Русская хозяйка финского поместья. Пустить корни на неродной земле очень непросто, но у следующего поколения этих проблем не будет вовсе.
Бросить все и уехать на далекий остров — вовсе не бегство от действительности, а естественная реакция на тотальную урбанизацию жизни. Однако путь к своему месту на земле бывает отнюдь не гладким
В августе 2009 года в пять часов утра в моем доме на втором этаже сам собой зазвонил разбитый старинный будильник, молчавший несколько десятков лет. Я вскочила, совершенно ничего не понимая спросонья. Живя третий месяц на небольшом острове Хоутскари в самой спокойной стране мира — Финляндии, — я привыкла к полной безопасности: дверей не запирала и теперь, вспомнив о прежнем городском опыте, решила, что в дом забрался вор и шурует на верхнем этаже. Но какие могут быть воры в такой глуши?!
Наскоро одевшись и поднявшись наверх, я обнаружила, что никакого вора нет, а есть будильник, который действительно вдруг сам собой зазвонил. Решив, что это очередная проделка привидения, которое живое воображение островитян поселило в моем старинном доме, я отправилась досыпать.
Дом, который хочется погладить
Поместье XVIII века, которое я купила на одном из островов финского архипелага, почти в сотне километров от Турку, в последний раз использовалось как постоянное жилье больше 60 лет назад. Продававшая его риелтор рассказала, что во время Второй мировой в большой комнате главного дома — зале — собиралась молодежь со всего острова и устраивала танцы: на улице зажигать огни было нельзя.
После войны, в 1950–1960-е годы, многие жители архипелага и Аландских островов покинули свои родовые фермы и отправились в Швецию или Америку на заработки. Острова пустели. Уехали и бывшие хозяева моего дома. В начале 1970-х их наследники в буквальном смысле отрезали половину дома — тот самый зал, в котором танцевали в войну, — и продали на стройматериалы. Напоминает об этом оставшаяся в восточной стене дверь. Другую половину дома предыдущий владелец по имени Рафаэль пытался отремонтировать и сделать дачей, несколько лет подряд он прилетал из Америки на месяц-два, но, видно, ему это надоело, и дом осиротел.
Когда я оказалась внутри него в первый раз, все выглядело так, будто хозяева только что вышли: на веревке над огромной, занимавшей четверть комнаты печью-плитой висело полотенце, в углу уютно примостилось кресло-качалка, в старинном буфете стояли стопка тарелок и рюмки. Прикоснулась к стене, сложенной из потемневших от времени толстых оструганных бревен, и на глаза навернулись слезы от щемящего чувства жалости. В этом доме на горе кипела жизнь, пекли хлеб, по вечерам под аккордеон отплясывала молодежь, а теперь он забыт и заброшен. Я ходила по нему и чувствовала, как он вздыхает и просит: «Помоги мне! Почини, покрась!» Его хотелось погладить.
1. Печи больше 200 лет. Чтобы в ней можно было печь хлеб, нужно топить целый день. Топка в хлебной части такая глубокая, что тонкие стволы в нее можно закладывать целиком, продвигая их вперед по мере выгорания
2. Теплый домашний хлеб с собственноручно завяленными помидорами
Однако с практической точки зрения для городской девушки, еще недавно обитавшей в лондонской квартире со всеми удобствами рядом с Гайд-парком, это был дом-катастрофа. Воду надо носить из колодца под горой. О канализации смешно и говорить. Сараи до отказа забиты предметами деревенского быта, которые я раньше видела только в музеях. Нужно было перебрать полы и капитально утеплить дом, пробурить скважину и провести воду, устроить канализацию и душ, перекрыть крышу, предварительно заменив стропила, решить, как дом будет отапливаться, вставить новые окна, установить бытовую технику. Короче говоря, из XIX века шагнуть в XXI, причем желательно за полгода, пока не пришла зима.
При этом я очень плохо знала финский язык и совсем не знала местный островной шведский диалект, у меня было мало денег (переводами книг много не заработаешь), а привлечь недорогих рабочих на отдаленный остров представлялось такой же невыполнимой задачей, как добровольцев — на строительство колымских дорог. Никого из жителей острова (их около 600) я не знала. Помощи ждать было неоткуда.
Жизнь на Хоутскари я начала с покупки инструментов и организации помывочного процесса. Своей сауны в усадьбе не было — во времена, когда она строилась, пользовались общими, на несколько семей. В Петербурге я заказала огромную дубовую бочку, вода в которой нагревается трубами, идущими от встроенной дровяной печи. Ее я намеревалась поставить на берегу озера, заполнять с помощью механического насоса и таким образом обеспечивать себя горячей водой. Купель привезли на границу, но, как выяснилось, в неправильный день и час и не на тот пропускной пункт. В итоге взмыленным, проклинающим все на свете финским таможенникам пришлось вытаскивать 900-килограммовую бочку из пикапа, а на следующий день затаскивать ее обратно, причем вручную, чтобы не поцарапать. Найти рабочих, чтобы ее установить, тоже оказалось непросто, впрочем, вечерние сидения под звездами в огромной теплой ванне с бокалом вина окупили все психологические и организационные издержки, не говоря уж о материальных.
Первый год я жила, как деревенская девушка: колола дрова, топила печь. Когда нашла печников, которые восстановили ее полностью, стала выпекать хлеб. Только что корова и лошадь отсутствовали, их заменяли куры. Кстати, лошадь было куда запрячь — в одном из дворовых строений я обнаружила изящную коляску с кожаными сиденьями и полуистлевшим откидным верхом.
Мобильный телефон и Интернет на острове работают безотказно. Так что многие, кому работа позволяет не присутствовать в офисе, перебираются сюда, чтобы жить в гармонии с природой
Что такое rift
Островное население делится на две категории — тех, кто живет городской жизнью, и тех, кто кормится от земли: заготовкой леса, фермерством, охотой, рыбалкой. Последних крайне мало. Одна из немногих, кому удалось совместить два этих образа жизни, — мой банковский менеджер Эллис. У ее семьи собственный остров, старинный дом без удобств с дровяным отоплением. Каждое утро она облачается в офисный костюм, садится в моторную лодку и отправляется в свой банк. У нее есть куры, утки, собственная небольшая теплица. Сестра на том же острове разводит овец, отец рыбачит и ремонтирует лодки.
Кроме риелтора и банковского менеджера в первые месяцы я познакомилась с совладельцем бара на одном из соседних островов. Как и я, он в свое время все бросил и уехал из столицы, подальше от людских толп. Первые два года потратил на то, чтобы довести свой шведский до нужного уровня, а потом вошел в долю с владельцем маленького бара. Как-то мы сидели с ним и его приятелем-моряком, и мне пришло в голову попросить их научить меня каким-нибудь шведским ругательствам. По-настоящему крепкие выражения они употреблять при даме постеснялись и остановились на слове rift: «Это на нашем диалекте означает «такова жизнь».
— Вот, к примеру, корова забрела в огород и все там пожрала, — стала допытываться я, — это rift?
— Да, да, именно так, kuu är riften (корова делает rift).
— А если кто-нибудь выиграл в лотерее миллион, это не rift?
— Нет, совсем нет.
1. Рыбу на островах ловят в основном сетями. Удочка и спиннинг — развлечение для пенсионеров и дачников. Сети обычно сушат прямо на берегу, хотя старики и утверждают, что они от солнечного света портятся
2. Финский архипелаг, к которому принадлежит остров Хоутскари, медленно поднимается из воды, примерно на 3 см в год. Поэтому глобальное потепление ему не грозит
Что на самом деле означает это слово, не смогла объяснить мне ни местная учительница, ни преподаватель курсов шведского языка в ближайшем городке. В конце концов на осеннем празднике селедки от одного из соседей, принявшего изрядную дозу аквавита, я узнала, что это чисто местное старинное ругательство, буквально означает «отрыжка».
Другой представитель исчезающего племени «настоящих», лишь слегка тронутых цивилизацией островитян — лесоруб, рыбак и охотник Клаус. Лес, который достался мне как часть поместья, никто не чистил больше 60 лет — там было много сухих деревьев. Я купила полупрофессиональную бензопилу, научилась с ней обращаться и стала потихоньку их валить на дрова. Но техника моя явно хромала, и пришлось просить Клауса показать, как нужно действовать, чтобы дерево падало в нужную сторону.
Об этом лесорубе на островах ходили легенды: говорили, что он обладал медвежьей силой и на год ему едва хватало четырех профессиональных бензопил. Теперь-то он постарел, сорвал спину, купил себе лесоповальную машину и большую часть времени занят тем, что проклинает тех, кто напичкал этот агрегат электроникой. Он показал мне, как правильно валить деревья. И, надо сказать, это был второй в моей жизни случай, когда такого рода мужские упражнения не вызвали удивления. Помню, в Шотландии профессиональный мясник мое желание научиться разделывать оленей тоже воспринял как нечто само собой разумеющееся. По-моему, только тот, кто хочет сделать женщин беспомощными и зависимыми и оставить им самую нудную, рутинную работу, может говорить, что «это для них тяжело». Пойти в лес, завести небольшую бензопилу, свалить три-четыре дерева, очистить их от веток и распилить на чурбаки вполне по силам даже самой слабой женщине (я это делала до трех месяцев беременности). Нет, я, конечно, не предлагаю нашей сестре зараз вырубить полгектара и потом ворочать бревна с помощью крюка.
Интересно, что любовь к труду сохранили как раз те островитяне, которые не оторвались от корней и живут тем, что посылают земля и море. Те же, кто занят на современных, если можно так выразиться, работах, обычно не слишком любят себя утруждать. Наняв местного водопроводчика Юхана Мортенссона провести канализацию, я пожалела об этом тысячу раз: установка септика и подключение одного унитаза заняли у него больше полугода. В своей жизни я прошла через ремонт трех домов — в России, Британии и теперь в Финляндии, но никогда еще не видела такого ленивого рабочего. Какой-нибудь гастарбайтер из Латвии или Эстонии сделал бы все то же самое за две недели. Из-за этого Юхана первую зиму я прожила без канализации вообще и, соответственно, без душа и стиральной машины (хорошо, что директор школы в соседней деревне разрешил мне за небольшую плату пользоваться их сауной).
Типичный вид Хоутскар и. В низменных частях встречаются еще и елки с березами, а на скалах, продуваемых морскими ветрами, выживают только сосны
Язык, бюрократия и дежа вю
О том, чтобы перебраться в Финляндию из Британии, я задумывалась давно, начала учить финский, но он, как выяснилось, в этих местах если и нужен, то в основном для общения с властями. Финский — уж очень особенный язык, в нем нет формы будущего времени, пятнадцать падежей и отсутствует прямое различие между родами. Я очень люблю его, но толком выучить смогу, наверное, только тогда, когда перестану строить и ремонтировать. Поэтому официальные лица, к которым я обращаюсь за разного рода бумагами и разрешениями, думаю, очень веселятся, читая мои к ним послания. А они бывают самого удивительного содержания.
«Дорогой центр по региональному развитию западной области Турку. Я живу на острове Хоутскари, восстанавливаю старую ферму, являюсь постоянной жительницей архипелага и, таким образом, имею право въезжать на паром вне очереди. Сейчас лето, паромы переполнены туристами и дачниками. Куры, которых я перевожу, страдают в автомобиле, ожидающем въезда на паром, от жары. Пожалуйста, поскорее выдайте мне разрешение на внеочередной проезд». Вожделенную красную карточку мне выдали осенью. К тому времени мои куры уже были откормлены, зарезаны и загружены в морозилку.
Центр по региональному развитию очень извинялся, но объяснял свою медлительность тем, что разрешения выдаются всего четыре раза в год, и до новых выборов это правило изменить никак невозможно. Архитектурные вкусы моей новой страны проживания тоже не раз приводили меня в замешательство. Вот, скажем, цвет. В Финляндии и Швеции дома традиционно красят в красный: раньше это была единственная краска, доступная простому народу, — ее варили на основе железного сурика. Люди побогаче могли себе позволить не домодельную, а покупную краску, и большинство, как выразились бы в России, средней руки помещиков красили дома в желтый цвет, только углы и наличники в белый. У по-настоящему богатого помещика усадьба обязательно должна была быть ярко-розового цвета, лишь несколько менее насыщенного, чем знаменитый «Барби пинк». На соседнем острове у нас есть такой дом. В нем живет женщина-врач.
С цветом дома у меня связана отдельная история. Два года назад острова архипелага были законодательно объединены в одно образование, которое называется «город», и законы в нем действуют соответственно городские. И когда я собралась красить дом в кремово-белый, выяснилось, что мне нужно утверждать цвет, поскольку 60 лет назад он был красным. Когда я пожаловалась соседу на то, что придется оформлять еще одну бумажку, он посоветовал просто красить, и все: лучше заплатить потом штраф, чем сейчас упускать сухую погоду и переплачивать за простой малярного подъемника (замечу, что, когда работа была сделана, государственный строительный инспектор, тоже островитянин, сделал вид, что ничего не заметил).
Я смешала в баке краску, попробовала цвет при разном освещении, осталась вполне довольна результатом и поручила рабочему выкрасить верхний этаж... Через три дня половина дома была светло-песочного цвета, что меня никак не устраивало. Но не ехать же за 90 км на трех паромах и покупать еще сотню литров краски? Забрав у рабочего пульверизатор, я докрасила дом сама. Цвет от этого совершенно не изменился, однако изменилось мое к нему отношение.
1. Петер Маттссон — главный и единственный на архипелаге электронщик. Он чинит вышедшие из строя из-за сильных ветров ретрансляторы, а в хорошую погоду осуществляет интернет-поддержку всех окрестных пользователей
2. 2. Клас Шиландер — местный лесоруб. Лес на островах рубят не подчистую, а небольшими площадями, обычно вдоль дорог, и сразу же засаживают молодыми соснами
«Я очутился в сумрачном лесу»
На втором году жизни на острове я начала задумываться: а зачем вообще мне все это надо? В феврале, в темное и депрессивное время, мне казалось, что я не выдержу. Дом, конечно, красивый и старинный, но все же не идеальный: стоит на хуторе, а не в глухом лесу, как я хотела, соседи-дачники слишком близко. На постройку нового нет ни сил, ни времени. У меня больная нога, нет постоянной работы и довольно большой долг, деньги на оплату которого я каждый месяц материализую практически из воздуха и всякий раз боюсь, что больше у меня этот фокус не пройдет. Дом до конца не отремонтирован, поэтому пока я не могу его сдавать и зарабатывать таким образом на туристах. Муж-архитектор не выдержал островной жизни и подал на развод. Я беременна тройней от своего доброго друга, что очень не вовремя (хотя вполне в моем стиле: тройня — такое не с каждым случается) — я не могу выполнять тяжелую физическую работу. Заготовленных мною дров не факт, что хватит до конца зимы. Мой старый двухместный пикап дышит на ладан. Весной надо будет засеять поля медоносами, чтобы они не заросли сорняками, и я не знаю, как с этим справлюсь. У меня никак не дойдут руки заняться реставрацией конюшни, устройством пасеки, постройкой причала.
Я горжусь тем, что сделала, тем, что живу своей жизнью и не прогибаюсь. Но в то же время мне очень, очень страшно, что сломаюсь, как многие сотни людей, которые шли и идут на компромиссы, уезжали и уезжают из любимых мест по семейным, материальным и бог знает каким еще выдуманным и невыдуманным причинам, чтобы стать, как говорила Татьяна Толстая, «тоскующими узниками бибиревских распашонок» (вне зависимости от страны проживания) и вернуться максимум дачниками.
1. Старинное название этого дома — Borgen, что приблизительно можно перевести со старошведского как «крепость», «защищенная территория»
2. Вечером приятно выпить чаю на плоском камне, вдающемся в маленькое островное озеро Трескет
Но если взглянуть на вещи здраво, сделав поправку на зимнюю депрессию, тот труд, который я проделала за два года, окупил все затраты. Стоимость поместья возросла в два раза, с лихвой покрыв ипотечный долг и вложенные в ремонт деньги. У меня есть все городские удобства, за которые в месяц я плачу в два с лишним раза меньше, чем большинство владельцев частных домов и квартир в развитых странах (я почти не использую дорогостоящее отопление, а горячую воду получаю семь месяцев в году бесплатно, за счет солнечных батарей). Мой дом стоит в одном из самых красивых мест мира, он экологически чистый, воздух в нем сухой, так что все кожные заболевания, мучившие меня с раннего детства, исчезли. Я сама принимаю все решения в жизни, не тратя время и нервы на семейные споры. В прошлом году местные рестораны стали покупать мой хлеб, и я зарегистрировала собственный туристическо-ресторанный бизнес. Скоро я смогу сдавать дом на новогодние праздники и летний сезон, появятся деньги на строительство коттеджей, и тогда дело можно будет развернуть по-настоящему. В стране высокий уровень медицинского обслуживания и социального обеспечения, а в моем регионе он еще выше, поскольку здесь нет человеческих толп.
Я живу так, как хочу, а не так, как «надо». Мои дети будут расти на свежем воздухе, в собственном доме и есть вкусную еду из натуральных продуктов. И видеть, как их мама печет хлеб.
Фото Макса Авдеева
