Небесные сады Поднебесной: как в Китае сложилось искусство сочетать природу, философию, поэзию и живопись

«Знакомство с китайскими садами следует начинать с китайской литературы», — говорил величайший знаток и ценитель садово-паркового искусства профессор Чэнь Цунчжоу (1918–2000). Изучение китайских садов было делом всей его жизни. Он умел читать их язык, слышать их музыку. Можем ли мы, люди, воспитанные в другой эстетике, малознакомые с китайской словесностью и художественной традицией, проникнуться духом китайского сада, прочесть его послание?

В любом случае перво-наперво следует отмести плодово-ягодные ассоциации. Традиционный китайский сад бесконечно далек от всякой утилитарности — это произведение искусства, синтез архитектуры, каллиграфии, живописи, поэзии и философии.

Устроение такого сада — предприятие хлопотное и затратное, которое было по силам лишь богатым людям. В Китае на протяжении многих столетий экономическую элиту общества составляли наиболее образованные его представители, поэтому садовое искусство там процветало. И какой сад ни возьми — императорский или частный, — везде присутствуют следы учености: цитаты из великих поэтов, угадывающиеся в названиях павильонов, творения известных каллиграфов на камнях и стенах беседок, рукотворные пейзажи, отсылающие к классическим произведениям живописи.

Идеал даоса

Исторически в Китае сложились два основных типа садов: императорские, они же северные — район Пекина и Чэндэ (провинция Хэбэй), и частные, или южные — обширный регион дельты реки Янцзы, известный также под названием Цзяннань. Обе традиции, несомненно, восходят к одному корню. В самых ранних описаниях китайские сады уподоблены раю, который мало чем отличается от библейского Эдема. Так, в философском трактате II века до н. э. Хуайнаньцзы есть рассказ о легендарном парке Сяньпу («Висячие сады»). В нем круглый год разлито мягкое тепло, текут кристально чистые ручьи и бродят фантастические животные.

С утверждением даосизма, который учит, что человек может избежать смерти, представления о рае и, соответственно, об идеальном саде несколько меняются — теперь это не только прекрасное во всех отношениях место, но и обиталище бессмертных. Стремясь приобщиться к тайнам вечной жизни, правители древности сооружали в своих садах искусственные горы, символизировавшие сакральное пространство, а чтобы привлечь в сад бессмертных, возводили террасы и помещали на них специальные чаши для сбора росы — напитка небожителей.

Владельцы частных садов, конечно, не имели тех возможностей, какие были у императора, поэтому образ рая они воплощали часто не в физических объектах. Например, на райскую природу сада, принадлежавшего сановнику XVI века Гун Фу, указывало его название — Юйян дунтянь («Небесный грот яшмового солнца»), так как дунтянь («небесный грот») — синоним рая в даосизме.

Название Баолу («Хижина-тыква») одного из садов в Янчжоу, как это ни удивительно, тоже отсылает к легендам о бессмертных. В «Истории поздней Хань» (V век) есть рассказ следующего содержания. Как-то раз господин Фэй, чиновник, надзиравший за городским рынком, обратил внимание на одного из торговцев — старик, как только торговля заканчивалась, не уходил, а запрыгивал в тыкву, висевшую у него над прилавком.

Однажды Фэй подошел к старику и засвидетельствовал ему свое почтение. Так он действовал изо дня в день, пока торговец не взял его с собой в тыкву. Фэй очутился в настоящем раю, где стоял невиданной красоты яшмовый дворец, полный яств. Когда господин Фэй со стариком закончили трапезу и вышли из тыквы, тот, поклонившись Фэю, сказал: «Я бессмертный и вынужден был искупать свои прошлые грехи, но теперь, когда я сослужил тебе службу, я должен покинуть тебя».

Даосский идеал отшельничества лег в основу представлений, на многие столетия определивших облик частного сада как тайного убежища. В философии даосизма традиционно противопоставляются жизнь городская и сельская, светская и уединенная. Даосы верили: чтобы обрести духовное равновесие, необходимо отказаться от комфорта, благ и развлечений, которые сулит жизнь в городе, и вернуться к природе.

Модель империи

Устройство императорских садов, помимо прочего, нередко служивших местом проведения официальных церемоний, как правило, отражало государственную идеологию, в основе которой лежала философия конфуцианства с ее строгой регламентацией придворной и социальной жизни через ритуал.

Их идеально симметричная композиция отвечала конфуцианским представлениям о порядке и справедливости, которые должны царить как в семье, так и в строящемся по модели семьи государстве. Сад мыслился как метафора Поднебесной. Так, император Хань У-ди (правил в 141–87 годах до н. э.), объединивший страну, реализовал эту метафору, устроив парк Шанлиньюань (провинция Шэньси).

Стена, его окружавшая, имела протяженность около 200 км. За ней находились 36 дворцов и павильонов, пруды и озера, экзотические растения трех тысяч видов, ценные камни, животные со всех концов Китая, причем разные части парка представляли разные регионы страны с соответствующими флорой и фауной. Грандиозные масштабы этого шедевра садово-паркового искусства призваны были демонстрировать величие империи и безграничность императорской власти.

Спустя почти два тысячелетия эта метафора вновь реализовалась в крупнейшем из дошедших до нас императорских парков Бишу шаньчжуан в Чэндэ. Он находится в 250 км к северо-востоку от Пекина и занимает площадь 5,64 км².

Строительство парка продолжалось почти 100 лет и завершилось в 1792 году. По легенде, его создатель, император Канси (правил в 1661–1722 годах), охотясь в долине реки Жэхэ, был пленен красотой и разнообразием тамошних ландшафтов: на западе крутые скалистые горы, на севере обширные степи, на юге и востоке водные потоки — лучшего места для создания уменьшенной копии Поднебесной не придумаешь.

Цинские императоры каждый год проводили здесь несколько месяцев, укрываясь от пекинской жары, и вся придворная жизнь на некоторое время перемещалась в Чэндэ. Южная сторона парка отводилась для проведения официальных церемоний и поэтому представляла копию Запретного города в Пекине: в передней части располагался двор, где императоры принимали чиновников и иностранных посланников, в задней части — жилые покои.

По периферии комплекса было возведено 12 храмов. Среди них особенно выделяются «восемь внешних храмов», каждый из которых воплощает ту или иную традицию буддийской архитектуры — ханьскую, тибетскую или монгольскую. Восемь внешних храмов символизировали союз с сопредельными Китаю ламаистскими странами, находившимися под его эгидой.

Как и в Бишу шаньчжуан, в пекинском парке Ихэюань («Сад, творящий гармонию»), разбитом в 1750 году императором Цяньлуном, архитекторы намеренно использовали стили разных эпох и разных частей Поднебесной, дабы подчеркнуть историческую преемственность и единство огромной империи.

К примеру, естественный водоем, располагавшийся на территории парка, был расширен и преобразован так, что его очертания повторяли форму знаменитого озера Сиху в Ханчжоу, а его название — Куньминху — напоминает еще об одном живописном озере в провинции Юньнань.

Один из парковых храмов, Путоцзунчэн («Малый дворец Потала»), — многократно уменьшенная копия дворца далай-ламы в Лхасе. А внутренний сад Сецююань («Сад гармонии и очарования») в точности повторяет знаменитый южный сад Цзичанъюань («Сад спокойное пристанище») в городе Уси провинции Цзянсу.

Вода и камни

Место для сада, как на севере, так и на юге, выбирали, руководствуясь фэн-шуй, традиционным китайским учением о гармонизации жилищ и могильников с потоками космической пневмы ци.

Согласно ему земля является живым организмом, пронизанным каналами, как тело человека кровеносными сосудами. По таким извилистым каналам струится животворная энергия ци. Но есть и другие, по которым течет губительная энергия ша, — они обязательно прямые, как вырытые руками человека канавы. Поэтому в садах редко можно было встретить прямую дорожку или ручей. Источниками ци считались ветер и вода (фэн-шуй так и переводится — «ветер и вода»), отсюда традиция возводить садовые павильоны вблизи водоемов.

Размеры искусственных озер могли быть весьма значительными. Например, в пекинском парке Бэйхай («Северное море») оно занимает половину площади, около 35 га. В центре него на острове Цюнхуа («Нефритовый остров») возвышается знаменитая пагода Бай та («Белая пагода») из ослепительно-белого ракушечника. Внутри нее хранятся буддийские свитки и монашеская утварь. Пагода была построена в 1651 году по образу и подобию одной из самых известных буддийских пагод Китая, Да бай та («Великая белая пагода»), в храме Тайюань на священной горе Утайшань.

Парк Бэйхай также славится уникальной коллекцией камней с озера Тайху — они там самые причудливые в Китае. Как и вода, камни традиционно считаются вместилищем ци. Чем удивительнее их форма, тем выше они ценятся. Каких только нет в парковой коллекции камней: с «дуплами», похожие на игольное ушко, витые. Красота камня определяется в первую очередь тремя свойствами: «проницаемостью» — это когда глаз может как бы проникнуть в его объем; «худобой», создающей впечатление легкости и изящества; «открытостью», то есть гармонией пустот и отверстий.

Камни в Китае нередко становились объектом поклонения, предметом страсти коллекционеров. Известно, что прославленный сунский живописец Ми Фу однажды облачил камень в церемониальные одежды и обратился к нему: «Старший брат…» Один из «четырех великих мастеров» эпохи Юань (1271–1368), живописец Хуан Гунван, чтил некий камень как своего учителя.

Камни были едва ли не основной статьей расхода при устройстве сада. Коллекционеры не жалели на них средств и порой в своей одержимости заходили за грань разумного. Цзи Чэн, автор первого в китайской традиции трактата по садово-парковому искусству «Устроение садов» (XVII век), писал:

«Любители садов по всему свету пленяются пустой славой старинных камней. Многие выбиваются из сил в поисках камня из такого-то сада с такой-то горной вершины, на котором такой-то поэт написал стихотворение и который был известен еще при такой-то династии, или желая приобрести настоящий камень с озера Тайху, из сада, ныне разрушенного, хозяин которого, дождавшись подходящей цены, готов наконец расстаться с сокровищем. …Вот ты нашел камень, даже если ты платишь только за перевозку, погрузку и разгрузку судна, подумай, во сколько обойдется его доставка к воротам твоего сада? Я слышал о камне с названием „Пик (тип камня, форма которого напоминает горную вершину. — Прим. авт.) ста мер риса“. Сто мер риса нужно было заплатить, чтобы получить его, — отсюда и название. В наше время пришлось бы заплатить сто мер риса за камень и еще сто за транспортировку, то есть его следовало бы переименовать в „Пик двухсот мер риса“!»

Болезненная, всепоглощающая страсть к камням отличала влиятельного сановника эпохи Тан (618–907) Ли Дэюя. Он служил при трех императорах в должности премьер-министра, но в конце концов впал в немилость и был удален от двора.

До нас дошло «Собрание эпистолярных произведений Ли Дэюя», немалая часть которых посвящена его усадьбе Пинцюань («Горная усадьба у тихого источника») в пригороде Лояна (современная провинция Хэнань). Чиновник собрал там огромную коллекцию камней и редких растений. Государственные дела не позволяли Ли Дэюю часто наведываться в Пинцюань. Как несчастный влюбленный, он страдал вдали от своего сада и обращался к нему в стихах. Когда же Ли Дэюй наконец вернулся домой, как счастлив он был обнаружить, что «сосны и хризантемы в его саду все еще ждут своего хозяина».

Волны расцвета

Эпоха Тан, в которую была создана усадьба Пинцюань, — период экономического и социального процветания страны, закономерно повлекшего за собой расцвет науки и искусств. Самые знаменитые танские сады, такие как Ванчуань бие («Усадьба на реке Ван») и Цаотан («Соломенная хижина»), принадлежали художникам и поэтам, об этих садах нам известно благодаря стихам, картинам и просто описаниям, оставленным хозяевами.

Ванчуань бие — загородная усадьба знаменитого поэта и художника Ван Вэя, располагалась в живописной местности неподалеку от танской столицы Чанъань (современный уезд Ланьтянь, провинция Шэньси). Поэт воспел усадьбу во множестве картин (сохранилась лишь одна копия) и стихотворений: «Живу средь гор, вкушаю покой, / Люблю на цветы смотреть, / Пощусь под сосной, подсолнухи рву, / От мирской тщеты в стороне, / Веду простую крестьянскую жизнь, / С людьми не тягаюсь впредь, / Но птицы — не ведаю почему — / Нисколько не верят мне».

Сад «Единственная радость», принадлежавший историку, философу и видному сановнику Сыма Гуану (1019–1086), прославился, как и Ванчуань бие, исключительно благодаря личности своего легендарного владельца.

Сыма Гуан строил сад прямо в городе Лоян, что не помешало создать в нем атмосферу деревенского покоя и простоты. Там был отдельный сад трав, терраса, три павильона и библиотека. Пруд с пятью небольшими бухтами имел форму лапы тигра. В центре него возвышался остров, на котором по кругу был высажен бамбук — это называлось «яшмовое кольцо». Стволы, связанные в верхней части, образовывали беседку — «рыбацкую хижину».

Каждая часть сада была посвящена какому-то историческому персонажу, к примеру, терраса для любования горами Цзяньшань тай — величайшему поэту Китая Тао Юань-мину. Вот что Сыма Гуан рассказывает о своем саде и о себе (в третьем лице):

«Обычно он проводил много времени в зале, за чтением книг. Мудрецов он сделал своими учителями и с многими благородными мужами древности подружился. Ему открылась истина добродетели и справедливости, он постиг явный и скрытый смысл Ритуалов и Музыки… Принципы сущего открывались его внутреннему взору. А когда его энергия иссякала и тело истощалось, он брал удочку и ловил рыбу, закатывал рукава и собирал травы, отводил воду от ручья и поливал цветы, брал топор и рубил бамбук, чтобы охладить свое тело, омывал руки в ручье, взойдя на холм, позволял своему взгляду блуждать повсюду. По временам, когда яркая луна была полной и налетал свежий ветер, он бродил свободно где ему заблагорассудится. Все, что он видел, вдыхал, все его чувства принадлежали только ему… Какая радость может заменить это? Потому он и назвал свой сад «Единственная радость».

Второй расцвет садово-паркового искусства, главным образом в южном Китае, приходится на эпоху Мин — период формирования национальной буржуазии. В стране появилось много людей, располагавших значительными средствами, но при этом незнатных и не получивших классического образования.

Нувориши стремились попасть в высшее общество, в котором по-прежнему ценились ученость и тонкий вкус. Одним из «путей наверх» было устройство сада, что традиционно считалось признаком аристократизма. О масштабах «садового бума» в области Цзяннань, славящейся уникальной природой, можно судить по каталогу известного сановника и драматурга Ци Бяоцзя: там перечислено около двухсот садов. Они были открыты для публики, и люди с удовольствием их посещали, не забывая при этом осудить садоустроителей за расточительность.

Высокопоставленный чиновник Ци Бяоцзя, который задумал устроить собственный сад, получил гневное письмо от своего учителя Ван Чаоши. Тот назвал все это пустой тратой времени и средств и обвинил Ци Бяоцзя в «четырех грехах»: нарушении сыновнего долга, долга служения государству и в растрате собственных талантов. Четвертый грех — недолжное исполнение роли наставника — учитель взял на себя: он должен был удержать Ци Бяоцзя от этой затеи.

Ученик смиренно принял наставления, поблагодарил учителя и, между прочим, включил их в описание своего сада. Один из его павильонов он так и назвал «Четыре греха» — в нем Ци Бяоцзя устраивал роскошные приемы и весьма затратные постановки пьес собственного сочинения.

Из руин

Ни один сад — ни южный, ни северный — не дошел до нас в неизменном виде, все они подвергались многочисленным реконструкциям. Иногда по причинам, от людей не зависящим. Так, пекинский парк Бэйхай перенес два разрушительных землетрясения — в 1679 и 1976 году. А вот цинский парково-дворцовый комплекс Юаньминъюань («Сад совершенной ясности»), остатки которого можно видеть в Пекине недалеко от Запретного города, пострадал от человеческих рук.

Сад славился разнообразием архитектурных стилей: на площади 350 га располагалось 145 крупных построек, среди которых были как китайские павильоны, так и сооружения, выполненные в западной традиции. В 1860 году, когда объединенная англофранцузская армия вошла в Пекин, все деревянные постройки парка погибли в огне, сохранилось лишь несколько мраморных фасадов. По рисункам, сделанным в первой половине XVIII века итальянским художником, монахом-иезуитом Джузеппе Кастильоне, парк планируют восстановить, но пока это только планы.

Разбивка сада требовала огромных вложений, но отнюдь не все отдавали себе отчет в том, что его содержание обойдется еще дороже. В результате сады часто переходили из рук в руки, и каждый новый владелец вносил в него что-то свое. Так, один из самых старых дошедших до нас садов Сучжоу, уже упоминавшийся Чжуочжэнъюань («Сад скромного чиновника»), созданный в начале XVI века, столько раз менял хозяев, что сегодняшний его облик никакого отношения к первоначальному не имеет.

Сад в Китае рано стал осознаваться как культурная ценность, но очень поздно превратился в объект изучения. Причем методы научного описания садов и их точной исторической реконструкции китайские интеллектуалы позаимствовали в начале прошлого века у японцев, которые некогда почерпнули у китайцев саму идею сада как произведения искусства.

В 1929 году в Пекине было учреждено Общество изучения китайской архитектуры, которое занималось и садово-парковым искусством. За 14 лет своего существования оно подготовило к изданию ряд классических трудов, таких как упоминавшийся выше древнейший китайский трактат «Устроение садов».

В годы гражданской войны многие сады сильно пострадали — старинные павильоны использовались для хозяйственных нужд, прекрасные растения безжалостно вытаптывались. После небольшой передышки новый удар по садам нанесла «культурная революция». На сей раз сады уничтожались целенаправленно как символы феодализма. Только в середине 1980-х власти спохватились и занялись восстановлением того, что еще осталось. Успехи были достигнуты немалые — в 1997 году в Список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО были включены сразу четыре классических сада Сучжоу.

В последние десятилетия в Китае возникло несколько государственных и частных организаций по защите архитектурного наследия. Крупнейшая из них — Государственный центр по изучению культурно-исторического наследия городов в Университете Тунцзи в Шанхае.

Городские власти тоже осознали, что старина — это и культурное богатство, и богатство в прямом смысле слова, она обеспечивает поток туристов. В частности, мэрия Сучжоу, дабы оградить старые кварталы от современной застройки, выделила для возведения производственных и жилых зданий специальные зоны на окраине. Благодаря этим мерам историческую часть быстро развивающегося города удалось спасти, и сегодня мы можем видеть Сучжоу с его храмами и садами почти таким, каким он был в эпоху Цин.

«Защитить старинный город значительно труднее, чем защитить предмет старины, — говорит директор центра в тунцзиском университете Жуань Исань. — Вы легко можете сохранить предмет старины, поместив его под замок в музее, но город жив людьми, которые его населяют».

Как и город, сад нельзя оградить от людей. И, конечно, нельзя требовать от современного человека, чтобы он действовал согласно рекомендациям поэта, жившего в позапрошлом веке: «Следует сначала изучить историю места. Входить в сад нужно умиротворенным, готовым к восприятию прекрасного. Исследуя устройство и стиль сада, употреби всю свою наблюдательность, поскольку его части расположены не произвольно, но искусно соотнесены друг с другом, словно парные надписи в павильонах. Насладившись внешними формами, попытайся проникнуть в душу сада и постичь таинственные силы, управляющие сменой пейзажей, связывающие их в единое целое».

Для современного китайца классический сад скорее место досуга, нежели сложное, многоплановое произведение искусства. По-настоящему насладиться гармонией, которой исполнены старинные китайские сады, могут разве что пенсионеры. Сегодня, оказавшись ранним утром в одном из садов Сучжоу или в пекинском парке Ихэюань, мы обнаружим там пожилых людей, занимающихся тайцзицюань, репетирующих партии из пекинской оперы или играющих на китайских традиционных инструментах. Днем они читают газеты в чайных, устроенных в павильонах. Вечером китаянки танцуют здесь с веерами, пожилые пары вальсируют. Разжиревшие карпы в прудах еле шевелят хвостами, веселые обезьянки клянчат угощение. Атмосфера тихой радости и покоя.

_{Фото: Уилл Уэбстер, если не указано иное}

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 1, январь 2011, частично обновлен в апреле 2023}