Фото: MARTHA COOPER (ИЗ КНИГИ «REMEMBERING 9/11», DANNY JOE GIBSON
Десять лет назад она одной из последних покинула рушащуюся башню WTC. И не знает, кто в ее спасении сыграл большую роль — провидение или люди вокруг, до последнего остававшиеся людьми
Американцы не могут и не хотят забывать о трагедии 11 сентября. Нет самих башен, но на их месте устремляются в небо два столба света. Фото: SHUTTERSTOCK
Август 2011
Мы сидим на краю Манхэттена, у самой реки, но плеска воды не слышно. Его заглушает тарахтение желтых речных такси, вой юрких, поблескивающих на солнце моторок, долгие гудки паромов, бурчание буксира, толкающего перед собой длинную, груженную контейнерами плавучую платформу, и еще множество разных звуков сверху, сбоку, сзади, издалека — отовсюду. Жизнь кипит и на реке, и на набережной, где в этот час праздная толпа туристов в шортах и разношенных майках смешивается с толпой «белых воротничков», высыпающих на ланч из многочисленных небоскребов. Тут же четверо темнокожих парней демонстрируют чудеса акробатики под аккомпанемент тамбурина. Между столиками переполненных уличных кафе снуют, словно в ускоренной съемке, официанты.
Небо выбелено июльской жарой, но и в нем все тоже в движении: на уровне глаз взлетают и садятся туристические вертолеты, чуть выше заходит на крутой вираж стайка чаек, еще выше висит пузатый дирижабль с рекламой страховой компании в виде раскрытого красного зонтика. А если совсем задрать голову, то можно проследить за тем, как к даунтауну с юга приближается пассажирский самолет. Одно время, сразу после трагедии 11 сентября 2001 года, самолетам не разрешалось пролетать над Манхэттеном. Но запрет давно сняли.
— Вы только не обижайтесь, — говорит моя собеседница, перекрикивая шум, — но я вас совсем не помню… Все как в тумане, верите?
Девять лет назад, накануне первой годовщины терактов, мы вот так же сидели у воды (только на другом берегу Ист-Ривер) и так же разговаривали о том, что ей пришлось пережить в тот роковой вторник. Лариса Морозовская, сотрудница городского транспортного управления Нью-Йорка, была одной из последних, кому удалось выйти из Северной башни. Ее офис находился на 82-м этаже. Все, кто работал даже этажом выше, погибли.
Тогда она долго отказывалась от интервью — слишком свежи, слишком болезненны были воспоминания. Но начав говорить, полтора часа не могла остановиться. Это было похоже на транс: почти не мигая, не слыша моих вопросов, не замечая ничего вокруг, она шаг за шагом вновь проходила путь, приведший ее к спасению. А когда наконец Лариса замолчала, опустошенная, мне показалось, что и я прошел этот путь вместе с ней…
Сентябрь 2001
Обычно я на работе с восьми утра, и когда есть время, просматриваю новости в Интернете. Вот и в тот день читала статью про очередной теракт в Израиле. А потом что-то произошло: здание будто содрогнулось, и по позвоночнику пробежал холодок. Но я подумала: видимо, совсем схожу с ума, читаю про взрыв — и кажется, будто это рядом со мной происходит.
Такая была первая мысль. А затем инстинктивно посмотрела в окно и увидела летящие обрывки бумаги. И тут же услышала, как мой сосед за перегородкой говорит кому-то по телефону: «В здание попала бомба».
Я выбежала в проход, ведущий к выходу из офиса, но тут же вернулась обратно за сумочкой. В ней были документы, противоастматический ингалятор, валидол — все, что я обычно ношу с собой. Я бы без этого пропала в то жуткое утро.
Уже с сумочкой добежала до выхода, открыла дверь в коридор, а там — тьма. Весь этаж в дыму — жуткая черная завеса. Ни лифтов не видно, ничего. Только в самом конце коридора какое-то мутное пятно. Это один из наших сотрудников, Тони, распахнул дверь на лестничный марш. Стоял и кричал: «Идите на мой голос!», — и так, пока все не вышли. Тони довольно крупный мужчина, часто дремал на работе, а тут быстрее всех сориентировался. Первые несколько пролетов мы спускались довольно быстро, почти бегом. Но потом лестница стала заполняться людьми с более низких этажей, и движение затормозилось. На площадках между лестничными пролетами стали попадаться женские туфли на высоких каблуках — их сбрасывали, чтобы легче было идти. Никакой паники не было.
В районе пятидесятых этажей стоял человек, который руководил эвакуацией. От него я впервые услышала, что в здание врезался самолет. Рядом со мной шла незнакомая женщина, и мы спокойно стали с ней обсуждать, как такое могло случиться.
В районе сорок четвертого этажа мы влились в море людей, и движение совсем застопорилось. Лестница была узкая — два человека с трудом могли разойтись на ступеньках. А нас еще попросили выстроиться гуськом вдоль стены, чтобы дать дорогу раненым. Я видела несколько обгоревших человек. Шла женщина, на которой висели куски одежды и куски кожи. С собакой-поводырем прошел слепой мужчина — весь в крови.
Герои фоторепортажа Джулианы Бизли — участники дня Ground Zero, стихийной акции, прошедшей на месте, где стояли башни ВТЦ, 2 мая 2011 года, на следующий день после того как в США стало известно о ликвидации Усамы бен Ладена. Среди пришедших в тот день на место трагедии были пожарные, спасатели и родственники погибших в сентябре 2001-го. Фото: JULIANA BEASLEY/CONTACT PRESS IMAGES/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
Тут кто-то сказал, что в соседнее здание, в Южную башню, угодил еще один самолет. А там на пятьдесят восьмом этаже работал мой муж Саша. И это было как раз то время, когда он обычно приходил на работу. Я, конечно, представила самое худшее, и из глаз буквально брызнули слезы. Вообще-то я очень тихий человек, истерик не устраиваю, но тут не справилась. Идти больше не могла: душили астма и слезы. И волею случая, судьбы или Бога возле меня оказались двое сотрудников из моей организации. Мы почти не знали друг друга, только в лицо, но эти двое ребят фактически спасли мне жизнь. Их имена читателям ничего не скажут, но я должна их назвать: Крис Хардиш и Джон Канн.
На лестнице становилось очень жарко — внизу разгорался пожар. Люди начали задыхаться, кашлять. Мужчины снимали рубашки и укрывали лица от дыма. Я сняла жилет (больше снять было нечего) и пыталась закрыть лицо салфеткой. У меня начала кружиться голова, стало болтать из стороны в сторону, я несколько раз пыталась сесть на ступени, но Крис и Джон не позволили. Сами шли и меня поддерживали — один спереди, другой сзади. Когда мы дошли до тридцать пятого этажа, мимо нас наверх стали подниматься пожарные. Они шли молча и уже порядочно запыхавшись. Тащили тяжеленные шланги, кувалды, носилки. Лица этих людей до сих пор стоят перед глазами.
В какой-то момент на лестнице вдруг стали появляться бутылки с водой и пакетики с соком — видимо, кто-то принес из кафетерия. Люди отпивали по нескольку глотков и передавали соседу. Потом, где-то этаже на двадцатом, я заметила на стене приличную трещину. Поняла, что дело неладно, что надо быстрее идти, а сил нет. Села, чтобы хоть капельку отдышаться. И опять Джон и Крис, вместо того чтобы уйти вперед, остались рядом.
Кое-как мы добрались до нижних этажей и вышли в вестибюль, где были лифты. Там все было залито водой. Дело в том, что когда самолет врезался в здание, пылающее горючее по лифтовым шахтам стекло вниз, все загорелось и сработала система автоматического пожаротушения. Потом огонь заливали приехавшие пожарные. Мы брели по щиколотку в воде. Боковым зрением я успела заметить, что двери лифтов оплавлены.
Людей в вестибюле уже практически не было — мы были почти последние, кто спустился. Впереди за стеклянными крутящимися дверями в конце коридора виднелись спасатели. Они показывали дорогу тем, кто выходил из здания. Мы устремились к ним. Оставалось пересечь огромный вестибюль, и в этот момент я услышала над головой шум складывающихся бетонных конструкций. Не знаю, как это я так сразу поняла. Возможно, потому, что я по образованию инженер-строитель. Звук был глухой, нарастающий, жуткий. Джон был от меня справа, Крис — слева. Мы переглянулись. Казалось, что это прямо над нашей головой происходит. И тут я вспомнила трещину на лестничном марше.
Теперь все знают, что первой рухнула не наша, а Южная башня. А тогда мы только инстинктивно повернули голову вправо, на шум, и там как раз был проход, соединявший два здания. И я увидела лавину пыли, каких-то осколков, каких-то кусков, летящую со страшной силой в нашу сторону. И я помню, в мозгу зафиксировалось только одно: это как в кино, когда показывают жуткий взрыв. Но понимаю, что это не кино. И тут Джон схватил меня и буквально повалил на пол. А Крис успел отскочить и спрятаться за колонну. Наверное, я закрыла глаза. А может, и нет. Помню только свое ощущение: мы как бы летим вдоль пола. Эта лавина нас толкает, крутит. Не знаю, как далеко и как долго. Мы, конечно, не чувствовали ничего, ни он, ни я, но потом оказалось, что оба изранены. У меня был осколок в ноге и порезы во многих местах, а Джону забило пылью глаза — он чудом не ослеп.
Фото: JULIANA BEASLEY/CONTACT PRESS IMAGES/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
Когда крутить перестало, я поняла (вернее, почувствовала), что вроде жива, и приоткрыла глаза. Вокруг была черная тьма. Рот, нос, лицо — все было забито пылью. Я стала звать: «Джон! Крис!» И услышала голос Джона: «Я здесь». Голос прозвучал рядом, но тьма была такой, что самого Джона я не увидела. И куда идти, где выход, как выбираться отсюда, было непонятно.
В этот момент мы услышали, что нас зовет Крис. Взявшись за руки, ощупью, мы пошли на его голос. Идти было трудно: пол был усыпан битым стеклом, кусками бетона, какими-то железяками. Но чуть погодя мы разглядели впереди узкую, едва различимую полоску света. Это было громадное счастье — увидеть перед собой что-то помимо абсолютной черноты. Оказалось, что Крис стоял неподалеку от входа в одну из станций метро, остановка которого была прямо под нашим зданием. Над входом в метро горела чудом уцелевшая лампа дневного света.
Не помню, как мы выбрались на улицу. Помню только, что все перед нами расступались — сначала полицейские в оцеплении, потом толпа. Вид у нас был, как у покойников, восставших из гроба: не лица, а белые маски. Мы шли, не понимая куда, просто механически двигались. В какой-то момент я оглянулась. Увидела языки пламени на верхних этажах нашей башни, а чуть левее, где должно было быть второе здание, — огромный клуб пыли. До меня тогда еще не дошло, что здание рухнуло. А потом начало складываться и наше. Я смотрела и плакала. Мысли какие-либо отсутствовали. В голове не укладывалось, что все это действительно происходит, что это не сон. Я была как зомби.
Потом мы зашли в какой-то магазин, и я попросила у хозяина разрешения позвонить домой. Трубку взяла свекровь. Я сказала: «Это я». И она начала рыдать во весь голос. Я спросила: «Саша не звонил?» И она закричала: «Звонил. Он не может тебя найти». Оказалось, что Саша только подходил к зданию, как туда врезался самолет. Он стоял сразу за оцеплением, надеясь разглядеть меня в толпе выходящих. Вот так мы оба чудом остались в тот день живы...
Август 2011
— Года три я была сама не своя, — говорит она с виноватой улыбкой. — Нет, внешне все было нормально: просыпалась утром, шла на работу, возвращалась, готовила ужин... Но было какое-то ощущение нереальности происходящего. Будто все это не со мной. И лиц совсем не запоминала.
Фото: JULIANA BEASLEY/CONTACT PRESS IMAGES/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
Я смотрю на нее сейчас, пытаясь разглядеть хоть какой-то видимый глазу след пережитого потрясения: прядь седых волос, глубокую морщину на лбу, сквозящую в улыбке печаль. Но нет. Открытое бодрое лицо (оно кажется помолодевшим по сравнению с прошлой встречей), искренний заразительный смех, спокойная уверенность в движениях. Даже шрам от вынутого из ноги осколка стал почти незаметен. А сам осколок Лариса теперь называет «моим сувениром» — он лежит у нее дома, под стеклом, рядом с пропуском в несуществующую больше башню Всемирного торгового центра.
Семнадцать лет назад, переехав в Нью-Йорк из Киева, Лариса часто проходила мимо этого 110-этажного колосса и каждый раз думала: «Вот было бы здорово там работать!» Потом десять лет обходила страшный котлован стороной. Только однажды, накануне первой годовщины, попробовала подойти, заглянула сквозь сетку строительного заграждения — и бегом бросилась прочь.
Теперь из окна ее офиса виден остов стремительно растущей на месте башен-близнецов «Башни Свободы». Говорят, это будет чудо архитектуры, символ несгибаемого американского духа. Первые сорок этажей уже застеклены, но выше пока лишь голый остов. Лариса с ужасом думает о том, что, когда здание будет построено, ей вместе со всем отделом, вероятнее всего, придется туда переехать. И дело не в страхе («Бомбы в одну воронку дважды не падают», — эту формулу она произносит с некоторым пережимом), а в том, что ей психологически нелегко вернуться на место, ставшее братской могилой для трех с лишним тысяч человек. В число которых она не попала лишь по счастливой случайности.
