Всего несколько десятилетий назад охота на крупного зверя была чисто мужским спортом. С тех пор многое изменилось. Среди любителей сафари немало и отважных охотниц. Этот портрет был удостоен престижной фотографической премии, учрежденной юридической фирмой «Тейлор Вессинг»
То, что было уделом сильных, стало развлечением для богатых. Но если век назад самую большую цену за страсть человека убивать платили животные, то сегодня — охотники, деньги которых идут на восстановление дикой природы
Конечно, сегодняшняя Африка уже далека от того бескрайнего царства непуганых зверей, которым она предстала перед восхищенными европейскими охотниками в конце XIX века. Однако в тех ее местах, где сохранились более-менее естественные ландшафты, особенно саванна, она по-прежнему поражает воображение: такого обилия крупных диких животных нет больше нигде. Богатство природы Черного континента и страсть состоятельных охотников породили целую индустрию сафари, ставшую важнейшей отраслью экономики для ряда африканских стран.
Своим клиентам эта индустрия сулит все радости настоящей охоты без отрыва от привычного бытового комфорта. Из международного аэропорта приезжего стрелка автомобилем или небольшим самолетом доставляют в охотничий лагерь. Предложенное ему там временное пристанище может выглядеть как глинобитная хижина под тростниковой крышей, зато внутри будут удобные кровати с чистым бельем и даже кондиционеры и мини-бары с прохладительными и горячительными напитками, а рядом с домиком обязательно душевая кабинка с горячей водой. Все бытовые заботы — от выгрузки и размещения багажа до регулярного горячего питания — возьмет на себя персонал. Бывает, администрация кемпинга даже обижается, если дорогой (во всех отношениях) гость пытается перейти на самообслуживание.
До появления нарезного оружия охота на любого крупного зверя была игрой в «русскую рулетку». Сегодня победа человека предсказуема. Хотя встреча с леопардом всегда означает смертельный риск
Но самые важные услуги оказываются за пределами лагеря. Охотники-клиенты никогда не должны выходить на поиски добычи одни, их обязательно сопровождает эскорт из нескольких человек. Главный из них — пиэйч, то есть professional hunter или, говоря по-русски, егерь. Зная предпочтения клиента (который еще при покупке тура указал, какие именно трофеи его интересуют), пиэйч должен препроводить его туда, где живет требуемая дичь. Он же должен проверить соответствие экипировки клиента (в ряде стран минимальный калибр ружья для охоты на крупных зверей закреплен чуть ли не законодательно), убедиться, что охотник владеет своим снаряжением, проинструктировать его о правилах и предполагаемом способе охоты. Но даже если охотник приезжает в сотый раз и сам все отлично знает, пиэйч все равно неотступно следует за ним, чтобы обеспечить его безопасность. Сафари остается весьма рискованным занятием. Около четверти всех попыток убить слона приводят к тому, что раненый гигант атакует обидчика. И здесь может выручить только второй ствол: на открытой местности убежать от слона просто невозможно. Еще одна обязанность пиэйча — контроль за соблюдением норм. Времена, когда бравые охотники фотографировались на фоне пирамид из рогов или бивней, безвозвратно прошли. На отстрел всех крупных животных в Африке сегодня установлены жесткие квоты, особенно в отношении «большой пятерки». Это собирательное название пяти самых престижных африканских трофеев — слона, носорога, буйвола, льва и леопарда. «Зверобою» обычно разрешают застрелить не более чем по одному экземпляру каждого из этих животных. Впрочем, лишь очень богатый и самонадеянный охотник может планировать «собрать Большой шлем» (то есть добыть по представителю каждого из этих видов) за одно сафари — это не только маловероятно, но и чрезвычайно дорого.
Жираф, даже поверженный, выглядит столь величественно, что остается главным героем кадра
Однако дело даже не в количественных ограничениях. Объектом охоты не могут быть самки, особенно беременные или с детенышами. Отстрелу подлежат лишь взрослые самцы, что вполне понятно: гибель даже значительной их части никак не скажется на численности следующего поколения. Но для этого нужно с расстояния выстрела 200–300 м уверенно определять возраст и пол животного. Конечно, льва от львицы отличит всякий хоть за километр, но с большинством зверей все не так просто. Это должен делать опять-таки пиэйч. Правда, в некоторых странах (например, в Зимбабве) каждую охотничью группу сопровождает государственный охотинспектор, контролирующий соблюдение правил. Но когда, скажем, подстреленный клиентом посреди ночи леопард скрывается в двухметровой траве или непроходимом колючем кустарнике, инспектор лишь напоминает участникам охоты, что подранка необходимо добрать. А пиэйч зажигает прикрепленный к стволу карабина или штуцера фонарик и идет по кровавому следу впереди клиента (если тот хочет оставить последний выстрел за собой) или один. Это его работа.
Кроме пиэйча в группу сопровождения входят еще несколько человек: трекеры (следопыты), носильщики, водитель грузовичка или джипа, на котором вся компания отправляется из лагеря непосредственно к месту охоты. Если пиэйч может быть как белым, так и африканцем, то все остальные — практически всегда африканцы. Причем следопытами обычно выступают жители какой-нибудь из ближайших деревень, часто способные не только определить по следу вид, пол и возраст, но и опознать конкретного зверя.
1. Чтобы добыча охотника украсила его гостиную, над ней должен поработать таксидермист. Профессионалы, умеющие обрабатывать трофеи, есть в каждом охотничьем лагере
2. Главный продукт, который индустрия сафари предлагает своим клиентам, — не шкуры или рога, а ощущения, которые овладевают охотником, когда могучий зверь лежит у ног бездыханным
Несмотря на такую многолюдность вспомогательного персонала, привычные для наших охотников загоны и облавы на сафари не практикуются. Зверя добывают либо с подхода, подкрадываясь к пасущемуся или отдыхающему животному, либо из засады возле приманки. Второй способ применяется в основном при охоте на хищников (хотя и на травоядных можно устроить засаду, например, у водопоя или солонца). Одна из проблем при этом — уберечь тушу-приманку от вездесущих гиен. Обычно ее подвешивают на дереве: леопард долезет, лев дотянется, встав на задние лапы, а гиенам никак не добраться. Правда, африканские охотхозяйства (здесь их называют game reserve) проводят охоты и на гиен, и нехватки желающих поучаствовать в них не наблюдается, но специально за гиеной в Африку мало кто едет: престижность такого трофея невелика.
Обычное охотничье ружье для африканского сафари не годится. Еще на рубеже XIX– XX веков европейские оружейные фирмы специально для охоты на «толстокожих» начали выпускать так называемые африканские штуцеры — нарезные охотничьи ружья крупного и сверхкрупного калибра. Галерея африканских штуцеров начинается с калибра .375 (то есть 0,375 дюйма — примерно 9,5 мм), а самые мощные имеют калибры .577 и даже .585 (14,7– 14,9 мм), что больше, чем у зенитных пулеметов. Пуля из такого ружья (ее вес достигает 50 г) способна поразить жизненно важные органы в глубине огромного тела слона или носорога и остановить атакующего зверя, что нередко спасает жизнь охотнику. Но в полном соответствии с третьим законом Ньютона приклад штуцера в момент выстрела с той же силой бьет в плечо стрелка. Непривычный к такому оружию человек вряд ли сможет устоять на ногах.
Это оружие изготавливается обычно по индивидуальному заказу, вручную, лучшими мастерами-оружейниками. И стоит немалых денег: цена некоторых африканских штуцеров превышает 100 000 долларов. Это самое дорогое охотничье оружие в современном мире.
Впрочем, сафари — хобби не для бедняков и даже не для среднего класса. День охоты с учетом услуг группы сопровождения обходится клиенту в среднем в 250–300 долларов, а цена лицензии на отстрел одного зверя из «большой пятерки» составляет десятки тысяч долларов. К этому надо добавить расходы на перелеты, автотранспорт, проживание и питание, налоги, пошлины на вывозимые из страны трофеи… Казалось бы, позволить себе такое удовольствие могут немногие. Однако по мере роста благосостояния человечества число охотников растет, а зверей в саванне больше не становится. И хотя не каждый обладатель крупного состояния непременно увлекается охотой (а некоторые элитные группы, чей профессиональный успех зависит от отношения к ним общества, из политических соображений предпочитают иные формы отдыха), дичи экстра-класса все чаще не хватает и самым состоятельным зверобоям.
Когда речь идет о возможных объектах охоты в Африке, мало кто вспоминает о каракале. Между тем эта степная рысь населяет все африканские саванны, а ее размеры и красота делают ее завидным трофеем для любого охотника
В этой ситуации некоторые африканские страны делают следующий шаг на пути индустриализации охоты, дополняя охрану наиболее привлекательных охотничьих видов их искусственным разведением специально для нужд сафари. Кое-где уже сложилась целая своеобразная отрасль «сельского хозяйства» — львоводство. В Танзании этим занимаются около 50 ферм, на фермах ЮАР выращены уже тысячи львов. Охотхозяйства покупают у фермеров повзрослевших зверей, выпускают их в свои угодья, а через несколько месяцев туда приезжают охотники...
Такая практика устраивает не всех. Матерые любители сафари откровенно презирают стрельбу по фактически полуручным зверям, не без оснований полагая, что с таким же успехом можно охотиться и на домашних коров и свиней (дикие предки которых когда-то в самом деле были объектом княжеской и королевской охоты). По их мнению, такие сафари годятся только для тренировки новичков, а добытые на них трофеи не имеют никакой ценности. В то же время разведение зверей специально для охоты неизменно вызывает ярость у многочисленных защитников животных. Впрочем, для них и сафари как таковое — квинтэссенция ненавистного «антропоцентризма» и «потребительского отношения к природе». В самом деле, мало того что беднейшие страны становятся ареной дорогостоящих развлечений богачей, так еще и сами эти развлечения состоят в безжалостном убийстве животных!
Но у охотничьей индустрии свои аргументы. В природе практически все дикие животные (кроме разве что самых крупных — слонов и носорогов) так или иначе умирают насильственной смертью. Не все ли равно, умрет ли данная конкретная антилопа от зубов хищника или от пули охотника? И почему человеку должно быть запрещено то, что разрешено льву или крокодилу?
1. Спрингбок — символ Южной Африки. Он обитает на всем юге континента, однако белые антилопы встречаются только в некоторых локальных популяциях
2. Любая добыча охотника должна быть немедленно вывезена в лагерь. Иначе через несколько часов от нее и костей не останется
С другой стороны, именно охотхозяйства наряду с национальными парками оказываются последним прибежищем для дикой Африки. Правильно организованный охотничий промысел позволяет совмещать экономическое и социальное развитие местных общин с сохранением живой природы. Деньги охотников идут на охрану природных территорий, поддержку животных в трудные времена, мониторинг состояния популяций. И не в последнюю очередь — на заработки местных жителей, превращая их из постоянной угрозы дикой природе в ее защитников и хранителей. Если сегодня прекратить сафари, завтра огромные площади цветущей саванны превратятся в скудные поля и пастбища, где нет места диким животным. И никакая охрана не поможет, потому что охранники живут в тех же деревнях...
Спор продолжается, а тем временем индустрия сафари успешно развивается не только в таких благополучных (по африканским меркам) странах, как ЮАР или Танзания, но и в самых проблемных. Например, в Зимбабве — стране, не раз оказывавшейся на грани массового голода и гражданской войны, где невиданная инфляция вынудила правительство отказаться от выпуска собственной валюты. Тем не менее все эти годы многие любители сафари ездили туда на охоту и, возвращаясь с трофеями, свидетельствовали: система местных охотхозяйств работает без сбоев.
Фото: Дэвид Чанселлор
