Окончание. Начало № 10.
Развалины Идикут-Шари
Этот город сменил много названий. Уйгуры называли его «Идикут-Шари». Монголы именовали его «Хара-Хото» — «Черный город»; китайцы — «Хо-чжоу» — «Огненный город». Назывался он и Гаочаном — по имени государства, столицей которого был.
Его руины примыкают к большому селению Астана. Высокие, обгрызенные временем крепостные стены четко рисуются на фоне синего неба.
Мы подъезжаем к воротам, и наш автомобиль кажется в их арке крохотной букашкой. Позади нестерпимо пылают раскаленной бронзой «Огненные горы» — Хояньшань.
Внутри крепости высятся остатки ступ — древних памятников буддизма, по легендам служивших вместилищем праха Будды. Расстелив на одной из ступ полотнище алого шелка, снимаем найденные в городе монеты с гордым профилем Артаксеркса, повелителя древнего Ирана. Эти монеты крестьянин нашел в земле у Астаны. Они свидетельствуют о былых торговых связях Идикут-Шари с Западом.
Еще и сейчас живут предания, что город опустел, когда буддизм сменился мусульманством. Буддийские храмы стояли лицом не в ту сторону, которая предписана законом Магомета, И население, принявшее новую веру, покинуло город.
Насколько верна такая версия, нам судить трудно. Но в городе действительно нет следов завоевателей. Высокие толстые стены, огромные ворота и массивные башни хорошо сохранились до наших дней, хотя сложены были из земляных глыб. Внутри крепость разрушена не временем, а мотыгами крестьян Астаны, растаскивавших стены и дувалы на удобрение для полей. Сейчас город объявлен Народным комитетом Турфана заповедным и охраняется как памятник старины.
Астана — большое селение. Его узкие улицы местами на высоте крыш перекрыты соломенными циновками, дающими густую тень. В сонной тишине жаркого дня слышно, как ухают дикие голуби да бормочут у обочин дороги арыки.
Проводник уверенно ведет наши машины по лабиринту пыльных переулков и останавливает их у ворот, замкнутых большим висячим замком. Затем он куда-то уходит, а на смену ему сбегается толпа мальчишек.
Усевшись на ступеньку перед окованными медью воротами, мы ждем. Ждут и мальчики. Наконец появляется проводник. С ним — одетый в длинный черный халат белобородый старец.
Старик, степенно протягивая всем руку, произносит традиционное приветствие:
— Салям алейкум...
Потом, достав ключ, который смело мог бы конкурировать с ключом от средневековых городов, отпирает замок. Ворота раскрываются, и в них с визгом врываются тихо ожидавшие этого момента мальчишки. Окутанный облаком пыли старик что-то кричит, но мальчишки его не слушают, бегая по двору.
Хранитель мавзолеев по профессии кузнец, и теперешняя его обязанность — что-то вроде общественного поручения. Мы стоим у усыпальниц последних правителей Турфанского княжества. Хранитель рассказывает, что по пятницам сюда съезжаются верующие мусульмане. Правда, говорит старик, сейчас интерес к молитвам уменьшился, особенно в те дни, когда приезжает кинопередвижка.
Но все же мавзолеи считаются священными, и мы с большой осторожностью готовимся к съемкам.
Свет едва пробивается через узкие щели окон. Усыпальницы тонут в темноте. Чтобы снять их, мы установили передвижную электростанцию с лампами на легких штативах.
Здания мавзолеев покрыты яйцеобразными куполами, одетыми изумрудно-зеленой или лазоревой черепицей. На вершинах куполов — высокие шпили, украшенные зеленой керамикой, иногда увенчанные железными полумесяцами. Мы как будто перенеслись в Багдад или Каир. Бесчисленные купола, блеск цветной облицовки, нестерпимая белизна дувалов, украшения из хвостов и рогов диких козлов — все это слагается в сказочное зрелище, будто заимствованное из иллюстраций к «Тысяче и одной ночи».
Раскрывается резная дверь в усыпальницу деда Сулеймана — последнего правителя Турфана. Перед каменным надгробьем — толстая, изъеденная временем дубина, вставленная в тяжелый каменный шар-подставку. Палка увенчана шапкой-грибом, обтянутым полуистлевшей кожей с остатками свисающих конских хвостов. Это буннук — символ княжеской власти. Когда-то такие бунчуки везли перед властителями, выступавшими в поход.
А во дворе гулко стучит движок электростанции, ослепительно вспыхивают лампы, и мы снимаем без малейших помех.
Мечеть постепенно заполняется. «Правоверные» охотно снимаются. Они прекрасно знают, что это для кино, и все же добросовестно бьют поклоны, перебирают пальцами четки и шепчут нараспев молитвы.
Огненные горы
Следующий маршрут нашего путешествия — к ущелью Ачик-Су, отделяющему Огненные горы от Турфанского оазиса. Проводник рассказывает, что горы богаты углем. Это неудивительно: в районе Турфана его много. Каменный уголь добывают на южных склонах Тянь-Шаня, выше Виноградной долины. А сейчас в горах Хояньшань найдена нефть.
Обогнув горы с востока, мы нашли тропу, ведущую к пещерному монастырю. Но тропа, вырубленная в песчано-лессовом покрове горы, неожиданно оборвалась над пропастью, на дне которой видны игрушечные деревья. Приходится выбирать другой путь.
...Из-за крутого поворота вдруг возникают длинноухие ишачьи головы. Навстречу нам идет караван. На узкой тропе образуется пробка. Взвизгнув тормозами, машина останавливается. Проблема серьезная: как разминуться? Мы занимаем целиком всю дорогу. Ишаки тоже не могут повернуть назад. Если их испугать, падение нескольких животных вниз неминуемо.
На склоне горы появляется караванщик. Он что-то кричит, потом карабкается в гору, а его помощники начинают подсаживать ишаков поодиночке на склон. Осыпая нас дождем мелких камешков, ишаки осторожно обходят машину и спускаются позади нас на свободный участок тропы.
Слева высятся огненно-красные хребты. Справа, по другую сторону ущелья, прочерченные ниточками джайраньих следов, громоздятся голые, каменистые горы невероятной расцветки: фиолетовые, лиловые, розовые, кирпично-красные. Они вздымаются кулисами, стена за стеной, пестря фантасмагорией ярких красок. Вокруг такое сверкание, что кажется, будто мы попали в сказочную страну раскаленного металла. Без темных защитных очков смотреть на эти горы невозможно.
Снято несколько великолепных пейзажей. Теперь надо запечатлеть генеральный план сверху. Решаем взобраться на вершину одной из гор. Свернувший с тропы автомобиль сразу проваливается всеми четырьмя колесами в рыхлую почву. Тогда мы, взвалив на плечи легкую камеру со штативом; начинаем зигзагами подниматься вверх.
Наконец вершина. Слева — синие зубцы горы Чол-Тага, справа — снега Эдэмэк-Даба. Как между соединенными ладонями рук, лежит среди гор Турфанская впадина с белым пятном соленого озера Боджанте на дне. С вершины открываются пейзажи, достойные кисти Рериха.
Поздравляем друг друга с первовосхождением. В ознаменование этого события достаем из багажника пару громадных турфанских дынь. Операторская подставка, укрепленная над мотором машины, оказывается удобным столом. И, быстро расправившись с дынями, мы снова движемся дальше.
Хояньшань все покрыты выветрившейся каменистой коркой, из-под которой в местах, пробитых каблуками наших ботинок, струится рыхлая, сыпучая, как мука, порода.
Проводник командует остановку. Только подойдя к самому краю обрыва, можно заметить в отвесной стене ущелья множество черных провалов. Снизу они совершенно недоступны. Сверху к ним сбегает узенькая ступенчатая тропа. Тропки соединяют между собой все пещеры. Это и есть монастырь, на съемки которого мы отправились. Здесь жили монахи, находили приют путники, пробиравшиеся по Великому шелковому пути.
Спустившись вниз, мы осматриваем пещеры. Кое-где сохранилась настенная роспись. Фрески в тысячах копий повторяют облик Будды. Роспись сделана на штукатурке, покрывающей своды и стены. В некоторых местах она обвалилась и открывает другой, более ранний слой. В одном месте находим на нем древние уйгурские надписи.
Башня Сулеимана
Нам остается заснять последнюю архитектурную достопримечательность Турфана — знаменитую башню Сулеймана. Это минарет, стоящий рядом с большой мечетью, в которой похоронен последний мусульманский правитель Уйгурского княжества. Рядом, по другую сторону проезжей дороги, лежат развалины его дворца. Их можно хорошо рассмотреть с башни минарета.
Подъехав к башне, мы увидели у ее подножия нескольких привязанных ишаков, на которых прибыли в мечеть старики, и тут же — группу мальчишек, занимающихся в порядке развлечения отловом скорпионов в трещинах небольшого обрыва. Верующих оказалось настолько мало, что было решено подождать, чтобы для съемки собралась «массовка».
Внутри башни вьется винтовая лестница, составленная из высоких каменных ступеней. Высота их — почти метр. Непривычный подъем по высоким ступеням и особенно спуск были, пожалуй, тяжелее, чем восхождение на горы Хояньшань.
Когда мы спустились вниз, старики сидели на циновках. На площадке перед входом в мечеть восседал здоровенный верзила в белой рубахе, подпоясанной цветным платком. Прижав руки к ушам, он выкрикивал слова священного призыва на молитву. Удивленный странным поведением муэдзина, я спросил, почему он не кричит с минарета, как предписано законом. Нимало не смущаясь, лохматый служитель культа объяснил, что за те деньги, которые ему платит община, достаточно крика и снизу. Лазить три раза в день на вершину минарета, сказал он, нет никакого смысла и вообще нет смысла стараться и призывать верующих, если их собирается всего три-четыре десятка, да и то стариков, которые больше занимаются сплетнями, чем молитвой.
Заметив, что мы ощупываем свои икры после подъема на минарет, прогрессивно настроенный муэдзин, ухмыльнувшись, спросил:
— Ну как? Легко?
— Как сказать! — отвечали мы.
— То-то!
И «ревностный» служитель аллаха, считая разговор исчерпанным, отправился внутрь мечети.
* * *
Башня Сулеймана была последним объектом наших археологических съемок в Турфанском оазисе. Теперь многие кинозрители смогут увидеть на экране заснятые нами материалы и судить по ним о былом величии древнего Турфана — ныне богатого и цветущего района Синьцзян-Уйгурской автономной области Китайской Народной Республики.
Владимир Шнейдеров / Фото автора
