Остров погибших эпох: как экспедиция «Вокруг света» искала на Тасмании вымершего волка

Создавая сушу, Господь отбросил несколько комьев «строительной глины» далеко в сторону от основного «фундамента». Это был акт милосердия, позволивший хотя бы в одном этом случае слегка нарушить законы естественного отбора: австралийская биогеографическая область отделилась от праматерика Гондваны так давно, что архаическая фауна сумчатых млекопитающих сохранилась там до наших дней. На нее не смогли покуситься более современные звери — плацентарные, к которым принадлежат и кошки, и собаки, и тигры, и волки, и вы, и я…

Таким образом, Австралии «повезло». Но маленькой Тасмании повезло еще больше. Вскоре после того, как человек, преодолев поставленные Богом преграды, проник сюда, между основным массивом Зеленого континента и его крайней юго-восточной частью образовался новый пролив. Очень небольшое племя наших мыслящих собратьев на 10 тысяч лет осталось в полной изоляции.

Нельзя сказать, что тасманийские аборигены находились в идиллических отношениях с природой — они так же истребляли своих меньших соседей, как это делали люди во всем мире. Но катастрофического ущерба не причинили — этнографы считают, что за все эти тысячелетия, до тех пор, пока последние коренные тасманийцы в XIX веке не вымерли под напором англичан, их общее число никогда не превышало 5 000 человек единовременно.

Диковинные и парадоксальные животные — утконосы и ехидны, гигантские и карликовые кенгуру, вомбаты, поссумы и бандикуты, сумчатые дьяволы, а также король тасманийской фауны сумчатый волк — могли спать относительно спокойно…

Но и на том тасманийское счастье не закончилось. Когда до острова добрались «преобразователи мира» — европейцы, выяснилось, что он им особенно не нужен. Слишком далек от Старого Света, чтобы что-либо оттуда вывозить (даже и теперь, когда на Тасмании создана первоклассная инфраструктура природного «музея», там преобладают туристы из материковых штатов Австралии, а европейские и североамериканские гости добираются редко). Слишком близок к Антарктиде, чтобы местный климат казался особо привлекательным. Слишком мал, чтобы какие-нибудь изгнанники могли основать здесь новое полноценное отечество, как это случилось с Америкой.

«Никчемная» земля, годная лишь для ссыльных каторжников, которых во второй половине позапрошлого столетия насчитывалось здесь около 72 тысяч. Вместе с микроскопической прослойкой колониального чиновничества они составили основу современного населения Тасмании. Выходя постепенно на свободу, становились фермерами. Завозили овец и коров, огораживали участки под пастбища. И вот только тут наконец вошли в столкновение с теми, кому остров принадлежал «по праву рождения».

Из прохладной чащи последнего сохранившегося на Земле умеренного дождевого леса, из сухого равнинного буша, со склонов юго-западных гор навстречу белому человеку двинулись невиданные «чудища». По произвольной аналогии с привычными существами появились в справочниках сумчатая крыса и сумчатая мышь. Более экзотическим образом получил свое жутковатое название сумчатый дьявол — существо, вообще говоря, очень симпатичное на вид, хотя и зубастое.

Говорят, что «дьявольской» его сущность фермеры сочли из-за зловещих криков, которые он издает после заката. Впрочем, у страха глаза велики: вполне возможно, что маленькому сумчатому хищнику был просто «приписан» голос какой-нибудь птицы, например желтохвостого какаду, который действительно издает леденящие душу звуки (кстати, ныне доказано — сумчатые вообще очень молчаливы, почти немы).

Но сумчатый дьявол-то отделался лишь зловещим именем. Иное дело — более крупный и уважаемый хищник тилацин, или сумчатый тигр, в русскоязычном обиходе почему-то перекрещенный в волка. Еще аборигены ненавидели его как конкурента в охоте на кенгуру. К приходу британцев популяция тигров-волков, вообще говоря, скорее напоминавших гладкошерстную собаку средних размеров, только с черными полосами на спине, уже была значительно подорвана. Но фермеры этого экологически тревожного факта совершенно не приняли в расчет, а, обвинив экзотического хищника в систематических кражах овец, принялись с пылом его преследовать.

К тому моменту, когда немногим энтузиастам пришло в голову, напротив, охранять исчезающий вид, спасти его было уже практически невозможно (еще в конце XIX века директор одного из австралийских зоопарков, который сам держал тилацинов, предрек их неизбежное исчезновение). В неволе волк размножался плохо — хотя бы потому, что у этого зверя, как и у всех сумчатых, трудно на глаз отличить самца от самки и, соответственно, поселить их вместе. Истребление продолжалось, и 7 сентября 1936 года в Хобартском зоопарке умер Бенджи, последний «официально зарегистрированный» сумчатый волк. Накануне температура упала до –3° (сентябрь в Южном полушарии — почти то же, что у нас март), а подвыпивший сторож забыл на ночь отпереть своему питомцу дверь специального домика-загона. Между прочим, при ближайшем рассмотрении Бенджи оказался девочкой.

Таким образом, остров Тасмания может претендовать на место в Книге рекордов Гиннесса как последнее из мест исчезновения целого вида крупных млекопитающих на Земле. Это подтвердят любой сотрудник Службы охраны природы, штатный рейнджер любого национального парка (они составляют половину территории Тасмании), любой человек науки. И будут яростно опровергать любой фермер, бармен сельского паба, пастух или хозяин придорожной бензозаправки.

Про тилацина современные тасманийцы знают все: как блестит в лунном свете его шерсть, какие он издает звуки (зоологи опять-таки утверждают, что никаких), какие у него походка и повадки. Не знают они только одного — где его искать.

Не знала этого и экспедиция «Вокруг света».

Глава I

«Что делать, если мы его найдем?» — Краткие сборы — Полуостров за шлагбаумом — Дорога через 1945 год — Я попадаю в лапы «выростогубого гладконоса-мутанта» — Путь кенгуренка начинается

 — Алексей! У вас есть нож? — спросил меня мой спутник, бывалый путешественник и знаменитый фотограф-натуралист, который до нашего приезда в административный центр штата Тасмания город Хобарт не успел побывать разве что в центре Земли. Больше всего я боялся оказаться для Леонида Круглова обузой. Что если я отстану «на марше»? Или заболею? Или у меня не окажется какой-нибудь элементарной детали экипировки? Вот, кстати, нож. Зачем, интересно, он ему нужен?

— Нет, ножа у меня нет.
— Тогда обязательно надо купить. Или прихватить в гостинице. А то что же мы будем делать, если встретим его?

Испытав облегчение оттого, что со мной всего лишь пошутили, я заметил, что если мы встретим его, сумчатого призрака, то уж, во всяком случае, не станем пырять ножом.

Как уже было сказано, сумчатого волка, как и прочих животных, на Тасмании можно искать везде. Несмотря на резчайшие (в чем мы скоро убедились воочию) климатические контрасты острова, фауна здесь однородна. Маршрут поэтому мог быть произвольным.

Первым пунктом нашего путешествия был намечен юго-восточный полуостров Тасман (тот самый, на котором впервые высадились европейцы), куда мы и отбыли, задержавшись лишь для того, чтобы сделать необходимые закупки. Были приобретены: во-первых, палатка — по моему, скаредного казначея, настоянию — самая дешевая. Опытный спутник сетовал на мое легкомыслие и по сути был, конечно, прав. Но скромное синтетическое сооружение каким-то чудом нас не подвело; во-вторых, хлопковое одеяло в форме спального мешка — одна штука, только для Круглова. Я опять пожадничал и на сей раз пожалел: только добрый гений всех путешествующих спас меня от пневмонии; и, наконец, внушительных размеров джип, который мы, разумеется, не купили, а взяли в аренду, и он сослужил нам добрую службу: и от холода спасал, и бездорожья не боялся.

…Соединенный с основной Тасманией узким перешейком (на котором специальный служащий в униформе перед каждым автомобилем трогательно вручную открывает и закрывает миниатюрный шлагбаум), полуостров Тасман пользуется дурной славой. Будучи с трех сторон открыт антарктическим ветрам, он почти круглый год «грудью» встречает штормовые волны, которые за долгие тысячелетия превратили его побережье в цепь неприступных скалистых бухт (здесь их метко называют blowholes — то есть «продувными дырами») и мысов, где даже карликовые пингвины (единственный вид пингвинов, размножающийся в Австралии) чувствуют себя не совсем уютно.

Дожди льют, почти не переставая, в чем наша экспедиция сразу же убедилась. Не успели мы проехать и двух километров, как стена воды вокруг нас сделалась такой непроницаемой, что мы благополучно проскочили поворот на городок Таранну, который и был первым пунктом нашего назначения: тамошний парк дикой природы специализируется на сумчатых дьяволах и выполняет благородную миссию спасения осиротевших или раненых животных. Кроме того, сюда стекается вся информация о животном мире в округе — когда и кто какого зверя встретил, где возник вдруг лесной пожар, где выбросило кита на сушу…

Вместо Таранны, однако, мы не успев моргнуть глазом оказались на проселочной дороге, по обеим сторонам которой маячили даже не заросли, а какой-то фантастический лесоповал, образованный где почерневшими, а где неестественно белыми стволами гигантских хвойных деревьев — картина, навевающая мысль о последствиях ядерного взрыва. Высвеченная фарами табличка гласила, что «данный лес находится в стадии восстановления после жестокого пожара 1945 года», но следов восстановления видно не было. Путь наугад продолжался, а смысл соотносить его с картой, разложенной у меня на коленях, напротив, исчез. На карте острова Тасмания такой дороги нет. И очень похоже, что по ней никто не ездил лет двадцать.

Несмотря на отсутствие еды и воды, нам ничего не оставалось, кроме как, завидев щит с радушной надписью «Добро пожаловать в Фортескью-Бей. Постоянное население — 6 человек», остановиться на ночлег. Предоставив Леониду расставлять палатку, я отправился разыскивать власти этого «крупного» населенного пункта. Они, как ни странно, обнаружились — в лице миловидной женщины средних лет с вязаньем в руках, которая открыла на мой стук единственное стационарное строение в округе — снятый с колес вагончик со взаимоисключающими надписями на двери: «Киоск открыт» и под ней — «Закрыто».

— Ужасная погода.
— Да, сэр. Советую вам ставить палатку подальше от океана. А еще лучше — ночевать в машине.
— Почему? Из-за дождя?
— Ну да. И вообще. Могут потревожить животные.
— Какие животные? Мы, знаете ли, русские журналисты. Как раз животных и ищем. А больше всего нас интересует сумчатый волк…
— Вот именно, — загадочно высказалась хранительница лагеря «Фортескью-Бей» и, демонстрируя явное нежелание продолжать диалог, пожелала мне спокойной ночи.

Но сбыться ее пожеланию было не суждено. Мне приснилось, будто я брожу по доисторическому тасманову лесу, и вдруг он начинает рушиться на моих глазах. Воет ветер, приходится уворачиваться от падающих крест-накрест, как оловянные солдатики, столетних сосен. Тут неожиданно появляется летучая мышь с трехметровым размахом крыльев (самая крупная местная летучая мышь, выростогубый гладконос Гоулда, весит не более 18 граммов — вспоминаю я во сне) и камнем бросается на меня, придавливая к земле. Я энергично отбиваюсь, хватаю чудище за лапы — и ощущаю на ладонях прохладу пластика, натянутого на металлические крепления палатки. Мощный порыв ветра так скособочил ее, что мы с Леней оказались спеленутыми, подобно мумиям, впрочем, бывалый путешественник даже не проснулся. Чертыхаясь, я выбрался из палатки, поправил крепления и, освещая карманным фонариком абсолютно темную в отсутствие Луны и звезд тропинку, отправился к пляжу ожидать рассвет.

И вдруг луч света выхватил из мглы что-то вроде маленькой этажерки о трех ножках. Этажерка шевелила верхней «полкой», а также поминутно закрывала и открывала «дверцы». У кромки Тасманова моря сидел кенгуренок — детеныш рыжего валлаби Беннета. «Полкой» оказались уши, безостановочно вращавшиеся, как будто шарит по морю луч маяка, «дверцами» — крохотные «ручки», которые зверек потирал друг о друга, будто мылил их, а третья «ножка» — знаменитым опорным хвостом.

Кенгуренок задумчиво смотрел в океан. Затем с достоинством обернулся ко мне, на секунду перестал «мылиться», совершенно не торопясь выпрыгнул из светового луча, сделал в мою сторону неопределенное движение «рукой»: то ли поприветствовал, то ли «погрозил пальцем», и неторопливо двинулся вдоль пляжа, милостиво позволив мне своим фонарем освещать ему путь, пока наконец не скрылся за живой изгородью жесткого кустарника. «Мой первый тасманийский знакомый», — подумал я, вспомнив Джералда Даррелла и его «Путь кенгуренка».

Глава II

Светская беседа — Рейнджер Пертон спешит на помощь — Что стало бы с планетой, если б мы оставили ее в покое? — Зоологический парад — Мы нападаем на след

Спеша покинуть сонный курортный городок Суонси, в котором провели следующую ночь, мы, наученные горьким опытом предыдущей голодной ночевки, задержались, чтобы запастись провизией в местной забегаловке, торгующей навынос, и провели короткую светскую беседу с хозяином гостиницы.

По поводу исчезнувшего (или нет) волка он доложил следующее: да, он слышал о нем от надежного информатора. А именно от двоюродного брата, Ральфа Пертона, который служит рейнджером в Национальном парке Маунт-Уильям — в крайнем северо-восточном углу Тасмании. Тот даже не однажды, а дважды, патрулируя свой парк с целью учета численности кенгуру, замечал полосатую спину в зарослях кустарника. Пертон в предвкушении сенсации пытался выследить тилацина, но неуловимый ночной хищник не дался ему в руки. Мы бросились звонить в Маунт-Уильям…

К дверям одиноко стоящего посреди буша домика была приколота записка: «Журналистам (русским). Увы, со времени нашего телефонного разговора парк сильно повредила буря. Я отбыл на спасательные работы в головной офис. Буду доступен через два дня. Ральф Пертон». Нам неизвестно, насколько эффективной была деятельность Пертона по устранению последствий бури, но мы с Леонидом, продираясь сквозь завалы сухих веток на пути к вершине горы Уильям, поработали на совесть. И не потому, честно говоря, что хотели помочь рейнджеру, а потому, что и без него надеялись проникнуть в дикую жизнь этой самой «дикой» из охраняемых территорий острова (настолько дикой, что даже место для палатки и машины — редчайший случай! — здесь бесплатное). И это нам удалось.

За всю мою не самую домоседскую жизнь мне никогда и нигде не доводилось видеть такого «доисторического» парада фауны. Даже пришла мысль: Тасмания — это экспериментальный участок суши, который умудрился дожить до XXI столетия «без человека». На этом отдельно взятом острове можно воочию наблюдать, что сталось бы с планетой, если бы мы не мешали ей развиваться естественно.

То есть люди в Маунт-Уильяме, разумеется, есть. Но им хватает ума оставаться в «головном офисе». А «на местах» — крошечные птички мускусные лорикеты и вышагивающие танцевальной поступью кроншнепы. Удивительные грибы со шляпками в форме теремков и различного размера норы (хотя на Тасмании есть только одно роющее сумчатое — вомбат): не пройдешь по бушу и 5 метров, как непременно провалишься в одну из них ногой. И — море кенгуру. Море.

Национальный парк Маунт-Уильям был создан в 1973 году специально для защиты кенгуру Форестера — крупнейшего сумчатого на острове, которое в то время безнадежно проигрывало фермерам борьбу за открытые, богатые сочными травами пространства. Теперь — слава Богу и национальной Службе охраны природы — гигантские кенгуру процветают здесь вместе со своими более мелкими собратьями, рыжими и серыми валлаби. Эти последние — обаятельнейшие звери, достающие в холке до колена взрослого мужчины, — не дают расслабиться редким гостям парка, поминутно бросаясь им под ноги (и под колеса — в тех местах, где можно проехать на машине).

Завалы на горе Уильям, о которых упоминал в записке рейнджер, как видно, согнали с обжитых мест тамошнюю живность. Стройные колонны страшных (по размеру) черных муравьев эскортировали нас на обратной дороге в лагерь. С истерическими криками над желто-бурой тропинкой по косой взлетали отряды какаду и тут же — вероятно, по случаю дележки между собой новых квадратов воздушного пространства — вступали между собой в яростные стычки. В результате много разноцветных пестрых перьев оседало на шерсти кенгуру, редкой цепью следовавших на ночлег в окрестности нашей стоянки.

Идиллическое зрелище для поборника экологической безопасности.

— Естественно было бы встретить в этой толпе и тилацина, — заметил я Лёне, уже расположившись в палатке.
— А я видел его следы. Самые настоящие, — был ответ, и, как наутро выяснилось, прозвучал он отнюдь не в сновидении.

Глава III

Почему Тасмания не Россия? — Стейк из вомбата, паучьи потроха… — Кладбище погибших животных — Когда волков искали, их находили — Слезы бабушки Мертл — Открытие перевала «Вокруг света» — Ралф-фоллз, белый космос — Особенности англосаксонского отношения к природе

Нельзя сказать, что кенгуру в Маунт-Уильяме — животные ручные (на всех перекрестках и даже в общественных туалетах парка имеются плакаты, призывающие посетителей не кормить зверей — «пусть они остаются дикими!»). Но они тут определенно общительнее людей. Те, подозреваю, просто прячутся от чужаков.

С вечера мы несколько раз пытались постучаться в редкие человеческие жилища, на огромном расстоянии друг от друга разбросанные по парку. Перед некоторыми особнячками даже сушилось еще влажное белье, но никто так и не открыл. А сумчатые — другое дело. Всю ночь остервенело скребли песок, видимо, пытаясь подкопаться под палатку, недвусмысленно старались проникнуть в машину (скрежет большого загнутого когтя по металлу не спутаешь ни с чем), а с рассветом выстроились в растянутую шеренгу у въезда в лагерь, намереваясь, судя по всему, не выпускать нас без отступного.

Пока Леня, которому не терпелось исследовать открытые им следы, собирал вещи, я с сэндвичем в кармане отправился на «переговоры». Складывались они не без церемоний. Приблизиться — пожалуйста. Но не ближе, чем на два метра. Еще шаг вперед — черные «носочки» на мощных задних лапках взлетают в воздух, и через секунду хозяин уже на новой линии обороны. С другой стороны, сэндвич (пусть простят меня тасманийские службы охраны природы) — весомый аргумент.

Полчаса общения с Реджи (познакомившись, я позволил себе дать этому кенгуру имя), который вскоре позволил мне угостить себя, а потом (правда, с большой неохотой) даже почесать за ухом, вернули мне давно забытое детское ощущение, что человек при наличии доброй воли может вступить в контакт с любым живым существом. Чтобы дикий рыжий валлаби специально вышел на солнечную полянку, где Леонид смог бы его запечатлеть, достаточно просто попросить его как следует. Уверен: еще немного — и Реджи согласился бы прокатиться по парку на джипе, но фотограф, как было сказано выше, «взял след».

— Только давайте договоримся сразу: на мелочь не размениваемся, снимаем только крупных самцов и самок — желательно с детенышами, — распорядился Круглов.
— Согласен. Судя по всему, у нас с этим не будет никаких затруднений. Обратите внимание: тут прошло как минимум двое… или четверо! — я силился по памяти сопоставить отпечатки лап сумчатого волка, виденные мной в Тасманийском музее Хобарта, с той густой путаницей следов, которая испещряла грунтовую эвкалиптовую аллею. Сходство было очевидно, но смущало, что исчезнувшие животные (таковыми их, кстати, официально признал международный зоологический конгресс в 1986 году) «табунами» расхаживают по всем известной дороге — пусть и в заповеднике.

Скоро следы дружно свернули на широкую просеку. За последним зигзагом дороги мы неожиданно уперлись в желтый металлический шлагбаум с надписью «Только для персонала». Впрочем, мысль о том, что персонал Маунт-Уильяма скрывает от мира величайшую научную сенсацию, недолго бродила в наших головах: на склоне холма за шлагбаумом появилась группа лиц в шляпах и униформах с эмблемами служителей парка. Каждый вел на поводке по пойнтеру.

— Поехали отсюда, Леня, — предложил я. — Тасмания — не Россия. Здесь не все самое интересное происходит там, куда вход воспрещен.

Вознамерившись добыть для экспедиции первый пресмыкающийся «трофей» в виде вышмыгнувшей из-под ног иссиня-черной ящерицы на берегу Голубого озера, я чуть было сам не сделался трофеем коварной тасманийской природы: твердый камешек на склоне, о который я оперся ногой, оказался просто горкой серой пыли.

— Зачем вы вообще ее ловили? — удивился подоспевший на подмогу Леонид.
— Как зачем? Для вас. Вы же хотели иметь в фотоколлекции эндемическую ящерицу?
— Да, но яркую. С какими-нибудь пятнышками, полосками… А эта пригодилась бы разве что в пищу. Интересно, местных ящериц едят?
— Здесь никого не едят. Здесь — музей под открытым небом. Не удивлюсь, если за поимку какого-нибудь паука взимается штраф в пять тысяч долларов.
— Ну вот, а вы говорили! — укоризненно воскликнул мой спутник часом позже, увидев на придорожной грифельной доске, изображающей ресторанное меню, недвусмысленную надпись: «СТЕЙК ИЗ ВОМБАТА».

Но торжествовал он рано:

— А в это вы тоже верите? — поинтересовался я: ниже красовались «ФИЛЕ ИЗ КОМАРИНОЙ НОЖКИ» и «ПАУЧЬИ ПОТРОХА».

Путеводитель Lonely Planet предостерегает всех путешественников от излишней доверчивости по отношению к «шуточкам ирландских иммигрантов» и тем самым создает прекрасную рекламу «Худшему пабу на всем острове», как именует себя знаменитое заведение в городке Вельдборо.

— Почему же вы их все-таки не едите, не охотитесь за ними? — решительно войдя в Худший паб, обратился к бармену уязвленный Леонид. — Ведь здесь не национальный парк! А их кругом полно!

Что правда, то правда. Парадоксально, но при бережнейшем отношении к дикой фауне из всех стран, виденных мной, Тасмания держит первое место по количеству звериных трупов, во всякое время суток устилающих шоссейные и проселочные дороги. Сбитым вомбатам, поссумам, кенгуру — несть числа. По утрам их деловито расклевывают довольно крупные орлы.

Тому есть простое объяснение: количество диких животных на острове в настоящий момент огромно, человека они не боятся и к тому же преимущественно ведут ночной образ жизни. С наступлением темноты животные совершают малые миграции — от мест дневного отдыха к участкам кормежки. По дороге пересекают асфальтовые трассы. Отсюда и обилие жертв. У животных на острове нет врагов, кроме машин…

— Ну, мы же нормальные люди, — долговязый пожилой ирландец, подобно всем кельтам, всегда смотрит так, что невозможно понять, издевается он над тобой или нет. — Предпочитаем говядину, баранину — ее ведь тоже предостаточно. А насчет охоты — даже не знаю. Может, она и разрешена. Но это, так сказать, не модно. Мы даже волка больше не выслеживаем.
— Кого?! — встрепенулся я.
— Да не волнуйтесь вы. Я знаю, что истреблен. Это ведь случилось еще во времена моего деда, верно? — с этими словами, увлекая экспедицию «Вокруг света» за собой, хозяин Худшего паба переместился в комнату за барной стойкой, которая оказалась увешана старыми фотографиями таких же, как он сам, долговязых ирландцев с убитыми тилацинами у ног. — Все это чепуха. Когда волков искали, их находили.

— Так ведь после 30-х их тоже искали 70 лет.
— Искали ученые зануды. А не охотники. Охота потихоньку отмерла. А я, между прочим, и сам его видел, уже будучи взрослым парнем. В 1972-м. Вон там! — Кен Маллокс (так звали бармена) кивнул головой в сторону юго-запада, где за стеной реликтового дождевого леса, в просторечии именуемого «слезами бабушки Мертл» (выражение рождено совпадением английского слова myrtle [«мирт»], с популярным в колониях женским именем), громоздкой перевернутой чашей поднималось центральнотасманийское плоскогорье Мидлендс — Средиземье, известное обилием непролазных чащ и странными сюрпризами. — Только мне никто не верит, потому что я был пьян. Если захотите попробовать стейк из вомбата, возвращайтесь.

Единственная дорога через лесопарк Маунт-Виктория, ведущая мимо известных водопадов св. Колумбы (просветителя Шотландии) и Ральф к центральному плато, как всегда, оказалась не единственной. Мы снова сбились с пути, но зато, сверившись с самой подробной картой острова, обнаружили, что мест, через которые мы проезжаем, на ней вообще нет. И пользуясь правом всякого первооткрывателя, обогатили мировую географию речкой Круглов-крик, а также перевалом «Вокруг света» — всем желающим авторы готовы сообщить точные координаты этих мест.

Боюсь впасть в патетику, но ничего более грандиозного, чем водопад Ральф и окружающие его леса, я не видел. Постоянный поток довольно теплой воды, поступающей из подземных источников, в сочетании с прохладным горным воздухом и уж вовсе холодным постоянным дождем превращают обширное ущелье громадного водопада в сплошной «космос». Туман мешает видеть собственные руки, но ревущая струя, находящаяся метрах в ста от скального выступа, на который можно забраться, видна всегда. Ты оборачиваешься назад, к каменистой тропинке, по которой только что спустился сюда, и видишь, что она тоже исчезла, твой крик не слышен за ревом воды, и кажется, что на всем белом свете (действительно белом — вокруг ничего, кроме белого) нет никого и ничего, кроме тебя и водопада… А на самом деле — есть!

Особенность красот острова Тасмания заключается в том, что они доступны и чемпиону-альпинисту, и инвалиду. Англосаксы в Южном полушарии, как и в Северном, оказались впереди планеты всей — но именно здесь, как, вероятно, больше нигде, реализовалось их новое мышление в области экологии, которое заключается в балансе интересов природы и человека (иное дело — для того чтобы соблюсти этот баланс, надо быть очень дисциплинированным).

Предположим, турист приезжает в Лондон. Там к его услугам Британский музей, Национальная галерея, Вестминстерское аббатство и многое другое. Функция гостеприимных хозяев заключается в том, чтобы деликатно и ненавязчиво облегчить гостям осмотр этих достопримечательностей. Имеются в виду выделенные маршруты автобусов, каталоги коллекций, специальные бары, скамеечки для отдыха и тому подобное.

На Тасмании перед трудолюбивым преобразователем мира экзотические дебри, невиданные животные, труднопроходимые дороги — в общем, много уникального природного добра. Но и здесь он действует точно так же, как в Лондоне, то есть помогает посетителям Музея Божьего и создает для них все удобства без ущерба окружающей среде. На этом острове привлечь туриста можно одним: собственно «дикостью». И здесь нет ни единого, пусть даже десятиминутного маршрута, с которого открывается приятный вид, не обозначенного заботливым указателем: «Приятный вид». Нет ни одной смотровой площадки, которая не была бы замаскирована под естественный горный кряж. И даже специальные домики для отдыха в начале и конце маршрутов («трекингов») выглядят как полуразрушенные избушки на курьих ножках, хотя на самом деле они всегда отремонтированы на прошлой неделе.

Здесь всё есть: металлические сооружения для разведения костра (жечь костры на земле, конечно, запрещается) и запас сухих дров под навесом, чистые столы и уборные. А покосившиеся стены — это чтобы люди не выпадали из атмосферы ландшафтного спектакля со своими бутербродами и чаем.

Есть, конечно, легкие опасения, что среди туристов могут попасться несознательные. Для них на крутом спуске к тому же водопаду св. Колумбы — плакаты: «Тасманийское лесное хозяйство напоминает: наш остров мал, и многие удивительные растения вы можете увидеть только на нем. Один ваш шаг вправо или влево от обозначенной тропинки может привести к гибели одного или двух растений».

И самое, вероятно, главное — техника безопасности. Никогда не превращая обаяние дикости в регулярный парк, смотрители Музея Божьего следят, чтобы ощущение риска для всякого желающего не обернулось реальным риском. Там, где уклон дороги делается чуть-чуть опаснее, на участке, где, кажется, ходят только кенгуру, откуда ни возьмись — мостки с перильцами и металлической сеткой-настилом, чтоб не было скользко во время дождя.

Естественные же препятствия вроде поваленных деревьев — пусть остаются. Лесной туризм должен быть натуральным.

Глава IV

Ривьера Южного полушария — Экспедиция «ВС» в пасти у дьявола — Что вырастает на берегах Стикса? — «Юрское» болото — «Двойные стандарты» Леонида Круглова

За всю экспедицию у нас не было более бестолкового и «туманного» дня, чем этот. Достаточно сказать, что к концу его у нас спустило колесо, в середине мы три часа плутали по долинам и по взгорьям, неизменно возвращаясь к исходной точке на Бассовом шоссе, а с утра тыкались носом джипа в тупики центрального Лонсестона, «столицы» северной Тасмании, пока наконец не вырвались на свободу.

Северная Тасмания — самый далекий от волка (в прямом и переносном смысле) район острова. Здесь 70% флоры привнесено, шоссе имеют по две полосы в обе стороны с широкой разделительной, города встречают странников серебристыми хромированными трубами маленьких фабрик. Говорят, тут даже видели лис — самых страшных врагов эндемической природы (они поедают мелких сумчатых, а также яйца однопроходных: ехидны и утконоса). Весь остров испещрен плакатами: «Не допустим лисиц на Тасманию! Да не постигнет ее судьба континентальной Австралии».

Называя этот день «туманным», я ставлю слово в кавычки, поскольку на самом деле он был первым за всю экспедицию не туманным, а, наоборот, очень даже солнечным. Студентов испанских отделений филологических вузов России, к которым когда-то принадлежал и я, на первом курсе заставляют учить длинный кусок из прозы Мигеля де Унамуно, начинающийся словами: «Испания — страна удивительного разнообразия».

Свидетельствую: по сравнению с Тасманией меркнет даже испанское разнообразие. Несколько дней назад нашу палатку сносил ледяной ураган в Фортескью-Бей, потом трепал прохладный ветерок с Тихого океана в Суонси, вчера лил «доисторический» дождь в лесу хвощей, а сегодня мы, считай, на Французской Ривьере в бархатный сезон. Девушки в купальниках. Нарядные аборигенные знамена над археологическим музеем Тиагарра в Девонпорте. 20 °C в тени, белый песок, мороженое…

Тем не менее именно в этой курортно-урбанистической обстановке экспедиция «Вокруг света» наблюдала настоящего дикого дьявола, и случилось это в такой непосредственной близости от ограды одного из «хуторов», что я решил — не держат ли фермеры этих сумчатых вместо собак из патриотических соображений? Тем более что данный экземпляр нисколько не боялся нас. Лениво сойдя с проезжей части, взобрался на небольшой придорожный холмик и принялся весьма картинно нюхать воздух.

— Он вам позирует, — заметил я, обратившись к Леониду.
— Да? В таком случае будет здорово, если вы встанете рядом и почешете его за ухом. Недурной кадр — экспедиция «Вокруг света» покоряет сердца тасманийских зверей.

— Этот тасманийский зверь умеет распахивать челюсти более чем на 90 градусов, а сомкнув их, одним щелчком перегрызает палку диаметром 10 сантиметров. Мой палец куда тоньше.

Зря я упомянул про градусы: они воспламенили Лёнино воображение. Теперь он непременно хотел, чтобы я заставил дьявола улыбнуться во всю пасть. Затеялась небольшая дискуссия, в ходе которой я пытался убедить своего спутника, что, будучи членом Общества защиты животных, не могу участвовать в насильственных действиях против них. Мой оппонент ничего не желал слушать. Презрительно понаблюдав за нашими пререканиями, зверек с изяществом флюгера развернулся и подставил нам свой тыл. Мы расхохотались, однако Круглов своих требований не снял.

И тогда мне пришла в голову мысль, навеянная долгим домашним общением с собаками. Мой пес ужасно любил, когда его шутливо шлепали по щекам — в таких случаях он притворно злился, азартно фыркал и — то, что нужно — широко открывал пасть. Хотя сумчатые с псовыми не имеют ничего генетически общего, представьте себе — подействовало. Стоило мне подразнить тасманийского «аборигена» испытанным способом, как он немедленно дал фотографу нужный материал, а я удостоился похвалы за находчивость.

Впрочем, ближе к вечеру того же дня я все же был вынужден решительно сложить с себя обязанности загонщика животных. Мы потихоньку выезжали из залитой солнцем северной зоны с тем, чтобы, выиграв время на проселочных дорогах крайнего запада, попасть наконец в святая святых Тасмании — ее грандиозную юго-западную горную систему. По сравнению с первой частью экспедиции пейзаж менялся теперь в обратном порядке. Вначале открытый буш уступил место эвкалиптовым рощам, затем они превратились в густые смешанные заросли, до верхушек которых едва достает взгляд (на Тасмании, в районе реки с символическим названием Стикс, расположен самый высокорослый в мире живой лес Eucalyptus regnans — царственного эвкалипта).

Далее началось дождевое царство — в этом районе более обширное и густое, чем на востоке. Преследуя вомбата, который попался нам навстречу среди бела дня, что само по себе не характерно для этого норного жителя, и держа курс под навесом раскидистых папоротников на его маячащий впереди грузный зад, мы попали в самый настоящий конан-дойловский «затерянный мир». Во всяком случае, я таким его себе представляю.

Над почти идеально круглым болотом или, возможно, еще озерцом, затянутым болотной порослью, кружились, спариваясь на лету, гигантские стрекозы. Древовидные папоротники, словно шеи динозавров, поднимались из воды — и можно было воочию увидеть их парадоксальный способ размножения: постепенно вырастая и дотягиваясь до влажной береговой земли, гигантский узкий лист укореняется в ней и становится новым «стволом». Восходящие потоки воздуха были наполнены истошным кваканьем лягушек и жаб. Лес обступал «юрское» болото со всех сторон, сваливая в него свои отходы: щепки, обломанные ветки, разлагающиеся стволы сгнивших от сырости или подточенных муравьями деревьев.

Захваченный этим первобытным зрелищем, я наугад пошел вдоль берега, не переставая удивляться возникающим на каждом шагу чудесам. Между двух высоких пней наткнулся на полусферическую паутину таких устрашающих размеров, что не решился тронуть ее пальцем, опасаясь явления какого-нибудь чудовища. Но любопытство не победишь, и, разжевав найденную в кармане салфетку, я все же решился швырнуть этот мякиш на съедение зверю.

С минуту казалось, что ничего не происходит, но вдруг нижняя, тянущаяся к земле нить паутины начала набухать пупырчатой белой «молокой», которая еще через мгновение распалась десятка на три микроскопических полупрозрачных восьминогих — общественные пауки рассыпались по своей крепости проверять, кто «стучал». Забыв о суеверном страхе, я ринулся вперед, чтобы рассмотреть их, поскользнулся и, дабы не плюхнуться прямо в болото, наугад схватился за корягу. Схватись я за нее двумя сантиметрами ниже, моя судьба могла бы сложиться иначе. Крупная, сантиметров 10 толщиной и, полагаю, около полутора метров длиной, змея зигзагообразным движением прошуршала у моего локтя и скрылась под той самой корягой, за которую я держался.

Большая тигровая! На Тасмании водятся три змеи — медноголовая и две тигровые, большая и малая. Все три ядовиты, но разовой дозы яда большой, достигающей двух метров в длину, как утверждают, достаточно для умерщвления 400 человек. Правда, все природоохранные учреждения Тасмании обклеены успокаивающими объявлениями: мол, тигровые змеи боятся человека больше, чем он их, просто не надо наступать на рептилий и хватать их руками. Но я-то именно чуть было не схватил.

— Леня! — кричу. — Тигровая змея!
— Да? Поймаете ее мне?
— То есть как? 
— Возьмите аккуратненько двумя пальцами за голову и несите сюда, вот и все…
— Нет, знаете ли. Во-первых, она под корягой, во-вторых… Если хотите, идите сюда сами. Вы будете стоять наготове с камерой, а я — выманивать. — Пауза. — Ну так что, идете?
— Ну уж нет. Тигровая змея — дело такое, лучше не беспокоить.
— Но вы же только что советовали мне ловить ее за голову!
— Так это ж я вам советовал.

Вот такие «двойные стандарты». А я ведь чуть было не купился.

Глава V

Печальная судьба озера Педдер — Экологическая Прометейка — Существует ли Южный Ледовитый океан? — Следы краснобрюхого филандера — Собаки здесь не ходят — Тасмания в огне

Спустившись к югу мимо первых отрогов со сказочными названиями вроде Хребта Взбитых Сливок, переправившись у безлюдного города Коринна на пароме через полноводную реку Пиман, оставив по правому борту обманчивые зыбучие пески на побережье Страна и проскользнув между смыкающимися горными системами национальных парков Франклин-Гордон и Саут-Уэст, путешественник въезжает в Зону всемирного наследия ЮНЕСКО по единственно возможной Восточной дороге. Между прочим, первый хребет, который ему для этого нужно пересечь, называется Тигриным, то есть по-нашему — Волчьим.

До ХХ века, как это ни удивительно, об этих значительных территориях, составляющих около четверти всей площади Тасмании, было мало что известно. В XIX столетии туда с риском для жизни проникали лишь немногочисленные топографы, каждый раз нанося на карту то новое озеро, то перевал, то лесной массив. Позднее зашагали самые отчаянные альпинисты и походники (для них здесь по сей день раздолье). Но драматическая история, приведшая в итоге к образованию гигантской зоны из трех национальных парков, относится только к 70-м годам.

Правительство штата решило тогда использовать жемчужину юго-запада, озеро Педдер (крупнейший в мире ледниковый водоем), для сооружения электростанции. В заповедные места хлынули гидрографы. А вслед за ними — экологически озабоченная молодежь. Н.Н. Дроздов, посетивший Тасманию как раз в те времена, упоминает в книге «Полет бумеранга» о том, что прочел в газете The Examiner душераздирающую заметку про девушку, которая в отличие от Прометея сама приковала себя цепью к каменистому берегу реликтового водоема в знак протеста против строительства дамбы. Не помогло.

Электростанция заработала, воды озера поднялись на 1,8 метра, затопляя рощи эндемической хуонской сосны, образуя новые острова и вообще резко меняя облик местности.

…Вот оно, озеро, точнее, водохранилище, Педдер, под нами. Высокий берег спускается к нему длинной, сравнительно покатой полосой. В лучах закатного солнца вода приобретает ультрамариновую окраску — пожалуй, она больше похожа на океанскую, чем в самих океанах, Индийском и Тихом (впрочем, некоторые современные научные школы считают, что Тасманию омывает особый, Южный Ледовитый океан). Строго на север отсюда виднеется большой остров, вызванный к жизни усилиями гидрологов, гора на нем с 70-х годов носит название Солитари — Одинокая. Еще дальше открывается скалистый берег с черными ломаными линиями хребтов.

Мы у пика Скотта, в конечной точке автомобильного сообщения. Все признаки тасманийской человеческой цивилизации остались позади, впереди — пеший маршрут через горы на Кокл-Крик, что у южного побережья. Естественно, имеется подробнейшая инструкция на специальном стенде у стоянки, которая сообщает, что у опытного ходока он займет 10—12 дней. Эти самые опытные ходоки, которых в летний сезон у пика собирается достаточно, то и дело сообщают о встречах с волком: на Вестерн-Артуре, у озера Оберон, на Истерн-Артуре и даже у самого пика Федерации (высота 1 400 м). Экспедиция «Вокруг света» уже привыкла к тому, что на острове все его видят, но почему-то никто никогда не успевает сфотографировать.

Сквозь сухой альпийский лес тропа сразу же взлетает вверх, обнажая по левую сторону пасть ущелья, на дне которого обломанные голые и мертвые стволы стоят, словно ощетинившийся частокол копий. Справа же — ядовитых цветов месиво из мхов и лишайников, Юго-Западный парк ими славится, их здесь больше трехсот видов. Среди них — весьма редкие и даже исчезающие. Лично я насчитал не меньше двадцати разновидностей, сросшихся между собой в миниатюрные поляны и жуткие абстрактные икебаны.

Вскоре поросший мхом древесный караул отступает. Впереди — широкий горный луг с неровной поверхностью. Судя по всему, несмотря на значительную высоту над уровнем моря, животные приходят сюда по ночам тучами. Кенгуриный, вомбачий и еще какой-то не опознанный нами помет рассыпан вокруг щедро. То ли животные тянутся на водопой к многочисленным ручейкам и лужам, находящимся прямо под тропинкой (где слишком сыро, как всегда, — мостки с перилами), то ли их интересует запах людей, то ли их просто слишком много в округе.

И — следы. Снова следы. Самые разнообразные. В одних заметен глубокий и четкий врез среднего когтя, такого, как у рыжего валлаби или самого маленького тасманийского кенгуру — краснобрюхого филандера. Другие напоминают деформированный слепок человеческой ладони, такой тяжелой поступью с опорой на пятку ходят вомбаты. Есть, совершенно непонятно откуда, и собачьи отпечатки, хотя ни одной собаки мы не видели и правила пользования национальными парками строжайше запрещают их ввоз.

Еще выше буш приобретает совершенно аскетический вид, колючая иссохшая трава режет пальцы, почва вокруг холодных ключей тверда, как камень, цветы бледно-розовы или белы, а мхи болезненно-серы. Видимо, такими их делает горное солнце. Теперь прямо над дорогой с северной стороны нависает хребет Вестерн-Артур, готовый наслать на нас со своих вершин грозовые тучи.

Что ж, нам не привыкать. Снова приготовившись к долгому пути под ливнем, мы достали плащи и запаслись терпением, но на сей раз оно нам не понадобилось. Из-за поворота горного серпантина показались двое дюжих австралийцев в велосипедных шлемах и с лыжными палками в руках:

— Возвращайтесь, дальше — сплошной огонь. Лес горит.

Наутро в лагере на доске объявлений появилась оформленная по всем правилам табличка с печатью Службы охраны природы: «В связи с лесными пожарами закрыты трекинговые маршруты на Маккейз, плато Артур, Истерн-Артур, Вестерн-Артур, озера Поморейн и Оберон». То есть повсюду. Приходилось лишь надеяться, что старые знакомые тасманийских трекеров сумчатые волки спасутся. А нам не оставалось ничего иного, кроме как эвакуироваться с Юго-Запада.

Эпилог

Я сижу на пологом берегу равнинной реки Тайенны всего в 80 километрах от Хобарта, в Национальном парке Маунт-Филд — самом знаменитом на Тасмании. У местных жителей он настолько популярен, что они обычно называют его просто Национальным парком. Особенно рекомендуется посещать его с детьми. Здесь обширная инфраструктура, удобные кемпинги, множество рейнджеров, готовых всегда устроить вам увлекательную прогулку. Кафе, горячий душ и информационные брошюры.

И зверей не меньше, чем в самых глухих углах, потому что здесь к ним уже так давно относятся как к общему достоянию, что поссумы, беттонги и иже с ними потеряли всякую бдительность. И правильно — она им не нужна.

В течение всего теплого сезона по пятницам к шести вечера в Маунт-Филд приходит один чудак из близлежащего городка Мейдены. Он собирает всех присутствующих детей в специальной комнате, которую ему выделяют рейнджеры, и читает там веселую лекцию о том, что тилацин жив. Показывает старые фотографии, зачитывает письма очевидцев, и тасманийские дети уходят, уверенные в том, что со «своим» волком еще встретятся.

И это возможно. Ведь и в самом деле между, к примеру, проселочной дорогой Смиттон — Коринна — Зиан на западе и дождевыми лесами в МаунтВиктория на востоке нет ни единого человеческого жилья, кроме бензоколонок на Мидлендском шоссе.

Почему же тогда тилацина никак не поймают? Точнее — почему его никак не поймают зоологи? Почему не организуется долгосрочная систематическая научная партия, которая заново прочешет остров от моря и до моря? Скорее всего, потому, что островитяне против. У них — другие приоритеты. Я совершенно убежден: если бы тасманийские деятели по охране природы узнали, что на некой опушке леса регулярно по определенным числам происходит шабаш ведьм, они перекрыли бы близлежащие тропы неприметными шлагбаумами с надписью «Только для персонала». И очень переживали бы, что пришлось слукавить.

Если бы на свете существовали только сознательные — тасманийские, австралийские, в крайнем случае, английские — туристы, табличка наверняка гласила бы честно: «Шабаш ведьм. Просьба не беспокоить». А прочесывающая экспедиция — неизбежно «обеспокоит», и далеко не только волка. Она устроит полный бедлам в Музее Божьем. Нарушит так педантично и скрупулезно собранную «экспозицию». Этого допустить нельзя.

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 4, апрель 2005, частично обновлен в августе 2023}