Твердыня польского «гонора»

Никита Соколов, автор материала, признан в РФ иностранным агентом в 2024 году

«Гонор» — по-польски «честь». Честь, сопряженная с величием и славой. Понятие это для поляков первостепенной важности. В девизе на знаменах Войска польского, восходящем к рыцарскому Средневековью, оно занимает центральное место: «Бог, честь, отечество». И если новая столица, Варшава, ассоциируется скорее с выпавшими на ее долю страданиями, то Краков — живой памятник и символ польской чести, а также той героической эпохи, когда Польша не без успеха вела борьбу за гегемонию во всей Восточной Европе.

Предание связывает основание Кракова с легендарным князем Краком, жившим в VI столетии. Князь этот будто бы одолел дракона, обитавшего в пещере у подножия Вавельского холма, а затем заложил на том холме крепость. Правда, в иных сказаниях говорится — и даже с большими подробностями, — что избавлением от ужасов драконьей власти горожане обязаны не ему, а подмастерью сапожника по имени Скуба, вызвавшемуся по призыву князя уничтожить зверя, когда уже все родовитые воины отчаялись. Тщедушный парнишка взялся одолеть дракона не силой, а хитростью. Скуба преподнес ему барана, нашпигованного серой и смолой. Дракон, существо грубое, приношение проглотил, а затем, конечно, почувствовал неутолимую жажду, бросился к Висле — и пил, пока не лопнул.

В память о Краке горожане насыпали один из мемориальных курганов — их в городе четыре, на каждую сторону света. А кости дракона подвесили над входом в кафедральный собор. Люди суеверные придают этой инсталляции большое значение и уверяют, что Польша стоит незыблемо, покуда на месте останки. Ну а более циничные и сведущие в зоологии утверждают, что висит там неведомо для чего мамонтова кость, мистической силой, разумеется, не обладающая.

Но хотя никакой мистики тут нет, город производит на приезжего магическое впечатление.

Над пещерой дракона

В плане старый Краков напоминает лютню. На обращенной к югу оконечности «грифа» располагается Вавель — холм, на котором стоит королевский замок. Он имеет для Польши примерно то же значение, что для России — Московский Кремль. Это и твердыня государства, овеянная героическими воспоминаниями, и средоточие церковных святынь.

Яснее всего понимаешь это, поднимаясь на Вавель со стороны улицы Каноников. Вся двухсотметровая крепостная куртина сплошь усеяна маленькими табличками размером с кирпич. На них — имена 6329 горожан, на добровольные пожертвования которых Вавель был выкуплен у австрийского правительства в 1905 году и отреставрирован. Польша — страна небогатая, и замок восстанавливали почти пятьдесят лет — главным образом на частные средства.

На вершине бастиона гарцует бронзовый Тадеуш Костюшко. В 1939 году, во время оккупации, памятник был уничтожен по распоряжению немецкого генерал-губернатора, квартировавшего в королевском замке. После войны немцы по собственной инициативе изготовили дубликат, но злые языки из местных искусствоведов утверждают, что новый вариант несколько «подредактирован». Раньше герой сидел на изящном польском скакуне арабских кровей, а ныне под ним тяжеловатый немецкий жеребец.

Сразу за Королевскими воротами — кафедральный собор Святых Станислава и Вацлава, место коронации и усыпальница польских правителей. От первого собора, заложенного в XI столетии, сохранились лишь часть башни Серебряных колоколов и крипта Святого Леонарда. Нынешний выстроен в XIV веке в готическом стиле. Впрочем, снаружи это почти незаметно, поскольку самый почитаемый польский храм со всех сторон оброс прилепившимися к нему барочными приделами.

Посреди просторного центрального нефа располагается Алтарь Отчизны, на который короли возлагали военные трофеи. В частности, здесь в 1411 году были выставлены знамена Тевтонского ордена, взятые в Грюнвальдской битве. Непосредственно за ним, ближе к церковному алтарю, на возвышении хранится главная святыня — мощи покровителя Польши, краковского епископа Станислава, помещенные в серебряную раку тонкой работы.

Вокруг каменные саркофаги королей Владислава Локотка, Казимира Великого и королевы Ядвиги. Национальным пантеоном служит подземная крипта собора, где покоится прах поэтов Адама Мицкевича и Юлиуша Словацкого, борца за американскую и польскую свободу Тадеуша Костюшко и его соратника, а позже — наполеоновского маршала Юзефа Понятовского. В особом мавзолее похоронен Юзеф Пилсудский, основатель современного польского государства. Товарищ Александра Ульянова, вместе с ним готовивший покушение на российского императора Александра III, а потом, в 1920 году, уже в качестве главы польского государства, отбивший атаку коммунистических войск Владимира Ульянова, покоится в простом солдатском гробу, разительно выделяющемся на фоне роскошных гранитных саркофагов. Завершает череду национальных героев генерал Владислав Сикорский — в довоенной Польше главный конкурент Пилсудского, возглавлявший в 1939–1943 годах не капитулировавшее перед Германией польское правительство в изгнании.

Но главная краса Вавеля — бесспорно, королевский замок. Первая княжеская резиденция, выстроенная еще в XI столетии Болеславом Храбрым и перестроенная в XIV веке, практически без остатка сгинула в страшном пожаре 1499 года. Нынешний замок был заложен около 1550-го. Работами руководили, как и в Московском Кремле, итальянские мастера, а над внутренним убранством трудились преимущественно немецкие художники, в частности Ганс Дюрер, брат знаменитого Альбрехта. Сегодня в замке музей, включающий четыре раздела: «Королевские покои», «Сокровищница», «Оружейная» и «Утраченный Вавель» — собрание археологических материалов и документов, повествующих о безвозвратно утраченных частях замка в результате пожаров, перестроек и других катаклизмов.

Вавель — разумеется, место главных государственных торжеств. Здесь в День независимости, 11 ноября (в память о Компьенском перемирии, которым завершилась в 1918 году Первая мировая война, после чего было восстановлено самостоятельное польское государство), проходят военный парад и праздничная демонстрация. Ну а в обычные дни сюда с удовольствием приходят погулять горожане. Не рекомендуются такие прогулки только первокурсникам — почему-то дурная примета. Но студенты постарше вечерами отчаянно носятся по холму на «горных байках».

А у подножия Вавеля расположился и вполне ярмарочный аттракцион — «Пещера дракона», где посетителей в самом деле встречает чудовище, извергающее огонь. Летом желающие сфотографироваться с ним выстраиваются в гигантские очереди. Вход платный — хороший пример краковской изобретательности в создании источников дохода практически «из ничего».

Вольный город

Первые достоверные сведения о Кракове оставил потомкам испанский иудей Ибрагим ибн Якуб, посетивший эти места в 965 году. Город показался ему значительным по размерам, а особенно он похвалил дороги, связующие его с Прагой — крупнейшим в то время восточноевропейским торговым и культурным центром.

Удачно расположившись на том месте, где Висла становится судоходной, Краков быстро рос и богател. В 1000 году Болеслав Храбрый, первым из польских князей получивший королевскую корону и много радевший о христианизации своих подданных, учредил тут епископскую кафедру. Следом за католическими миссионерами, преимущественно из германских княжеств, в Краков двинулись монашеские ордена. Первыми в 1222-м пришли из Праги доминиканцы, а за ними — цистерианцы и францисканцы, которых и сейчас часто можно встретить на улицах города. За монахами потянулись промышленники и торговцы, и к началу XIV столетия немецкая община Кракова, члены которой составляли городской патрициат, была настолько влиятельна, что даже попыталась самовольно призвать короля из немецких земель — принца Иоанна Люксембургского.

Но этот замысел не удался. Князь Владислав Локетек явился в 1311 году в город во главе войска из польской и венгерской шляхты, жестоко приструнил немецких бюргеров и учредил в Кракове свою резиденцию. Когда в 1320-м он был провозглашен королем, в городе впервые состоялись коронационные торжества. И до 1734 года польские монархи продолжали короноваться здесь, даже после переноса столицы в Варшаву в 1609 году. Непосредственным поводом для переезда двора послужил пожар на Вавельском холме, во время которого сильно пострадала королевская резиденция. Однако основной причиной для переноса столицы стала заключенная в 1569 году государственная уния между Польшей и Литвой, по которой Краков оказался на окраине огромной Речи Посполитой. К тому же в Варшаве Сигизмунд III, претендовавший еще и на шведский престол, был ближе к своим шведским «избирателям». Король своего добился, но окончательно разрешить спорные вопросы относительно прибалтийских территорий между двумя державами ему не удалось — и после его кончины войны со Швецией возобновились. Город начал хиреть и решительно пришел в упадок после неудачной для Польши войны в 1660-е. Краков был осажден и разграблен: местное золото шведы увозили на 18 больших подводах. Восстанавливался город тяжело и долго. А в 1772-м вновь сильно пострадал во время войны, завершившейся первым разделом Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Английский путешественник Уильям Кокс, посетивший его в 80-е годы XVIII века, писал, что «судя по множеству руин и разваливающихся домов, можно подумать, будто город только вчера пережил осаду и был захвачен неприятелем». После неудачного выступления Тадеуша Костюшко, пытавшегося в 1794-м восстановить единство Великой Польши, и окончательного раздела Речи Посполитой город отошел к Пруссии, но вскоре был передан Австрии. Уходя, пруссаки прихватили с собой сокровищницу Вавельского замка, включая королевские регалии, которые недолго думая перечеканили в монету. Чудом уцелел только легендарный «Щербец» — старинный меч, по легенде принадлежавший еще Болеславу Храброму.

Однако к началу XIX века Краков вполне оправился, а вскоре и вовсе пошел в гору. Главным условием подъема стала, как это часто бывает, «воля». В 1815 году решением Венского конгресса европейских монархов, производивших «капитальный ремонт» расшатанной наполеоновскими войнами Европы, Краков стал Вольным городом, центром крошечной «краковской республики». Республика, хотя и находилась под протекторатом трех держав, располагала собственной валютой и администрацией, а главное — польский язык имел здесь статус государственного (тогда как на прусских, австрийских и русских территориях он всячески вытеснялся). Вольный город быстро сделался местом притяжения всех патриотов, стремившихся к восстановлению великой Польши. В феврале 1846 года они подняли восстание, в несколько месяцев жестоко подавленное австрийцами — не без помощи окрестных крестьян, которых мало привлекало восстановление шляхетских вольностей. 16 ноября 1846 года Краков вошел в состав империи Габсбургов, а Вавель превратился в казарму австрийских войск. Это, однако, лишь укрепило авторитет города как главного центра свободомыслия, места выработки национальной идеологии и мифологии. Старинный краковский университет — Ягеллонская академия — по-прежнему служил не только «храмом науки», но и кузницей патриотически настроенной интеллигенции.

В 1902 году подготовка к восстановлению польского государства перешла в активную фазу, когда Юзеф Пилсудский создал в Кракове под вывеской «стрелкового общества» базы для тренировки бойцов освободительной армии. Немедленно после начала Первой мировой войны из «выпускников» общества в городе была создана Первая польская бригада, вступившая в войну на стороне Австро-Венгрии в надежде, что благодарные австрийцы поспособствуют восстановлению Польши. Из бригады вскоре вырос Польский легион, но, заняв территорию всей страны, германско-австрийские союзники немедленно отправили Пилсудского в тюрьму. И только осенью 1918-го, после крушения центральноевропейских империй, он вернулся в Варшаву, где был назначен «временным начальником» польского государства и главнокомандующим его вооруженными силами.

Не сломили вольного краковского духа и тяготы Второй мировой войны. Горожане и поныне гордятся тем, что только здесь из всей Польши безоговорочно провалился референдум 30 июня 1946 года. Прокоммунистическому Временному правительству, несмотря на фантастические фальсификации («приписки» достигали 40%, как выяснилось после проверки результатов, проведенной уже в 1989-м), пришлось официально признать отказ большинства краковских жителей от социализма и «народной демократии».

Несмотря на все эти исторические перипетии, старый Краков не претерпел радикальных изменений. Он не был серьезно разрушен во Вторую мировую войну и не был задействован в экспериментах коммунистического режима, а рос естественно и осовременивался в высшей степени деликатно, сохранив свой облик.

Звонкая симметрия

Если Вавель — символ и средоточие историко-мифологического прошлого Кракова, то его сердце, средоточие городской жизни — это Главный рынок. Гигантская площадь — почти правильный квадрат со стороной 200 метров — была заложена в 1257 году по распоряжению короля Болеслава Стыдливого, пожаловавшего Кракову городской статус. Ровно посреди нее стоит изящное здание рынка — Сукеннице. Суконные ряды росли постепенно и не сразу приняли современный вид. Первоначально было просто два ряда лавок, потом в 1300-м их подвели под общую крышу, а по прошествии некоторого времени надстроили второй ярус. Но в 1555 году это сооружение сгорело дотла, и тогда были выстроены новые ряды — уже каменные. Возводили их местные мастера под руководством падуанского мастера Джованни Моска, украсившего сооружение итальянским аттиком.

Сукном здесь давно не торгуют. Теперь все пространство под старинными сводами заняла сувенирная ярмарка, где продаются характерные краковские поделки, вроде украшений из янтаря. А по всему периметру площади расположены ресторанчики и кафе на любой вкус и кошелек.

Здесь, как нигде, ощущается особенность краковской атмосферы, а каждый камень — свидетель исторических событий. В одном углу площади плита на мостовой обозначает то место, где великий магистр Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн принес в 1525 году вассальную присягу польскому королю Сигизмунду I. А близ одинокой башни, оставшейся от сгоревшей старой ратуши, аналогичной плитой отмечено место, где клялся в верности народной свободе Тадеуш Костюшко. Здесь же неподалеку сохранился «Дом под орлом», откуда он начинал подготовку восстания. А рядом с ним — здание, где пировали по случаю помолвки Марина Мнишек и самозваный «царевич Димитрий» — беглый московский монах-расстрига. До сих пор стоит на площади и дом, в котором разместилась первая постоянная почтовая станция (впрочем, тогда, в 1558-м, регулярная связь была только с Венецией — главным торговым партнером Кракова).

Но эта историческая патина, покрывающая буквально все, не мешает горожанам комфортно существовать в памятниках архитектуры, используя их то «по назначению», а то и на новый, современный лад. По сей день открыт для посетителей ресторанчик «Вежинек». Владельцы, конечно, сменились, но в этих самых хоромах Николай Вежинек, член городского магистрата, устраивал честной пир европейским монархам, съехавшимся на коронацию Казимира Великого. А в так называемом Княжеском доме, где ныне книжный магазин, в верхних покоях, говорят, до сих пор видны следы опытов знаменитого чернокнижника пана Твардовского.

Номера домов на улицах — по краковским меркам изобретение недавнее: они появились лишь в 1882 году. Но в историческом центре здания по-прежнему именуются по геральдическим фигурам или украшениям над входом. Самый роскошный из дворцов на рыночной площади — князей Потоцких — все так и называют (не совсем почтительно): «дом под баранами». Кстати, к титулам поляки относятся тоже без особого почтения. Все эти графские и княжеские достоинства были жалованы австрийскими или российскими императорами. Польские же шляхтичи считали себя всем ровней, не исключая и выборного короля.

По тому же принципу названа и лучшая краковская гостиница «Под розой». Она благополучно принимает постояльцев, как делала это в XVI столетии, только комфорт соответствует уже нынешним высоким стандартам (не путать с гостиницей «Под белой розой», где останавливался Бальзак, — это гораздо более скромное заведение в новом городе). В начале XIX века ее, было, переименовали из конъюнктурных соображений в Hotel de Russie — в память о том, что в ней останавливался в бытность в Кракове в 1805 году российский император Александр I. Но вскоре после патриотического восстания 1846 года вернули прежнее название.

Время в старом Кракове не то чтобы остановилось, но замедлилось. Отмеряется оно по старинке сигналом, который ежечасно подает во все четыре стороны света трубач со звонницы Марьяцкого костела. Мелодия «хейнала» (от венгерского «утро») по традиции обрывается на полутакте, в память о городском трубаче, который, по преданию, в 1241 году успел подать сигнал о приближении к городу монгольских полчищ, после чего был сражен вражеской стрелой. О точности времени заботиться начали только в XIX столетии — причем весьма своеобразно: с 1838 года горнисту ровно в полночь стали подавать отмашку флажком с крыши университетской обсерватории. Тогдашние механические часы не отличались большой точностью, и горожане больше доверяли солнечным, которых и ныне много на улицах Кракова. Самые известные — и некогда самые надежные — на стене Марьяцкого костела.

Главный городской собор, посвященный Богоматери, или, как здесь говорят, «Марьяцкий», решительно разрушает симметрию площади. Он старше нее и потому не вписывается в прямой угол площадного квадрата. Окончательно симметрию рушат разновысокие башни-звонницы. Высокая «хейналика», из окна которой подает сигнал краковский трубач, увенчана готическим шпилем. Вторая — на десяток метров ниже и заканчивается ренессансным куполом. Однако эта разномерность не безобразит здание, а лишь придает ему обаяния.

Марьяцкий собор — живое свидетельство стремления краковского мещанства не ударить в грязь лицом перед королевским собором на Вавеле. Ради этого и во славу Божию горожане были готовы на великие траты. Главная достопримечательность Марьяцкого собора — гигантский резной алтарь работы нюрнбергского живописца и гравера Фейта Штоса — обошелся краковянам в 2808 золотых флоринов, сумму, равную годовому городскому бюджету. Правда, мастер сработал на совесть. Огромный «складень», созданный за 12 лет, включает 200 фигур и более 2000 резных деталей. За время работы немецкий резчик вполне ополячился и даже стал именоваться на здешний манер Витом Ствошем (Стошем).

Алтарь Ствоша немцы во время Второй мировой войны вывезли в Нюрнберг, где его после с трудом отыскали. А по его возвращении в Краков горожане должны были раскошелиться на сложную реставрацию, занявшую целых три года. Так что на свое законное место в Марьяцкий собор алтарь вернулся только в 1957 году.

Краковский вихрь

В январе 1945 года старинный Краков чудом избежал полного уничтожения. Немецкое командование предполагало заминировать город и Вавельский замок, чтобы произвести взрыв в тот момент, когда советские войска займут город. План был сорван во многом благодаря усилиям советских диверсионно-разведывательных групп. Одна из них, которой командовал Алексей Ботян, ликвидировала крупнейший склад боеприпасов, предназначенных для уничтожения Кракова, в замке Новы-Сонч. А группе капитана Евгения Березняка удалось захватить немецкого инженер-майора, который имел непосредственное отношение к минированию и смог начертить план, который и был передан наступающим советским войскам, сумевшим своевременно блокировать злодейский «рубильник». История эта приобрела широкую известность благодаря популярному в 1970-е годы телефильму «Майор Вихрь» по сценарию Юлиана Семенова, допущенного в секретные архивы. Впрочем, оба оставшихся в живых разведчика признают, что образ майора Вихря — собирательный, что помимо них в окрестностях города работало еще несколько диверсионных групп, и что «главный спаситель Кракова — советский солдат».

По святым местам

Компактный старый Краков — идеальное место для пеших прогулок. Он весь помещается внутри кольца, который образовывали с XV века городские стены, а после их сноса в 30-е годы XIX столетия — разбитые на их месте бульвары.

От прежней городской фортификации осталась только северная часть стены с башнями басонщиков, столяров и плотников. Названия цехов башни носили потому, что за каждой ремесленной гильдией была закреплена часть стены, которую они и должны были оборонять в случае появления неприятеля. Эта часть укреплений осталась, несмотря на протесты австрийских инженеров, по настоянию известного медика, профессора Радванского, доказывавшего, что она надежно укроет город от «северных ветров, флюксии вызывающих». Уцелел и «барбакан» — круглое укрепление перед Флорианскими воротами, выстроенное в 1499 году. Краковяне зовут барбакан «кастрюлей», а следовало бы им быть почтительнее — сооружения этого типа, столь хорошо сохранившиеся до наших дней, можно пересчитать по пальцам, и краковский экземпляр — один из лучших. Городские стены сейчас кажутся низковатыми, но на момент постройки уровень земли был на два метра ниже — «культурный слой» нарос.

Общая длина бульварного кольца — «плантов» — меньше трех километров, и поперек старый город можно пересечь деловым шагом минут за двадцать. Но делать этого ни в коем случае не стоит. Здесь следует бродить неспешно, и лучше потратить на это занятие несколько дней, чтобы не упустить любопытных исторических и культурных памятников, которыми это крошечное пространство нашпиговано очень плотно.

Например, собор францисканского монастыря, по праву считающийся самым красивым в городе и особенно славящийся витражами художника-модерниста Станислава Выспянского.

Отсюда можно не торопясь спуститься на Скалку, в прошлом — мыс, выдающийся в Вислу, а ныне часть района Казимеж, где, по преданию, был в 1079-м казнен и расчленен главный заступник земли польской святой Станислав. Хотя более вероятно, что казнили святителя на Вавеле, непосредственно после его непонятной ссоры с королем. Однако по традиции почитается именно место у Вислы.

А раз уж вы отправились «по святым местам», то непременно стоит посетить и те из них, что связаны с именем папы Иоанна Павла II — без них смысл и наполнение «польского гонора» будут не вполне понятны. Почивший папа является предметом обожания во всей Польше, но особенно чтят его в Кракове, где он начинал карьеру рядовым священником, а позднее служил епископом. Не будет большим преувеличением считать Иоанна Павла крестным отцом польской независимости, поскольку избрание в 1978 году понтификом поляка значительно укрепило дух противников коммунистического режима. Главное место поклонения папе — Епископский дворец. Здесь 1 ноября 1946 года молодой поэт Кароль Войтыла был рукоположен в духовный сан тогдашним краковским епископом Адамом Сапегой. Здесь же он жил впоследствии, став епископом сам, и здесь останавливался при посещении Кракова, уже будучи папой. Сотни свечей ежевечерне зажигаются в скверике напротив дворца, из окна которого на город с фотопортрета смотрит благословляющий его пастырь.

Следующий пункт маршрута — собор Св. Флориана. Здесь покоятся мощи святого, отбитые королем Владиславом II Ягелло у командора крестоносцев в Грюнвальдской битве. По преданию, волы, тянувшие повозку, на которой находился ковчег с мощами, остановились на этом месте и не пожелали двигаться далее. Но многочисленных молящихся в этот храм привлекает не память о древнем чуде, а то, что здесь в 1949–1951 годах служил приходским священником молодой Кароль Войтыла.

Тех, кто захочет проникнуть в этот культ глубже, специальный «Папский поезд» (на многочисленных мониторах в вагонах непрерывно идет трансляция документального фильма о Войтыле и отрывки из его проповедей) отвезет на родину всенародно чтимого пастыря в крошечный городок Вадовице. Здесь путешественнику покажут любопытную экспозицию, главным образом из фотографий и некоторых личных вещей будущего понтифика, размещенную в стенах квартиры, где его семья снимала две крошечные комнаты. Посетитель с удивлением обнаружит, что по своим вкусам поэт и театрал Кароль Войтыла был образцовым интеллигентом-шестидесятником: увлекался байдарочными походами и горными лыжами. А еще здесь непременно следует попробовать «креманки папецкие». Как-то раз, приехав на родину уже на вершине славы, папа обмолвился, что мечтает вновь попробовать тех дивных пирожных, какие во времена его детства продавали в кондитерской напротив школы. Производство немедленно возродилось. И теперь продажа «папских пирожных» составляет для маленького Вадовице неплохую доходную статью.

Из краковского «Пантеона»

Ян Длугош (1415–1480), краковский каноник и дипломат, воспитатель детей короля Казимира IV, прославился составлением «Истории Польши» — лучшей польской средневековой хроники на латинском языке, доведенной до 1480 года. Дом его цел до сих пор. И с ним связано предание, будто бы там мылся, по обычаю, в бане литовский князь Ягайло перед помолвкой с королевой Ядвигой, а польские государственные мужи подглядывали в щелки — в надежде уяснить, готов ли князь к продолжению рода.

Пан Твардовский — польский вариант Фауста — по преданию, проживал в Кракове в XVI столетии. Здесь же, на горе Кржемионке, он и заключил договор с дьяволом, обещав нечистому душу в обмен на магическое искусство, в частности умение летать. Впоследствии же хитрый Твардовский избежал геенны огненной, отогнав беса, пришедшего за его душой, пением псалмов. Но обречен летать туда-сюда между небом и землей до самого Страшного суда.

Тадеуш Костюшко (1746–1817), польский шляхтич, родившийся на Волыни, получил образование в монастырской школе, а потом в парижском военном училище. Боевой славой он покрыл свое имя, воюя на стороне американских колонистов, восставших против британской метрополии. Победа американцев в решающей битве под Саратогой в 1777-м была во многом его заслугой. 24 марта 1794-го на центральной Краковской площади он объявил о начале освободительного восстания, которое должно было привести к реставрации Великой Польши, разделенной в 1772-м соседними империями. В качестве главнокомандующего Костюшко стремился придать восстанию общенародный характер и привлечь к делу крестьян, коим обещал свободу — правда, безуспешно. После подавления восстания он был заключен в Петропавловскую крепость в Петербурге, но уже в 1796-м отпущен повелением Павла I, помиловавшего всех пленных поляков. Умер Костюшко в Швейцарии, по-прежнему мечтая о Великой Польше.

Князья Чарторыйские
Князь Адам (1770–1861) в молодые годы был ближайшим приятелем российского императора Александра I и даже входил в знаменитый «Негласный комитет», где обсуждались смелые планы российских реформ, предусматривавшие свободы и для Польши. Планы не сбылись, и во время польского восстания 1830–1831 годов князь возглавил революционное Национальное правительство. После поражения восстания он жил в Париже, где был провозглашен «польским королем de facto». Туда он успел вывезти роскошное собрание картин и предметов старины, которые собирал с большим знанием дела, взяв за образец Петербургский Эрмитаж (начало коллекции, впрочем, положила еще его матушка княгиня Изабелла — собирательница польских древностей). Сын его, князь Владислав (1828—1894), во всем продолжал дело отца и, живя в Париже, был во время польского восстания 1863–1864 годов главным дипломатическим агентом революционного правительства. В 1876 году князь переехал в Краков, где учредил на основе отцовского собрания музей и картинную галерею в здании бывшего арсенала.

Ян Матейко (1838–1893), крупнейший польский художник-романтик, уроженец Кракова, много потрудившийся над украшением родного города. С юности испытывая тягу к деталям исторического быта, он непрерывно их зарисовывал, а позже составил «Историю польского костюма». Когда Матейко пригласили делать зарисовки при вскрытии королевских саркофагов, он показал эти наброски своему ученику Станиславу Выспянскому, который по ним изготовил для вавельского кафедрального собора витражи взамен утраченных древних. Однако тогдашний краковский епископ счел витражи неподходящими и не пожелал видеть их в церкви. Теперь они выставлены в особом павильоне на Гродской улице.

«Инородные» части

Портрет Кракова будет неполон, если не упомянуть два исторических района, совершенно выпадающих из общей городской тональности. Некогда основанный в 1335 году Казимиром Великим как отдельный город, Казимеж давно стал краковским кварталом. Но совершенно особого рода. В конце XV века сюда по повелению короля Яна Альбрехта были выселены все городские иудеи. А поскольку евреи составляли в то время до трети краковского населения, то в результате здесь возник целый городок, живущий строго по Талмуду и управляемый раввинами и старейшинами. Даже архитектурно многие улочки Казимежа похожи не столько на европейский Краков, сколько на ближневосточные города, где соседи здороваются через улицу, стоя на балконах. Правда, центральная магистраль еврейского квартала — Широкая — напротив, соответствует своему названию настолько, что, скорее, похожа на вытянутую площадь. Широкая упирается в Старую синагогу, выстроенную бежавшими из Праги евреями после погрома 1389 года. Теперь в ней музей, посвященный истории еврейской общины.

Прогресс просвещения и толерантности казался в XIX столетии необратимым. Ограничительные законы, запрещающие евреям селиться в старом Кракове, были отменены в 1860 году. В начале следующего столетия иудеи составляли уже треть городского совета, а в 1905-м один из почтенных приверженцев Моисеева закона даже занял пост заместителя бургомистра.

Все перевернулось в 1939-м. Германские оккупационные власти согнали всех не успевших бежать из города евреев в «гетто» в заречном районе Погорже, а затем в концентрационный лагерь в Пласцове (ныне — Площадь героев гетто). В марте 1943-го его обитателей расстреляли.

Лишь некоторым удалось спастись благодаря хитрости немецкого предпринимателя Оскара Шиндлера, предъявившего оккупационным властям список работников из гетто, якобы необходимых для его фабрики. История эта приобрела широкую известность после знаменитого фильма Стивена Спилберга.

Сегодня музейная жизнь небольшой общины сосредоточена главным образом в синагоге иудеев-прогрессистов на Медовой улице, где каждое лето проходит фестиваль еврейской культуры. А прямо напротив храма — кафе «Пропаганда», с рекламы которого добро улыбаются Леонид Брежнев и Фидель Кастро. Как бы отсылая к другому району, который столь же резко выпадает из общего облика Кракова и тоже может считаться «городом в городе», — Новой Хуте.

В 1949-м прокоммунистические власти задумали решить проблему неудобного «вольного» города, радикально изменив его социальный облик. Так на далекой окраине Кракова вырос металлургический комбинат — «гигант социалистической индустрии», несмотря на то, что поблизости не наблюдалось ни руды, ни угля, ни даже потребителей металла. Пролетариев на комбинат свозили со всей Польши. Предполагалось, что новый заводской район, постепенно разрастаясь, поглотит старый Краков. План города утверждали в СССР, вплоть до названия улиц. На Центральной площади должны были пересекаться аллея Ленина и аллея Октябрьской революции. Темно-серые пятиэтажки, преобладающие в районе, имеют хорошо знакомый многим российским жителям вид фабричных казарм. Гнетущее впечатление от мрачного пригорода пестрого и жизнерадостного Кракова неплохо передает и фильм Анджея Вайды «Человек из мрамора», который снимался в Новой Хуте.

Рухнул этот проект самым неожиданным для властей образом. По казенному плану в огромном «городе молодых» не было предусмотрено ни единого костела. Но польский рабочий, вчерашний крестьянин, не мыслил воскресного дня без мессы. После двадцатилетней борьбы с властями разрешение на строительство было получено, и в 1977 году в Новой Хуте был освящен храм, выстроенный по проекту Войцеха Петржика. А в борьбе за костел сплотилось и вызрело новое рабочее движение, и в 1980-м Новая Хута уже была одним из оплотов антикоммунистической «Солидарности». Повлиять на мрачный облик Новой Хуты краковяне не в силах, но пытаются изменить хотя бы ее дух. Например, бывшая Центральная площадь теперь носит имя Рональда Рейгана.

Культурная столица

Вавельский холм, как утверждают «сведущие» люди, притягивает людей благодаря особым чудесным свойствам. Здесь будто бы находится одна из «чакр» нашей планеты. То есть такое место, где «энергетические токи Земли» выходят на поверхность и устремляются во Вселенную. Аналогичные чакры, как говорят, есть в Дельфах, Иерусалиме, Риме и Дели. Беда только в том, что указать точно, где лучится эта энергия, краковяне не могут: на эту роль претендуют по крайней мере три точки небольшого Вавеля.

Так все это или нет, но городская аура издавна притягивала людей творческих, и внешне неспешный, нестоличный Краков далеко опережал и опережает другие польские города напряженностью интеллектуальной и художественной жизни.

В 1364 году здесь по образцу Болонского университета была основана Академия — первое в Восточной Европе высшее учебное заведение, где основное внимание уделялось подготовке юристов. А через полвека Владислав Ягеллон преобразовал это учреждение в полноценный университет по образцу парижского. С той поры Ягеллонская академия славилась как один из крупнейших научных центров Европы, где преподавали ученые светила первой величины (в частности, Николай Коперник). Сейчас, как и раньше, студенческий городок — государство в государстве — живет по собственным законам на Пястовской улице. Только теперь над «низкорослым» кварталом возвышаются три высотки-общежития: «Олимп», «Акрополь» и «Вавилон».

В 1960-е Краковский университет, продолжая традиции своего парижского прообраза, был центром студенческой смуты и протеста. Памятником тем временам — впрочем, совершенно живым — служит джазовый клуб «Под ящурами», где родился весьма ценимый знатоками польский джаз. И сегодня студенты, составляющие почти пятую часть населения города, принимают активное участие в его культурной жизни. Особенно популярны, даже за пределами Польши, два ежегодно проводимых фестиваля: по весне — студенческой эстрады, а в октябре — песенный.

Попечение об искусствах — также давний краковский обычай. Первый поэтический турнир прошел здесь в 1518 году по случаю бракосочетания короля Сигизмунда Старого и Боны Сфорцы. Помимо местных виршеплетов в нем приняли участие полторы дюжины поэтов из Италии, Германии и Швейцарии. Позже Краков служил источником вдохновения многим писателям, в частности обоим польским лауреатам Нобелевской премии по литературе — Чеславу Милошу и Виславе Шимборской. Здесь же прожил большую часть жизни и умер почетный гражданин города Станислав Лем.

В Кракове находится и одно из лучших в мире живописных собраний. В просторных залах бывшего арсенала близ Флорианских ворот разместился музей князей Чарторыйских. Картины собирал в основном князь Адам, в 1830-м возглавивший восстание, будучи главой революционного Национального правительства. После разгрома восстания князь Адам бежал с коллекцией в Париж, но в конце концов она была возвращена в Польшу стараниями его наследника Владислава Чарторыйского и с 1879 года выставлена на публичное обозрение. Среди сокровищ галереи — портрет Чечилии Галлерани работы Леонардо да Винчи, более известный как «Дама с горностаем» (биологи, впрочем, узнают в этом зверьке хорька), и «Пейзаж с добрым самаритянином» Рембрандта. Третья жемчужина коллекции — рафаэлевский «Портрет юноши» — бесследно пропала во время Второй мировой войны.

Впрочем, Краков всегда был не только хранителем традиций, но и активным пропагандистом нового. Здесь в 1661 году вышла первая польская газета — «Польский Меркурий», а в 1912-м был собран первый польский автомобиль. В краковском городском театре, здании старинном, в 1896-м состоялся первый в польской истории киносеанс, а в 1907-м здесь открылся первый в Польше кинотеатр — «Цирк Эдисона». В Кракове же впервые в стране нашли теплый прием работы художников, выработавших местный вариант стиля «модерн», или «сецессионного» (от имени венского кружка «Сецессион»). А в 2002-м здесь был освящен выстроенный архитектором Витольдом Ценцкевичем по благословению папы Иоанна Павла II храм Божьего милосердия в Лагевниках, архитектурно новый для Европы вообще, а не только для ее восточной части.