — белым, в гвианийской — черным. Своих денег Поречье пока еще не имело, они были только заказаны и печатались где-то в Европе, но, если бы даже новые банкноты и были, ни наемники, ни командосы взять бы их не пожелали — Эбахон хорошо понимал это и потому согласился пойти на расходы валюты.
Впрочем, он надеялся вскоре пополнить свои финансовые запасы. Мисгер Блейк сдержал свое слово — сто миллионов фунтов были переведены на имя «его превосходительства президента Республики Поречье маршала Дж. Эбахона», а после броска на Луис через Бамуангу «Шелл» обещала не поскупиться!
Да, дела у раскольников пока шли неплохо. Федералы попытались высадить морской десант в Данди, но были отбиты, а два транспорта и одна канонерка из состава и без того небольшого флота Гвиании погибли под огнем береговой артиллерии. Правда, разведка доносила, что федеральные войска движутся к северной границе Поречья, поэтому Кодо-1 и Кодо-2 пришлось срочно перебросить туда вместе с двумя только что сформированными дивизиями. Три дивизии вместе с Кодо-4 держали оборону Данди, и, как показывали события, довольно успешно.
Жак рассказывал все это Петру, возвращаясь с совещаний у Штангера. Сам он был настроен скептически даже несмотря на то, что военно-воздушный флот Поречья, состоящий из трех самолетов «френдшип» компании «Гвиания эйруейс», оказавшихся к моменту раскола на аэродромах Уарри и Данди, конфискованных и переоборудованных в бомбардировщики, пополнился шестью легкими реактивными машинами, способными нести ракеты.
Самолеты были доставлены воздухом в разобранном виде, и механики, сопровождавшие их, возились теперь на аэродроме Уарри. Налетов федеральной авиации пока что опасаться не приходилось. Старые «мессершмитты» гвианийских ВВС стояли без запасных частей, а новые истребители, закупленные два года назад еще гражданским правительством, не имели пилотов. Правда, федеральное правительство пыталось завербовать цх в Европе, но агенты Эбахона преуспели в этом гораздо раньше: английские и французские летчики-наемники уже болтались в кабаках Уарри, дожидаясь, когда будут собраны для них боевые машины. Это должно было случиться через несколько дней, и Жак предлагал отложить наступление, чтобы обеспечить ему поддержку с воздуха, однако Штангер, Кеннон, а теперь уже и Гуссенс не хотели терять время. К тому же хорошие премии, выплаченные хитрым Эбахоном людям Жака, распаляли аппетит: наемники и командосы рвались на тот берег, зная, что федералы оставили там лишь слабые заслоны и путь на Луис практически открыт.
...Наступление началось в ночь с субботы на воскресенье. Сотни рыбачьих каноэ бесшумно пересекли Бамуангу и высадили командосов Кодо-3. Батальоны Жан-Люка и Брауна оказались на высоте: посты федералов были сняты в полной тишине. Затем на хорошо разведанные позиции растянутой вдоль берега федеральной дивизии обрушился внезапный огонь минометов и базук. Бой был короток и жесток. Дорога на Луис — триста миль узкого разбитого шоссе — открыта.
Гуссенс и Кеннон были недовольны приказом Штангера бросить первым в бой Кодо-3. Опять премия должна была достаться чертову Френчи! И «полковники» не спешили с переправой: пусть-ка он там получит хорошую трепку! Вырвавшись вперед по шоссе на захваченных у федералов машинах, первый батальон Кодо-3 остановился. Жак и командир батальона бельгиец Кувье понимали, что дальше отрываться от основных сил опасно. Посоветовавшись, они решили занять оборону на берегу неширокой лесной речки у пересекающего ее бетонного моста — узкого, способного пропускать за раз лишь одну машину. На всякий случай мост было решено заминировать.
— А ведь мы могли бы через несколько часов быть в Луисе, — усмехнулся Кувье.
Разложив карту на радиаторе «джипа» с большими белыми буквами на бортах «ФАГ» — Федеральная армия Гвиании, он вместе с Жаком при свете фонарика, который держал Петр, прикидывал возможные рубежи, где федералы могли бы попытаться организовать оборону.
— Сорок девять мостов на одну дорогу, — задумчиво произнес Жак, отрываясь от карты. — И каждый может быть взорван. А по сторонам — болота и леса. Чем ближе к побережью — тем больше болот. Это авантюра!
Он поднял голову и посмотрел на ночное небо:
— Как только рассветет, федералы опомнятся и... Мы не знаем: может быть, у них есть какие-нибудь силы на подходе. А Гуссенс и Кеннон грабят Обури...
Петр взглянул туда, куда теперь смотрел Жак — в направлении Бамуанги. Он много раз бывал в Обури — богатом городке напротив Уарри, через реку. Два банка на центральной площади, пивной завод, большой универсальный магазин, торговые склады... Да, там было что пограбить!
Командосы Кодо-3 проскочили городок с ходу. Жак предупредил, что сам расстреляет каждого, кто отстанет от колонны. Наемники, те, кто прилетел сюда в последние дни, поворчали, но возразить не посмели, хотя Жак был уверен, что и они уже наслышаны о богатой добыче на федеральном берегу...
Но теперь, томясь на шоссе, стиснутом стенами мрачного ночного леса, они с завистью поглядывали на зарево, освещающее небо в той стороне, где остался Обури.
И Жак чувствовал их настроение... Еще полчаса — и они не вынесут ни мрачной тишины леса, ни мысли о том, что принадлежащую им по праву завоевателей добычу сейчас делят те, кому посчастливилось попасть к Гуссенсу и Кеннону.
— Надо выслать патрули вперед по шоссе, выставить фланговые охранения. И назад — к Обури,— задумчиво предложил Жак.
Кувье согласно кивнул.
— Прежде всего отправь в Обури взвод англичан, — продолжал Жак. — Тех самых...
Петр хорошо помнил парней, о которых говорил Жак. Их было человек двадцать, и всех их завербовали в одном из лондонских кабачков на Фенчерч-стрит. Потом они неделю пьянствовали в отеле аэропорта Хитроу, учинили грандиозный скандал и драку с полицией, очутились в кутузке. Но их внезапно освободили и вместо суда отправили в Поречье.
— Как очень важных персон, — похвалялся их главарь Спайк Пауэлл, прозванный за свой тщедушный рост Мини-Спайк.
Чем этот болезненного вида хлюпик с серым лицом наркомана держал в повиновении всю компанию, для Петра оставалось загадкой. Правда, Спайк был старше своих дружков, многие во взводе были совсем мальчишки, из тех, кто удрал от родителей и завербовался по фальшивым документам. Но только ли этим?
Прибыв в Уарри, они поставили условия: будут служить в одном взводе и чтоб взводным был Мини-Спайк. Штангер условие принял и направил их в Кодо-6 к Кеннону. Но уже на следующий день, после того, как Кеннон собрал всех новичков в ресторане «Эксельсиора» и заявил, что в его команде будут действовать жесткие законы английской армии, Мини-Спайк явился к Штангеру и потребовал, чтобы его взвод перевели в Кодо-3, к полковнику Френчи.
Штангер поморщился — он не привык отменять свои приказы, но согласился: перед наступлением каждый белый наемник был в цене. Зато Кеннон не счел нужным скрывать,, что расценивает эту выходку дружков с Фенчерч-стрит как «неповиновение командиру со всеми вытекающими последствиями».
Мини-Спайк, в ответ заявив, что ему плевать и на самого Кеннона, и на его угрозы, увел своих людей в расположение Кодо-3.
Жак принял английский взвод без энтузиазма, решив вернуться к решению его дальнейшей судьбы после наступления и надеясь, что снаряды и пули федералов выбьют спесь, а может быть, заодно и души, из Мини-Спайка и кое-кого из его собутыльников.
Сейчас, ожидая бунта наемников, командир Кодо-3 понимал, что, если это произойдет, тон ему задаст английский взвод.
— Отправь их и скорее возвращайся, — приказал Жак Кувье, на что бельгиец заговорщически подмигнул в ответ. Кувье вызывал у Петра симпатию, пока он случайно не узнал, что бельгиец прославился... убийствами и грабежами еще в Конго, где был вместе со Штангером.
Проводив Кувье взглядом, Жак аккуратно сложил карту и бросил ее на сиденье «джипа».
— Не нравится мне эта тишина, — сказал он Петру. — Все идет как-то не так, слишком уж легкий успех. Ни за что не поверю, что федералы оставили дорогу на Луис открытой!
— Но, может быть, у них не хватает солдат? — предположил Петр. — Ты же сам рассказывал, что они пытаются открыть еще два фронта — северный и юго-западный.
Жак внимательно посмотрел на него и покровительственно засмеялся:
— А ты постепенно становишься стратегом. Смотри же, кажется, есть какая-то международная конвенция, запрещающая журналистам браться за оружие в ходе боевых действий.
— Мое оружие — вот... — Петр приподнял фотокамеру, висевшую у него на груди. — И вот...
Он приложил руку к нагрудному карману, из которого торчали записная книжка и авторучка.
— Что ж, будем надеяться, что оно окажется счастливее наших базук, — вздохнул Жак. — А вот и наш бельгиец! Быстро же он обернулся!
— Англичане уже ушли в Обури... самовольно, — доложил запыхавшийся Кувье. — Мини-Спайк увел их.
Жак со злостью выругался:
— Ладно, пусть только окончится эта авантюра, я с ними поговорю...
Он взглянул на горизонт:
— Светает... Санди! Манди!
— Йе, са! — хором прозвучали в предрассветном сумраке голоса телохранителей, и они появились у «джипа», словно выросли из-под земли.
— Поехали, — решительно сказал Жак и сел за руль.
— Йе, са! — ответили телохранители и ловко перемахнули через борта «джипа» на заднее сиденье.
Петр, не дожидаясь приглашения, уже привычно — сколько раз это повторялось еще на том берегу Бамуанги! — последовал их примеру и уселся рядом с Жаком.
— Проскочим по дороге вперед, — обернулся тот к Кувье. — Надо заставить противника себя обнаружить... и уносить ноги к Бамуанге, пока не поздно!
Бельгиец на секунду задумался, потом обошел «джип» и уселся рядом с Петром на переднем сиденье третьим:
— Поехали!
Жак посмотрел на Кувье, усмехнулся, но ничего не сказал.
— Скажите парням у М-66, чтобы не всадили в нас снаряд, когда будем возвращаться. — Жак обернулся к телохранителям, и Санди сейчас же прокричал что-то на языке идонго командосам, замершим у американской противотанковой пушки, направленной на уже хорошо видный в утреннем свете мост.
Дорога была пустынной. И это казалось необычным. Сколько раз вот так, на рассвете, Петру приходилось ехать воскресным утром по какой-нибудь гвианийской дороге, и каждый раз она была полна жизни. Цепочки женщин с корзинами на головах словно скользили по ее обочинам на рынок ближайшего городишка. Усталые, в болотной грязи, брели охотники со старинными кремневыми мушкетами. Рядом бежали тощие собаки с высунутыми языками. У удачливых стрелков с пояса свешивались порой одна-две зеленые мартышки или крупные куропатки, взятые на молодых посадках гевеи. Сборщики латекса ехали на велосипедах, увешанных сетками, в которых белели тяжелые шары застывшего сока каучуконосов. Позже появлялись стайки ребятишек в дешевой синей форме, с сумками из рафии через плечо, шагающие в школу при католической или протестантской миссии.
Но теперь дорога была мертва, и это был действительно плохой признак, признак того, что местные жители не оказались застигнутыми врасплох штурмом Обури, что федеральные власти предупредили их обо всем заранее.
Так считал Жак, но Кувье сомневался: федералы могли просто-напросто выселить жителей прифронтовой зоны.
Миль через пять показалась деревня — длинный ряд глиняных домиков под тростниковыми крышами. Окна были плотно закрыты почерневшими от сырости ставнями, двери заперты тяжелыми самодельными замками. Ни курицы, ни собаки.
— Иджебу, — сказал Кувье, заглянув в карту, которую поднял из-под ног Петра.
— Пригнитесь, — не отрывая глаз от дороги, приказал Жак. — А лучше — сядьте на пол.
Санди и Манди сейчас же соскользнули вниз и уселись на полу, выставив автоматы по обе стороны машины.
Петр нерешительно взглянул на Кувье, но тот лишь пренебрежительно махнул рукой:
— Если уж влепят очередь, то прошьют все насквозь...
И не сдвинулся с места. Петр последовал его примеру. Жак недовольно покосился на них, но промолчал.
Они без приключений проехали покинутую деревню и миль через пять остановились: впереди был узкий мост.
Жак заглушил мотор, и сразу же наступила полная тишина. Впереди и позади — пустынная дорога, по сторонам глухой лес, в котором не пройти без мачете и нескольких шагов.
— Мы ищем их, а они уже где-нибудь у самого Луиса, — рассмеялся Кувье. — Готовятся к капитуляции.
— Или ждут, когда мы втянемся поглубже на их территорию. И тогда...
Жак обвел взглядом могучие стволы деревьев, оплетенные лианами, высокую, почти в рост человека, траву на обочине и в придорожной канаве...
— А если нас принимают за федералов? — высказал Петр мысль, неожиданно пришедшую ему в голову. — Ведь у нас на машине написано «ФАГ».
— У федералов, насколько мне известно, европейцы в армии не служат, — хмуро пробормотал Жак, продолжая вглядываться в чащу.
Он неожиданно поднял руку, требуя тишины, прислушался, хмыкнул. Потом включил двигатель и резко развернул машину.
— В лесу люди, — тихо сказал он. — Не слышно птиц — их распугали. Теперь только бы они не поняли, что мы догадались... Поедем медленно, как ни в чем не бывало...
И он плавно тронул «джип».
— Федералы, са! — почти одновременно раздался крик Санди, и, вскочив во весь рост, телохранитель ударил по лесу длинной очередью.
— Идиот! — яростно заорал Жак и дал полный газ.
Но лес уже превратился в ад, опоясавшись огненными вспышками выстрелов.
Окончание следует
