Лед и пламя Александра Колчака: бурная биография адмирала, которого помнят как лидера Белого движения

В лихолетья войн и революций отдельная человеческая жизнь сильно падает в цене. Кажется, что какие-то адские силы перемалывают людей, лишая их возможности сопротивляться. Адмирал Александр Васильевич Колчак был одним из тех немногих, кто в самом тяжелом положении всегда оставался собой. «Ничто не дается даром, за все надо платить — и не уклоняться от уплаты», а «если что-нибудь страшно, надо идти навстречу — тогда не так страшно», — эти простые правила, когда-то сформулированные им в разговоре с Анной Тимирёвой, позволили ему не превратиться в заложника судьбы ни в арктической пустыне, ни в тюремной камере. По случаю 150-летия со дня рождения Колчака «Вокруг света» вспоминает биографию адмирала.

Восточные корни

В семье капитана Василия Ивановича Колчака 4 ноября (16 ноября по н. ст. — Прим. Vokrugsveta.ru) 1874 года родился сын Александр. Небогатую и не особо знатную семью можно было считать типичной для служилого дворянства. Хотя, по семейному преданию, род восходил к турецкому военачальнику Илиасу-паше Колчаку, коменданту взятой русскими в 1740 году крепости Хотин, достоверно будущий Верховный правитель мог проследить свою родословную только до прадеда — украинского казака Лукьяна Колчака.

Впрочем, нельзя не согласиться с известным историком Павлом Зыряновым, написавшим обстоятельную и интереснейшую биографию Колчака, что достаточно взглянуть на любую фотографию адмирала, чтобы убедиться: восточное происхождение — вряд ли только предание.

Отец Александра делал неспешную карьеру, представляя военно-морское ведомство на петербургском Обуховском заводе. Сына отдал учиться в классическую гимназию. Но — не сложилось, и уже через год Александр поступает в Морское училище, которое было основным поставщиком офицерских кадров для военного флота империи.

Он учился упорно, почти фанатично (видимо, так делал в жизни все). В 1895 году молодой мичман отправился на крейсере «Рюрик» в дальнее путешествие — из Балтийского моря в Тихий океан с заходом во Владивосток и японские порты.

Флот переживал в ту пору не лучшие времена. За внешним блеском и кажущейся мощью скрывалось множество проблем: чрезмерно бюрократизированное управление, недостатки стратегического планирования, техническая отсталость, рутинная подготовка офицеров и матросов, пропасть, простиравшаяся между теми и другими. Не случайно именно матросы стали позже, во время революционных потрясений 1905—1906 и 1917 годов, наиболее взрывоопасной частью вооруженных сил.

Отсутствие живого дела необычайно угнетало молодого Колчака. «На таких судах служат, но не живут, а мнение мое, что на судне надо жить, — настаивал он, — надо так обставить все дело, чтобы плавание на корабле было бы жизнью, а не одной службой, на которую каждый смотрит, как на нечто преходящее».

Не ограничиваясь выполнением обязанностей вахтенного офицера, Колчак много занимается гидрологией и океанологией Тихого океана, обнаружив, как мало он изучен.

Вернувшись с кораблем в Петербург, безрезультатно просится в команду знаменитого уже в ту пору вице-адмирала Степана Макарова, который собирался на ледоколе «Ермак» в первое полярное плавание. Подумывает даже об оставлении службы, мечтая отправиться то в Калифорнию, то на Англо-бурскую войну в Южную Африку (конечно, защищать независимость буров).

Его внутреннее беспокойство — качество многих путешественников и первооткрывателей — резко контрастировало с полусонным состоянием русского морского офицерства (да и всей страны по большому счету).

Арктическая легенда: как Колчак стал полярником

Можно представить, с каким восторгом в конце 1899 года Колчак принял приглашение участвовать (в качестве вахтенного офицера и ученого-гидролога) в Русской полярной экспедиции на шхуне «Заря», снаряженной Императорской Академией наук для изучения морского пути вдоль северного побережья Евразии в Тихий океан. Одной из целей экспедиции было также обнаружение легендарной «Земли Санникова» — суши, предположительно располагавшейся в океане к северу от Новосибирских островов. Ею бредил руководитель экспедиции — геолог барон Эдуард Васильевич Толль.

История этого плавания, продолжавшегося несколько лет, полна драматических и даже трагических страниц. Необычайно нервный и честолюбивый Толль не слишком разбирался в морском деле, а «Заря» была не в лучшем состоянии, да и вообще не очень годилась для длительного плавания во льдах.

В мае 1902 года, несмотря на накопившуюся за два года усталость, руководитель принял крайне рискованное решение: небольшой партией, на санях отправиться на окруженный льдами остров Беннетта (за ним, как считалось, и располагалась «Земля Санникова»)… А через несколько месяцев, когда «Заря» попыталась перед началом зимы забрать товарищей, она не смогла и близко подойти к острову. Толль и трое его спутников оказались в западне.

7 января 1903 года в Петербурге в Академии наук состоялось экстренное совещание. Обсуждались способы спасения партии. Предпочтение было отдано проекту, по-видимому, придуманному Колчаком и выглядевшему достаточно безумно: не привлекая крупных судов, добраться до острова Беннетта на вельботе (небольшой китобойной шлюпке). По льду ее предполагалось тащить волоком, а при необходимости — спускать на воду. Именно этот план и был утвержден, а Колчак назначен руководителем спасательной экспедиции.

Переход в тяжелейших условиях продолжался три месяца. Но добравшись в конце концов до цели, Александр Васильевич и его спутники обнаружили лагерь Толля покинутым. В оставленной бароном записке, датированной 26 октября, лаконично сообщалось: «Отправляемся сегодня на юг. Провизии имеем на 14-20 дней. Все здоровы».

Это звучало как смертный приговор, ведь шансы для истощенных людей выбраться с острова полярной зимой были нулевыми. Видимо, Толля погнала на верную смерть перспектива погибнуть от голода, сидя на месте. Почему же он не позаботился о заготовке запасов летом? На этот вопрос ответа нет.

Возвращались с тяжелым сердцем. К декабрю по вставшему льду экспедиция добралась до материка. Здесь Колчака ждал сюрприз: его встревоженная невеста, воспитанница Смольного института, утонченная Софья Омирова, не в силах усидеть в столице, примчалась навстречу жениху за Полярный круг.

Четырехлетняя полярная эпопея Колчака тем временем подходила к концу, сделав знаменитым и его самого, и арктические просторы. В феврале 1906 года после сделанного Колчаком доклада о ходе и итогах экспедиции Русское географическое общество присудило ему свою высшую награду — Большую Константиновскую медаль.

Прозвище Колчак-Полярный, закрепившееся за ним на флоте, Александр Васильевич подтвердил, став одним из инициаторов новой полярной экспедиции в 1909–1910 годах, когда два специально построенных под его наблюдением стальных судна — «Таймыр» и «Вайгач» — пробивались через арктические льды уже не с запада, а с востока.

Стоит сказать, что именем Колчака был назван открытый экспедицией Толля остров в Таймырском заливе Карского моря. (Правда, в советское время память об адмирале, конечно, старательно вымарывалась, а остров с 1937 года и до 2005 года носил имя другого участника экспедиции — «простолюдина» Расторгуева.)

Колчак от войны до войны: реформа флота, семья, дети и любовь

Известие об атаке японским флотом русской базы в Порт-Артуре застало Колчака в Якутске. Он мгновенно решил, что просто обязан быть в гуще событий, тем более находясь так близко к Дальнему Востоку. В Иркутске спешно сыграли свадьбу, и уже 9 марта 1904 года, попрощавшись с женой, герой выехал в Порт-Артур.

В истории России немного войн, оставивших после себя столь же тяжелое чувство горечи и недоумения. Особенно тяжело пришлось, как известно, флоту. Недостатки в его организации вышли наружу все и сразу. Как будто внезапно оказалось, что кроме погибшего в самом начале боевых действий Макарова на море у России просто нет достаточно способных и ответственных руководителей.

Поначалу вроде бы случайные, неудачи следовали одна за другой, превращаясь в закономерность. Венцом этого процесса оказалась, конечно, Цусима — название, ставшее синонимом военной катастрофы.

В этой обстановке несколько молодых младших офицеров создали «Петербургский военноморской кружок». Именно им принадлежал почин — сформулировать принципы военно-морских реформ. Заручившись поддержкой на самом «верху», у императора, Колчак и его единомышленники сумели добиться создания Морского генерального штаба, которому предстояло заниматься стратегическим планированием. Александр Васильевич стал его деятельным сотрудником.

«Рассерженная молодежь» дала восстановлению флота очень серьезный импульс. В Морском Генеральном штабе Колчак доказал себе и окружающим, что способен и решать самые сложные интеллектуальные задачи, и быть настойчивым в отстаивании своих идей.

«Его сухое, с резкими чертами лицо дышало энергией, — вспоминал депутат III Думы Никанор Савич, — его громкий мужественный голос, манера говорить, держаться, вся внешность — выявляли… волю, настойчивость в достижении, умение распоряжаться, приказывать, вести за собой других, брать на себя ответственность».

Начало мировой войны не стало для Колчака сюрпризом: к ней готовились, ради будущей победы он сам работал много лет. Правда, Балтийский флот по-прежнему рассматривался Ставкой как сугубо вспомогательная сила, призванная прикрывать Петербург и побережье. Сухопутное командование не верило во флот.

И все же 1914–1916 годы не были похожи на тяжкое порт-артурское «сидение»: многое удавалось, да и сам Александр Васильевич стал другим. Возглавив дивизию миноносцев, самого активного и подвижного тогда типа кораблей, контр-адмирал Колчак явно оказался на своем месте. За одну из операций он получил высшую боевую награду империи — Георгиевский крест.

Черноморское кипение: командующий флотом

Судьба выбрала более замысловатый сценарий. В июне 1916 года Колчак неожиданно для себя был назначен командующим Черноморским флотом. В ожидании выступления Румынии на стороне Антанты привычная пассивность флота стала тревожить Ставку. Появление Колчака вызвало на всем Черном море, по свидетельству его сослуживца, «громадное оживление».

«Энергичный адмирал, которого сразу прозвали „железным“ за его неутомимость, заставил всех кипеть как в котле».

При прежнем командующем Андрее Эбергарде мощный флот в основном отсиживался в портах. Опасались мин и подводных лодок. Колчак решительно отверг оборонительную стратегию: минные заграждения стали выставляться не у собственных баз, а у берегов противников — Турции и Болгарии. Спустя несколько месяцев акватория перешла под контроль России.

Но главной заботой адмирала стала не эта, в общем-то, повседневная деятельность, а подготовка масштабной операции, целью которой был захват Босфора и Дарданелл. Контроль над выходом из Черного моря в Средиземное оставался голубой мечтой российских стратегов. Специально для десанта на берега проливов начала спешно формироваться дивизия морской пехоты — первая в стране.

Бурная и успешная деятельность Колчака снискала ему всероссийскую известность. На фоне жестокой общественной критики командования и «верхов» репортажи столичной прессы о южном флоте отличались восторженной горячностью. Видимо, сказывались и обаяние адмирала, и его аристократическая «английская» внешность (по тогдашней британской моде Александр Васильевич был всегда гладко выбрит, в отличие от большинства соотечественников, предпочитавших носить усы и бороду).

Отношения с Анной Тимирёвой переживали в это время стадию «романа в письмах». Она называла его «милой химерой», имея в виду то ли резкие черты лица, то ли несбыточность надежд на совместное счастье. Письма оба писали ночами. «Мы с Вами не условливались смотреть в одно и то же время на звезды и думать друг о друге, — читал он, — это выходит само собой и так еще гораздо лучше».

Подобный романтизм, понятный у молодой женщины, может показаться удивительным у опытного военачальника, много повидавшего на своем веку. Но ведь, в сущности, все, что он делал в жизни, было пронизано безудержным и бескомпромиссным романтизмом, и, по всей видимости, даже война!

«Подлодки и аэропланы портят всю поэзию войны, — полуиронически жаловался он в письме Тимирёвой. — Стрелять приходится во что-то невидимое, такая же невидимая подлодка при первой оплошности взорвет корабль, сама зачастую не видя и не зная результатов; летает какая-то гадость, в которую почти невозможно попасть. Ничего для души нет…»

Между тем грозным предвестником начинающихся потрясений стала катастрофа 7 октября 1916 года. Безо всякой видимой причины в гавани взорвался и затонул новейший дредноут «Императрица Мария». Причину взрыва установить так и не удалось, но, чувствуя себя ответственным за трагедию, Колчак был потрясен и подавлен. Жалел, что не погиб вместе с кораблем.

А в начале марта 1917-го до Черного моря дошло известие о восстании в столице, отречении императора и установлении новой власти. На Балтийском флоте начались массовые убийства офицеров. Погиб друг Колчака, командующий флотом вице-адмирал Адриан Непенин. Хаос и анархия быстро докатились и до Юга.

Колчак всегда сторонился политики, считая своим долгом служение стране, а не режиму. К Февральской революции он отнесся спокойно, хотя и без восторга. Благодаря своей популярности адмирал какое-то время поддерживал на флоте относительный порядок. Но постепенно становилось ясно, что разложение вооруженных сил — процесс необратимый и что в стране достаточно заинтересованных в том, чтобы ему не противодействовать и даже всячески развивать.

Особенно неприятное впечатление произвел на командующего флотом новый военный и морской министр Александр Керенский, озабоченный лишь собственной популярностью.

Кризис наступил 5 июня, когда на одном из бесчисленных митингов в Севастополе возбужденные солдаты и матросы приняли беспрецедентное решение отнять у всех офицеров флота личное оружие. Стремясь избежать кровопролития, Колчак приказал сдать оружие.

«С этого момента я командовать вами не желаю и сейчас же об этом телеграфирую правительству», — заявил он, построив команду флагманского «Георгия Победоносца», после чего демонстративно выбросил свою полученную когда-то за Порт-Артур наградную золотую саблю в море.

Через шторм: Колчак как «русский Бонапарт»

Спустя несколько дней он покинул Севастополь и отправился в столицу. В Крыму оставались жена и сын, увидеться с которыми ему уже было не суждено (третий ребенок Колчака и Софьи Омировой, дочь Маргарита родилась в 1912-м и умерла в 1914 году. — Прим. Vokrugsveta.ru). Петроград бурлил. Многие из тех, с кем встречался Колчак, говорили о необходимости положить конец разложению страны. Некоторые прочили популярного адмирала в возможные диктаторы.

Самого Колчака в эти дни едва ли не больше политики занимали встречи с Анной Васильевной. Однако, озабоченный слухами о зревшем заговоре, Керенский поспешил использовать благовидный предлог для удаления бывшего командующего флотом из эпицентра событий. В конце июня тот отправился, как сам он говорил, в «политическую ссылку» — через Англию за океан — консультировать командование флота США.

Об октябрьском перевороте, падении фронта и начале сепаратных мирных переговоров большевиков с немцами адмирал узнал уже в Японии (он возвращался в Россию через Тихий океан). Для него это был прежде всего невыносимый личный позор. Через посла Великобритании в Токио адмирал дает знать английскому правительству, что за исчезновением русской армии он хочет продолжать воевать с врагом в армии Его Величества, в любом месте и в любой должности.

После долгого ожидания приходит ответ: британцы готовы отправить Колчака… на Месопотамский фронт (в нынешний Ирак). Однако уже по дороге, в Сингапуре, до него доходят новые сведения: в России растет сопротивление новому режиму, и его авторитет нужен там, на Востоке.

Поначалу Колчака ожидала не слишком масштабная должность начальника охранной стражи на принадлежавшей России Китайско-Восточной железной дороге, причем бороться приходилось не с большевиками, а с мелкими и крупными честолюбцами, бандитами и японскими агентами.

В мае 1918 года у Колчака случилась неожиданная перемена в личной жизни. Он вдруг получил письмо от Анны Васильевны. Выяснилось, что и она с мужем оказалась на Дальнем Востоке. Колчак не мог поверить: «Что это, сон или одно из тех странных явлений, которыми дарила меня судьба?» Она заехала к нему в Харбин и вскоре, как сама вспоминала, «поняла, что никогда не уеду от него, что кроме этого человека нет у меня ничего, и мое место — с ним». Через пару месяцев Тимирёва развелась с мужем.

К сентябрю 1918 года, когда Колчак после долгого перерыва вновь оказался в России, прибыв во Владивосток, большевистская власть на огромной территории Урала, Сибири и Дальнего Востока была свергнута. Однако никакой авторитетной замены ей поначалу не нашлось. Серьезной военной силой был чехословацкий корпус, взбунтовавшийся по дороге на Дальний Восток и принявший самое деятельное участие в свержении советской власти.

В различных центрах Поволжья, Урала и Сибири сформировывались многочисленные правительства-однодневки, претендовавшие на региональный или даже всероссийский статус. Наибольшим авторитетом в городах пользовались либералы и социалисты (кадеты и эсеры), на остальном пространстве немалую роль играли казаки.

Этот сложный географический и политический калейдоскоп никак не желал складываться в единое целое. Фактически страна распалась, и центробежные тенденции явно преобладали над объединительными. Ситуация усугублялась еще и тем, что подавляющее большинство авторитетных и просто заметных деятелей оказалось на антибольшевистском Юге.

Было понятно, что в условиях гражданской войны консолидировать власть мог не какой-нибудь коллективный орган с сомнительной легитимностью, а лишь харизматический военный диктатор — своего рода «русский Бонапарт». При этом, как и его французский прототип, он должен был символизировать не возврат в прошлое, к свергнутой монархии, а движение вперед, к единой и сильной «новой» нации.

Волею судьбы такую задачу выпало на востоке России выполнять Александру Васильевичу Колчаку. Известный всей стране человек с абсолютно безукоризненной репутацией, горячий патриот, но не «реакционер», талантливый организатор, ранее лишенный при этом политических амбиций, — о таком кандидате в диктаторы можно было только мечтать.

18 ноября 1918 года в «столице» Сибири Омске произошел переворот — безвольная эсеровская Директория пала, а Колчака «избрали» Верховным правителем России. «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности, — говорилось в обнародованном им обращении. — Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка…»

Победы и поражения: 424 дня Верховного правителя

«Диктатор. Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство, величайшая простота, отсутствие всякой позы, фразы, аффектированности. Думается, нет в нем тех отрицательных для обыкновенного человека, но простительных для гения свойств, которыми был богат Наполеон. Видимо, лозунг „Цель оправдывает средства“ ему слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он и сознает все его значение. Что это? Излишняя искренность абсолютно честного человека? Недостаточная напряженность воли? Ни того, ни другого не было ни у Наполеона, ни у Ленина. Дай Бог, чтобы оба эти свойства не помешали их обладателю стать „историческим человеком“. А может быть, я ошибаюсь… Но не скрою — не столько историческим величием, сколько дыханием исключительной нравственной чистоты веяло от слов Верховного правителя и всей его личности… Я боюсь — слишком честен, слишком тонок, слишком „хрупок“ адмирал Колчак для „героя“ истории…»

Этот отзыв о Верховном правителе талантливого и непредвзятого наблюдателя — Николая Устрялова — очень примечателен.

Конечно, имелось множество объективных причин поражения возглавленного им Белого движения на востоке страны. Слабость и невероятная растянутость коммуникаций, отсутствие в Сибири промышленной базы и малые людские ресурсы, недоверие местного населения, которое не успело еще натерпеться от большевиков, а от войны устало, коррупция и разложение местных элит, буквально рвавших власть на части, саботаж социалистических партий, ненадежность союзников, катастрофический недостаток способных организаторов на фронте и в тылу — все это подтачивало основы колчаковской власти.

Однако успеху действительно мешали и личные качества Верховного правителя, схваченные Устряловым. «Лучше, если бы он был самым жестоким и властным диктатором, чем тем мечущимся в поисках общего блага мечтателем, какой он есть на самом деле», — считал также барон Андрей Будберг. С другой стороны, добился бы большего человек, менее разборчивый в средствах? Ответить на этот гипотетический вопрос, конечно, невозможно.

Впрочем, поначалу явление «сильной руки» многими было встречено с воодушевлением. В Омске стремительно началось строительство «новой всероссийской государственности» по привычному имперскому образцу: с многочисленными министерствами, департаментами и канцеляриями.

Адмирал не слишком хорошо разбирался в стратегии и тактике сухопутных сражений и вынужден был полагаться на свой штаб и командующих отдельными армиями. Между тем здесь, как и в остальных сферах, царили разброд и борьба амбиций. В результате в момент своего пика наступление велось сразу по пяти (!) расходящимся направлениям. Первоначальный ошеломляющий успех белых зиждился на песке — у них не было ни резервов, ни конкретной и единой цели. В результате не прошло и двух месяцев, как наступление захлебнулось. Знаменитый колчаковский «полет к Волге» (кое-где до реки не дошли всего несколько десятков верст) оказался полетом в никуда.

К середине года численность Красной армии составляла около полутора миллионов человек (правда, на всех фронтах). В распоряжении Колчака находилось всего около 135 000, и с течением времени это число лишь таяло.

«Сейчас наше положение много хуже того, что было год тому назад, ибо свою армию мы уже ликвидировали, а против нас вместо прошлогодних совдепов и винегрета из красноармейской рвани наступает регулярная Красная армия, не желающая, — вопреки всем донесениям нашей разведки, — разваливаться; напротив того, она гонит нас на восток, а мы потеряли способность сопротивляться и почти без боя катимся и катимся», — писал барон Будберг в начале августа. В это время красные уже вышли к Тоболу, вступив на территорию Сибири.

Новое наступление большевиков началось в октябре 1919-го. После безуспешных попыток обороны пришлось оставить Омск. В военном отношении это было неизбежно, в политическом, как хорошо понимал Колчак, — означало конец. Тыл и фронт прекращали существовать.

В начале января власть в Иркутске перешла в руки меньшевистско-эсеровского Политцентра. Из символа сопротивления и созидания «новой России» адмирал превратился в иной, ненавистный символ.

15 января сопровождавшие эшелон правителя чехословаки, выполняя инструкцию представителя Антанты французского генерала Пьера Жанена, выдали Колчака Политцентру. Вместе с ним был арестован и последний премьер его правительства Виктор Пепеляев. «Самоарестовалась», не пожелав покинуть Колчака, и Анна Васильевна.

Смерть Колчака: «О себе не беспокоюсь, ибо все известно заранее»

Их поместили в разные камеры, но разрешили совместные прогулки во дворе.

«Разве я не понимаю, что, даже если бы мы вырвались из Сибири, он не пережил бы всего этого: не такой это был человек, чтобы писать мемуары где-то в эмиграции в то время, как люди, шедшие за ним, гибли за это и поэтому. Последняя записка, полученная мною от него в тюрьме, когда армия Каппеля, тоже погибшего в походе, подступала к Иркутску: „Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось — только бы нам не расставаться“.

И я слышала, как его уводят, и видела в волчок его серую папаху среди черных людей, которые его уводили. И все. И луна в окне, и черная решетка на полу от луны в эту февральскую лютую ночь. И мертвый сон, сваливший меня в тот час, когда он прощался с жизнью, когда душа его скорбела смертельно. Вот так, наверное, спали в Гефсиманском саду ученики. А наутро — тюремщики, прятавшие глаза, когда переводили меня в общую камеру».

Эти строки Тимирёва написала в Москве 30 января 1970 года. Позади остались десятилетия лагерей, ссылок и мытарств. И памяти.

Колчака и Пепеляева расстреляли в ночь с 6 на 7 февраля 1920 года, по официальной версии — из опасения, что прорывавшиеся к Иркутску части генерала Владимира Каппеля имеют целью освободить бывшего Верховного правителя. Тела убитых хоронить не стали, спустили в прорубь на Ангаре. В Иркутске стоял 40-градусный мороз.

_{Материал опубликован в октябре 2008, частично обновлен в ноябре 2024}