Всего три года назад это название огромной пустыни на северо-западе Китая ни у кого не вызывало сомнений. «Войдешь — не выйдешь», — так переводят с древнеуйгурского название Такла-Макан. Старинные легенды донесли до наших дней предания о смельчаках, пропавших без вести в песках, о разрушенных городах и несметных кладах, погребенных под развалинами, об исчезнувших реках. Вот, пожалуй, и все сведения о громадной пустыне, протянувшейся с запада на восток на тысячу километров и на полтысячи — с севера на юг. Даже специально оснащенные иностранные экспедиции не могли проникнуть в таинственную и неприступную Такла-Макан.
Так веками и оставались нетронутыми ее песчаные просторы. А ведь Такла-Макан не единственная пустыня в Китае: Цайдам и Алашань, Ордос и Алтын-Таг, пустыни Джунгарии и Тибета — около тринадцати процентов поверхности страны занято ими.
Между тем тщательные геологические исследования показали, что зачастую эти «никчемные» земли действительно скрывают в своих недрах клады — огромные запасы полезных ископаемых. По предположениям китайских ученых, и под песками Такла-Макан должны таиться мощные нефтеносные структуры. Чтобы выяснить это, летом 1956 года в пустыню отправились первые отряды геологов-разведчиков.
В течение следующих лет первооткрыватели прокладывали караванные пути в песках пустыни, наносили на карты ее неизведанные районы, проводили бурение, собирали образцы геологических пород — словом, начали заполнять пустое пятно на карте страны. Вместе с одним таким отрядом, получившим задание пересечь Такла-Макан, зимой 1958 года отправился в поход и я. Киностудия имени 1 августа поручила мне снять фильм о людях, покоряющих таинственную и опасную пустыню.
Едва остались позади прибрежные заросли реки Тарим и наши девяносто навьюченных верблюдов вытянулись в нескончаемую цепочку, как стало казаться, будто в мире нет ничего, кроме яркого солнца, мертвой тишины и пронизывающего холода.
Так началась пустыня.
Погода стоит ясная — ни облачка в небе. Ослепительно сияет каждая песчинка. Вдали барханы сливаются в волны, теряют очертания и кажутся у горизонта мутной, неясной пеленой. Первые километры даются с трудом — идешь, будто по перине, увязая по щиколотку в рыхлом сухом песке. Как ни спеши, больше трех километров за час не одолеешь. За караваном тянется след — оплывающая глубокая борозда.
Но вот взбираемся еще на один бархан. За ним — ровная площадка солончака. Идти сразу становится легче. С ног словно сброшены путы. Почвоведы берутся за лопаты: может быть, найдем воду? Но на дне метровой ямы только беловатая соль...
И снова надвинулись на нас совсем безобидные на вид песчаные гряды. Где-то в стороне на их однообразной желтизне зачернело пятно. Может быть, тростники? Наши фляжки неумолимо пустели, и желающих найти воду оказалось немало. Увы! На желтом склоне валяется полузанесенный песком труп лошади. Он лежит здесь, по нашим определениям, лет десять. Воздух пустыни настолько сух, что даже за этот срок кожа и кости не сгнили. Но как попала сюда лошадь? Сама ли забрела в пески, или пала во время какой-то экспедиции?
Первый наш лагерь мы разбили у подножья лысого бархана. И вот над пустыней, никогда не слышавшей ничего, кроме воя ветров и шороха песка, зазвучала песня, запищал свое «ти-ти-та-та» радиопередатчик, послышался смех наших неунывающих девушек, застучал ножом повар, готовясь угостить нас первым «пустынным» ужином.
Рано утром мы выбрались из спальных мешков. Вода во фляжках замерзла, брезент палаток стал твердым, как бычья кожа, и скатать их было почти невозможно.
Скоро взошедшее солнце засияло над нами. Однако не прошло и получаса, как небо заволоклось тучами, свирепо завыл ветер, поднялись клубы песчаной пыли и закрыли солнце. Песок пустыни смешался с темнотою неба, и начался кромешный ад. Песчинки, несомые резкими порывами ветра, полосовали по лицу, как бритвы, набивались за одежду, обжигая тело. Под ногами, как живой, заворочался бархан, пытаясь выскользнуть из-под нас. Очень трудно стало идти, но и стоять было не легче Огромные песчаные горы на наших глазах превращались в плоские равнины, а на площадках внезапно вырастали новые барханы...
Однако, как ни бесновалась пустыня, путь у нас был один — вперед. Едва утих ветер, геодезисты приступили к работе. С рейками, с теодолитными ящиками начали они свой путь по песчаным холмам. Высота гряды — около двухсот метров. Идти трудно. Два шага вверх — и на шаг съезжаешь, еще два шага вверх— и вдруг вместе с песком скатываешься к основанию дюны. Одежда мокрая от пота, мы ползем к вершине, кажется, целую вечность. А впереди другая дюна, выше этой, и нам не миновать ее.
Нашему обозу двигаться по пескам еще трудней. Впереди каравана идут старший проводник уйгур Мынлешишити и ответственный за караван почтенный Ли. Они лопатами прокладывают путь животным. Но если верблюд делает неверный шаг, то скатывается к подножью высокого бархана.
...Полные ежечасного труда, борьбы с пустыней, потянулись дни нашего путешествия. Через неделю выбились из сил десятка полтора верблюдов. Видимо, сказался недостаток воды и кормов и, конечно, трудные переходы под все иссушающим, изнуряющим солнцем.
А ведь мы не дошли еще до середины пустыни. Теперь ежедневный паек воды доведен до минимума. Из-за недостатка воды в организме трескаются губы, ногти тоже в трещинах.
Всюду, где есть малейшие признаки грунтовых вод, роем колодцы. Тщетно. А вода убывает с каждым глотком. Но вот однажды вечером у подножья дюны найден свежий росток тростника. После ужина все принялись по кругу от него копать колодцы. Глубокой ночью колодцы были уже вырыты на глубину двух метров, а песок на дне их по-прежнему был сух.
Начат новый колодец. Вот глубина уже пять метров, и, наконец, показался мокрый песок. Вся экспедиция окружила глубокую яму. На дне ее медленно, по капле появляется вода... Наполнены все бачки, ведра, напоены верблюды. А потом — всеобщее умывание. Ведь мы уже больше десяти дней экономили воду, и теперь такое наслаждение плескаться в воде, смывать с себя въедливый песок!
А назавтра снова вперед...
И вот в один поистине прекрасный день, когда небо сияло, как голубая яшма, расплывчатая линия барханов на горизонте стала темнеть, вспучиваться, наконец, кто-то обрадованно закричал:
— Куньлунь, смотрите!
На радостях разбили лагерь: всех верблюдов уложили огромным кольцом. Внутри этой живой крепостной стены даже холодная, неприветливая пустыня казалась не такой суровой. А на следующее утро над пустыней взвился пятизвездный флаг. Радио из Пекина донесло до нас поздравление с новым, 1959 годом. Нам тоже было чем встретить праздник — пустыня приоткрыла тайны людям!
С тех пор прошел год. Он принес людям много новых сведений о грозной и богатой пустыне. В следующем походе наша экспедиция обошла Такла-Макан по периметру.
Русло задушенной песками реки Ния, древний, тянущийся на десятки километров иссохший лес с деревьями в два обхвата, погребенный под барханами покинутый город — словно для устрашения поставила их пустыня на пути экспедиции. Будто хотела напомнить старинный смысл своего названия «Войдешь — не выйдешь». Но эти напоминания не испугали и не пугают молодых исследователей. Ведь они не только прошли пустыню из конца в конец, они прощупали ее приборами.
Теперь исследователи вкладывают в название «Войдешь — не выйдешь» свой, новый смысл. На сотни километров простираются открытые геологами выходы третичных пород. А где-то в их глубине затаился клад — богатейшие запасы нефти.
И снова отряд за отрядом уходит в пустыню. Словно сужается кольцо охотников возле логова зверя; и скоро, заключенная в прочную стальную решетку нефтяных вышек, пустыня отдаст людям свое черное сокровище.
Сян Цянь, китайский кинорежиссер / Фото автора
Сокращенный перевод с китайского В. Туркина
