Есть у деревни Маковье, что неподалеку от Минска, братская могила.
Строгий белый обелиск со звездой. Здесь покоятся партизаны, павшие в бою за Советскую Родину. Об одном из них — Герое Советского Союза Борисе Лаврентьевиче Галушкине — и пойдет рассказ.
Он родился на Донбассе, вырос на Северном Кавказе, в городе Грозном. Уехал учиться в Москву.
...Боксеры сходились в ближнем бою, расходились. Глаза, внимательные, настороженные, не пропускали ни одного движения соперника.
Уже в начале схватки Борис понял, что у противника сильная правая. Ее-то и надо было остерегаться. Борис плотнее прикрыл подбородок левым плечом.
В середине третьего раунда он решает: пора переходить в контратаку. Противник отступает. Галушкин старается прижать его к канатам. Противник отклоняется, но неожиданно оступается и падает.
Судья не успел скомандовать «В угол!» — Борис уже протягивает сопернику руку, помогает подняться. В зале одобрительный гул, аплодисменты.
Бой продолжается.
Удар! Еще удар!
Борис бьет с ближней дистанции и с дальней, одиночными ударами и сериями. Он развивает атаку, и... удар в подбородок, неосторожно приоткрытый в пылу наступления. Глаза застилает. Откуда-то издалека доносится тягучий голос рефери:
— Три... четыре... пять...
«Это мне считают, — догадывается Галушкин. — Надо подняться».
А бесстрастный голос все считает. Он становится отчетливее с каждой секундой. Это возвращается сознание. Но медленно. Слишком медленно.
— Семь... восемь... девять...
Все. Поражение. Нокаут.
На этот раз тренер Константин Васильевич Градополов только похвалил за помощь товарищу на ринге:
— А в том, как ты попался на «крюк» левой, разберись сам.
Руководитель группы Леон Тимурьян добавил:
— На ринге надо думать. И не меньше, чем в шахматной партии. Но шахматист может себе позволить размышлять иногда и десять и пятнадцать минут, а боксеру отпущены лишь десятые доли секунды.
В конце июня 1941 года заместитель секретаря комитета комсомола Московского института физической культуры и спорта Борис Галушкин уехал на Ленинградский фронт.
...Еще только рассвело, а поредевший почти наполовину взвод младшего лейтенанта Галушкина уже отбил четвертую атаку. Эту высотку ни обойти, ни объехать: к самому подножью прижалось болото. Лишь на левом фланге чуть посуше. Именно там фашисты могли просочиться в тыл взвода. Именно там держал Галушкин пулеметный расчет.
У взвода боеприпасы подходили к концу. Особенно много потерь в центре обороны. Надо бы укрепить его. Но как?
«Обманное движение, — подумал Галушкин, — показать, что левая сильна и готова к удару, а самому бить правой...»
Младший лейтенант приказал пулеметчикам на левом фланге, как только начнется атака, дать несколько очередей и сразу перейти в центр обороны.
Это и помогло отбить пятую атаку. Патронов оставалось на несколько минут огня.
— Без команды не стрелять! Подпустим поближе Гранаты к бою! — приказал младший лейтенант, видя, что мышиные мундиры снова приближаются.
Борис знает: есть на местности незримая черта. Если гитлеровцы перейдут ее, их уже не сдержать. Но и раньше открывать огонь нельзя. Выдержат ли нервы, не заставит ли волнение скомандовать преждевременно? Вот когда понадобилось самообладание, выкованное на тренировках, на ринге.
Огонь взвода был коротким, но непроницаемым. Уже пустили в ход гранаты. Гитлеровцы откатились.
Во взводе было много раненых. Командир — тоже.
Ночью приполз посыльный, принес приказ: «Отойти!»
Тяжелораненых несли на носилках. По дороге натолкнулись на оставленное зенитное орудие. Годное! Даже прицелы на месте. Сумели протащить его по лесным ночным тропам несколько километров — к своим.
...Из госпиталя Галушкин сбежал. В полк пришел ночью. Утром его вызвал командир:
— Разведка донесла: в тыл движется усиленная рота эсэсовцев. По болоту, вот здесь, — он указал на карту. Помолчав, сказал: — Можем выделить только взвод. Поведете его вы.
Держа перед собой длинные шесты, проваливаясь по горло в холодную, засасывающую топь, перепрыгивая с кочки на кочку, помогая друг другу, двигались бойцы навстречу врагу. Галушкину, тренированному спортсмену, и то с трудом давался каждый шаг. Сначала он приказал делать привалы через три часа. Затем через два, через час.
Наступила ночь, когда выбрались на край топи.
Немцы еще не проходили.
Сделали из веток плотики. На них положили оружие. Самим лечь некуда. Так и стояли в ржавой холодной воде, над которой медленно поднимался едкий предрассветный туман.
Где-то треснула ветка, вскрикнула птица. Идут! Один за другим призраками выплывают из белой пелены. Даже минометы и тяжелые пулеметы несут. Кители расстегнуты, рукава засучены, пилотки — под погоном.
— За-а-а-алпом пли! — командует Борис.
Огонь был внезапный, фашисты даже не успели залечь. Несколько минут понадобилось, чтобы уничтожить отборную роту СС.
Галушкин снова попал в госпиталь. На этот раз с воспалением легких, а оно перешло в чахотку.
Тяжелый недуг залечили, но медицинская комиссия вынесла приговор:
— От военной службы освободить.
В Москве Борис сразу заглянул в родной институт. Узнал, что, пока воевал под Ленинградом, многие его друзья по учебе ушли в бригаду особого назначения. Брали в нее народ отборный. Борис пошел в один из полков бригады, который расположился в Доме союзов.
Колонный зал выглядел необычно. Среди великолепия люстр и ковров — составленные в козлы винтовки, на парадных лестницах «максимы».
Встреча с друзьями была радостной.
Но — «Ты как? Больной?.. Не возьмут...»
— А если попробовать? — неуверенно спросил Галушкин.
Решили сходить к комиссару.
— Возьмите его в бригаду, товарищ подполковник, не пожалеете.
Он уже орденом боевого Красного Знамени награжден.
Комиссар Алексей Алексеевич Максимов придирчиво осмотрел «новичка». Ладно скроенный, подтянутый. Умный взгляд из-под густых бровей. Воевал хорошо.
Однако, узнав, в чем дело, комиссар задумался. Показали Галушкина медику: тот ни в какую — «не могу!». Но, посовещавшись, решили оставить Галушкина до лучших времен в бригаде.
Бойцы бригады пробирались группками в тыл к гитлеровцам. Незаметные в своих маскхалатах, быстрые (почти все были хорошими лыжниками), они подкрадывались к блиндажам, снимали часовых, забрасывали врагов гранатами и исчезали так же молниеносно, как появлялись.
Галушкин стал участвовать в этих дерзких налетах.
Жизнь солдат и офицеров бригады была нелегкой. Нередко приходилось часами вылеживать в снегу, по нескольку дней проводить на лыжах, недоедать, недосыпать. Но ненависть, жгучая ненависть к врагу придавала силы.
И болезнь Бориса отступила, сдалась.
Бориса включили в боевую группу, отправлявшуюся на ответственное задание в глубокий тыл противника. Парализовать железнодорожную магистраль Смоленск — Орша между станциями Красное и Осиновка — вот суть приказа, который получил лыжный отряд старшего лейтенанта Бажанова. Подбирая себе людей, командир придирчиво проверял каждого. Галушкина охотно взял заместителем. И опыт у него есть, и смел, и товарищи его любят. А в далеком рейде это очень важно.
Весна дала себя знать уже через несколько переходов. Под лучами апрельского солнца снежный пласт осел, подался. Волокуши грузно проваливались. Идти было трудно.
...Перейти железнодорожную насыпь решено было возле самой станции. Здесь и охрана менее внимательна и насыпь пониже. В темноте подползли к полотну. Только начали перебираться, показался поезд. Решили переждать, пока проедет. Но что это? Паровоз замедляет ход: семафор закрыт.
Вагоны застыли черными глыбами на фоне ночного неба. Борис лежит, не шелохнется. Рука сжимает маузер. Прямо над ним закуривает, прикрывая зажигалку, рослый гитлеровец. Тусклый свет выхватывает из темноты щеку, рыжую прядь.
Тянутся минуты. Наконец семафор открывают. Едва последний вагон скрылся из виду, бойцы бегом перетаскивают через насыпь тяжелый груз. Недавнее волнение удесятеряет силы. Звенит задетая чьим-то вещмешком проволока семафора. Но теперь это уже никого не беспокоит.
...Пока добрались до места, из-под жухлой, лежалой листвы полезли зеленые прожилки. Горьковатый, клейкий аромат лопнувших почек наполнил лес.
Вечерами, вернувшись из разведки, люди долго ворочались с боку на бок. Они вспоминали другие весны. Каждый свою. А наутро снова уходили «на работу». Пока еще тихую. Надо было оглядеться, изучить повадки врага. По всему видно, здесь он непуганый: ходит не оглядываясь, поезда двигаются днем и ночью, даже огней не маскируют.
Бажанов и Галушкин внимательно выслушивали донесения разведчиков, сравнивали их, анализировали.
Выходить на минирование железнодорожной насыпи решено было небольшими группами. Одну из них повел Борис.
Осторожно подобрались к полотну, осмотрелись.
— Можно начинать!
Нелегко заминировать дорогу ночью. Да еще так, чтобы не было заметно. Рука вытаскивает из насыпи камень и бережно кладет рядом. Потом второй, третий. Этот величиной с кулак, а этот немногим больше горошины. А положить обратно надо не переворачивая, чтобы легли так же. Иначе вместо черной, закопченной стороны наверху окажется чистая. Патруль может заподозрить неладное.
Наконец заряд на месте. Но это не все. Надо заложить еще две мины — так, чтобы они встали на боевой взвод только от взрыва первой, основной. Тогда к месту крушения не подойдут и ремонтные поезда — тоже взлетят в воздух.
Ветер приносит издалека паровозный гудок Галушкин прикладывает ухо к рельсу. Он мерно подрагивает. Идет поезд. Из-за поворота вырывается яркий луч света.
Перестук колес нарастает. И тонет в грохоте взрыва, скрежете вздыбленных рельсов, треске катящихся под откос вагонов.
Партизаны уже подходили к базе, когда услышали далекий взрыв видимо, сработала еще одна мина.
За первой диверсией последовали вторая, третья, четвертая...
Немцы усилили патрули. Особые команды засветло проверяли железнодорожное полотно.
Однажды во время очередного обхода полотна один из патрульных, видимо, заподозрил неладное. Ему показалось, что под рельсом заложена мина. Он кинулся проверить свою догадку, но едва прикоснулся к подозрительному месту, как последовал взрыв.
А через несколько дней связной с ближайшей станции рассказывал Галушкину: после того как немцы убедились, что мины неизвлекаемы, вызвали из Орши специалиста. Тот приехал на дрезине. Высокомерный, лощеный. Долго ходил вокруг опасного места, приглядывался, зачем-то нюхал землю. Потом снял мундир, закатал рукава белоснежной сорочки, потрогал холеные усики «а ля Гитлер» и решительно направился к рельсам.
— Нет неизвлекаемых мин, — бросил он на ходу, — надо только иметь голову на плечах!
...Кусок ноги в ярко начищенном сапоге нашли потом метрах в ста от места взрыва.
Вдоль полотна выстроились сторожевые вышки, протянулись проволочные заграждения.
И все-таки ночью пристанционные постройки вновь сотрясали минные взрывы.
Движение застопорилось. Эшелоны растянулись на десятки километров. А по ночам раздавалось ровное гудение самолетов. Это летела наша бомбардировочная авиация. Она аккуратно «обрабатывала» скопления поездов.
Когда работать стало совсем трудно, Бажанов и Галушкин увели своих людей на автомагистраль, что соединяла Москву с Минском. Теперь, когда грузовой поток на железной дороге приостановился, по шоссе шли длинные вереницы машин с боевой техникой и солдатами, двигались танки, бронетранспортеры.
...Мешок лежал у самой обочины. Пухлый, слегка потертый, он не очень выделялся на жухлой придорожной траве.
В таких мешках немцы обычно перевозили продукты. Видимо, куль свалился с какой-нибудь машины.
Приземистый «хорх» стремительно несся, прижимаясь к земле. Генерал спешил. Машина со свитой едва поспевала за ним. И вдруг остановка. Педантичный генерал не мог проехать мимо брошенного кем-то мешка.
— Что за олухи разбрасывают продукты по дорогам? Выяснить и наказать!
Юркий адъютант, хорошо знающий своего шефа, выпрыгнул из машины, чтобы найти на мешке следы его бывших хозяев.
— Это из другой части, майн герр! — крикнул он издали. — Вот тут штемпель... Это...
Взрыв оборвал его доклад.
Немцам не удалось установить причину ни этого, ни последующих взрывов. Ведь начиненный взрывчаткой мешок взлетал на воздух и превращался в прах вместе с теми, кто его видел в последний раз.
За несколько дней отряд уничтожил двадцать девять автомашин с грузами и людьми. Ночное движение на шоссе прекратилось. Да и днем немцы боялись ездить в одиночку. Они ждали, пока соберется пять-шесть машин, и только тогда отправлялись в путь.
Вот почему Галушкин удивился, услышав однажды за поворотом рокот мотора.
— Мотоциклист, — по звуку определил Борис. — Ну что ж, возьмем
Перекинуть через дорогу телефонный кабель было делом секунд. Мотоциклист спешил. Он мчался на большой скорости. Вот он ближе, ближе...
Машина выскакивает из-под фашиста, перелетает через кювет и с надсадным ревом врезается в зеленую чащу.
Когда партизаны подбежали к водителю, тот был мертв. Галушкин снял с него офицерскую сумку, расстегнул.
— Ого, оперативная карта!
Содержание документов, найденных у мотоциклиста, передали по радио в Москву. Документы сослужили большую службу.
А Бажанов и Галушкин опять увели своих людей на «железку». И снова стали взлетать на воздух составы.
А потом опять Москва, и опять новое задание. На этот раз Галушкину поручили создать особый отряд для помощи партизанам. Он так и назывался — «Помощь». Партизанская война нуждалась в грамотных, умелых командирах.
...Весной московские ночи прохладны. А может быть, это от волнения хочется передернуть плечами. Скоро рассвет. Еще час-другой, и лететь будет поздно. Но вот, кажется, бежит дежурный по аэродрому. Что-то он сейчас скажет? Долгожданное: «К самолету!», или опять: «Машина ждет вас у ворот»? Так уже было несколько раз: то погода испортилась, то обстановка в месте предполагаемой высадки изменилась.
На этот раз повезло.
Мерно, убаюкивающе гудят моторы. Борис закрывает глаза. В памяти всплывает самое важное событие последних дней. Это произошло в канун Первомая. Его и еще нескольких товарищей вызвали в штаб.
— Поедете в Кремль получать правительственные награды.
Вручал орден Михаил Иванович Калинин.
— От имени награжденных товарищей, — голос Бориса осекся, но он взял себя в руки, — от имени награжденных товарищей разрешите, Михаил Иванович, поблагодарить в вашем лице партию и правительство за оказанное доверие и высокую награду. Мы будем беспощадно мстить врагу. Весь свой опыт, все свое искусство отдадим Родине.
...Штурман протянул Галушкину планшет.
— Через пятнадцать минут будем на месте.
Точка на карте. На местности это небольшая поляна. А вокруг огромный лесной массив. В нем обосновались партизаны. В этом районе действует «дядя Коля» (так тогда называли командира прославленной партизанской бригады Героя Советского Союза Петра Гавриловича Лопатина). Но что-то последнее время сводки от него приходят тревожные. Не исключено, что немцы готовят против него карательные вылазки.
Зажглась над кабиной пилота красная лампочка.
Пора.
Один за другим покидают самолет десантники. Последним — командир.
Раз... два... три... Хлопает над головой вырвавшееся из ранца полотнище парашюта. Еще в воздух; Борис слышит далекие строчки пулеметных очередей.
Приземлившись, собрав отряд, связавшись с партизанами, Галушкин быстро разобрался в обстановке. Крупные силы гитлеровцев теснили народных мстителей. Соотношение сил складывалось не в пользу партизан.
Командир вызвал радиста.
— Давай-ка разворачивай рацию.
— Слушаюсь! Но рядом немцы, засекут.
— Вот и хорошо! — Галушкин быстро набросал текст телеграммы. — Передавай.
— И шифр-то старый, его немцы знают.
— Все правильно.
— Понятно, товарищ командир!
Из перехваченной радиограммы
фашисты узнали, что полк десантников высадился у них в тылу и разворачивается для удара. Они всполошились. Им стало не до партизан. Часть из них двинулась навстречу «полку», часть пошла в обход. Чем больше сужалось кольцо окружения, тем осторожнее действовали немцы. Командование карательных частей нервничало: почему десантники подозрительно тихи на этот раз? Видимо, готовят что-то серьезное. Врагу в голову не приходило, что десантников было всего два десятка и они давно уже просочились сквозь кольцо окружения.
Отряд Галушкина стал своеобразным университетом боевого мастерства, а его бойцы — «профессорами». Один считался минных дел мастером, другой — непревзойденным специалистом по неожиданным налетам на вражеские гарнизоны. Никто, кроме третьего, не мог так хорошо организовывать засады, четвертый... Да мало ли надо знать партизану, чтобы вести суровую, беспощадную войну не на жизнь, а на смерть.
Галушкинцы пустили под откос два с лишним десятка вражеских эшелонов, уничтожили 33 автомашины, несколько танков и бронетранспортеров, свыше 20 километров телефонной связи.
В канун 26-й годовщины Октября пришли к командиру Афанасий Плотников, Михаил Бояревич, Александр Мешанкин.
— Не грех бы праздничный гостинчик фашистам подкинуть!
Борис сразу понял, что пришли ребята неспроста, что-то у них уже приготовлено, но виду не подал.
— Хорошо бы, конечно, — Борис не спеша протянул товарищам карту, — да вот видите, немец сейчас очень уж настороже. Караулы кругом, посты удвоил...
— Так на то, Лаврентьич (так называли бойцы своего двадцати-четырехлетнего командира), и враг, чтобы его обхитрить. На то мы и партизаны. У нас тут одна идейка припасена...
...Наутро ушло с базы несколько групп: две побольше, а остальные человека по три-четыре.
Всякий знает: пройти по лесу тихо нелегко. Еще трудней сделать так, чтобы и шум был и чтобы фашисты не догадались, что их дурачат.
Партизаны выслали отвлекающие группы.
Вскоре разведчики доложили:
— Клюнуло! Одна группа обнаружена.
Напуганные смелыми действиями партизан, гитлеровцы постарались собрать вокруг группы побольше сил. Кое-где пришлось взять солдат, охранявших дорогу. Резерв-то вызывать поздно — не успеет. Да и не стоит из-за одной группы. Но вот когда «удалось» обнаружить и вторую, положение обострилось.
Отвлекающий взрыв вырвал огромный кусок железнодорожной насыпи. Фашисты собрали все силы, чтобы восстановить полотно. Но и это оказалось напрасным: ночью советские самолеты бомбили застрявшие в пути эшелоны.
А в это время галушкинцы закладывали десятки мин в полотно железной дороги. Эти-то и были главными. Несколько эшелонов взлетели на воздух, и движение на дороге надолго замерло.
Вернулись бойцы уже под утро. Вернулись все до одного.
Галушкин выслушал рапорт, похвалил за отлично проведенную операцию.
— А теперь быстро пишите письма родным. Оказия представляется.
Сам Борис уже набросал коротенькую весточку домой. Но ответ пришел слишком поздно...
Гитлеровцы доживали последние дни на советской земле. Отряды народных мстителей в тылу отступавших фашистских войск были, как никогда, опасны. Немецкое командование решило во что бы то ни стало разделаться с ними. Оно бросило в бой армейскую группу, части эсэсовцев, авиацию и танки.
Партизанам приходилось туго. Очень туго Кругом смерть. Да болотистые, наполненные гарью боев леса. И все сужающееся тройное кольцо врагов. Через него надо было пробиться. Пробиться любой ценой.
Первую группу прорыва возглавил старший лейтенант Галушкин.
Не думали эсэсовцы, что партизаны пойдут на них в ночную атаку. Когда первое замешательство среди врагов прошло, в блокаде уже была пробита широкая брешь. Гитлеровцы пытались зашить ее разноцветными нитями трассирующих пуль. Одна из таких нитей натолкнулась на Бориса, захлестнула его.
Но карательная операция гитлеровцев против партизан провалилась.
Г. Вершубский
Рисунки И. Бруни
