Лицедеи во славу божию: почему юродивые — неотъемлемая часть разных культур и религий

В глазах публики юродивый в лучшем случае помешанный, а в худшем — хулиган и развратник. Недаром же в древнерусском языке его именовали еще и «похабом». Лишь позже (по явленным у могилы чудесам) становилось известно что тот, кого мы поносили и над кем насмехались, был в действительности тайным святым.

Блаженные «похабы» могли задирать прохожих, навлекать на себя побои или же поражать воображение мирян подвигами экстатического аскетизма, обличением сильных мира и даже царей. Таковы, например, Симеон Эмесский, Андрей Царьградский в Византии или Василий Блаженный и Никола Псковский на Руси.

Со временем слово «юродивый» стало приобретать дополнительные значения. Например, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» юродивыми в разных контекстах именуются несколько персонажей, и большинство из них — метафорически. Юродивой считают Лизавету Смердящую, которая была просто сумасшедшей от природы. Когда же к юродивым причисляют старца Зосиму, Алешу или Ивана Карамазовых, это слово используется как бранный эпитет.

Из оставшихся персонажей двое — монахи Варсонофий и Ферапонт — «настоящие» юродивые, которые юродствуют сознательно, ориентируясь на старинные житийные образцы. В свою очередь, Федор Павлович Карамазов и капитан Снегирев тоже юродствуют сознательно, но с иными целями. Первый для развлечения, второй таким способом компенсирует внутренний комплекс неполноценности («униженности»). К ним подходит поговорка: «Уничижение паче гордости». Изначально это была христианская максима, но в XIX веке ее реинтерпретировали: самоуничижение и есть высшая форма гордости.

В строгом смысле юродство представляет собой феномен, известный лишь в Византии и на Руси. Он нехарактерен даже для других православных культур, например для болгарской или грузинской. Но если посмотреть на юродивого шире — как на человека, который из высшей правды нарушает общепринятые моральные нормы, сознательно принимает на себя маску сумасшедшего или маргинала, но пользуется при этом особым статусом и необъяснимой вседозволенностью, — то окажется, что родственников у русско-византийских «похабов» довольно много.

К богу на осле

Начнем с христианского Запада. Такого типа святости, как юродство, здесь исторически не сложилось. Множество раз мы читаем в житиях католических святых, как их герой собирается нарушить нормы общественной морали, но потом отказывается от своего замысла, чтобы не вводить во искушение «малых сих». И все же, пусть не как общепризнанный феномен, юродство можно обнаружить и в Западной Европе.

До какой-то степени юродскими можно считать некоторые поступки Франциска Ассизского (1181–1226), который однажды, как утверждает его житие, «вошел в кафедральный собор с веревкой на шее, голый, в одной набедренной повязке и велел тащить себя на глазах у всех к тому камню, у которого обычно ставили преступников, подлежащих наказанию. Он уверял, что является человеком плотских страстей и обжорой, что его все должны презирать… Присутствующие заявляли, что смирение подобного рода должно быть предметом более восхищения, нежели подражания».

1. Джотто. Франциск Ассизский уходит от отца. Епископ Ассизи Гвидо покрывает его чресла своим плащом. Фреска 1295–1300 годов (Италия, Ассизи). Однажды Франциск и его ученик Руфино явились в церковь совершенно голыми и принялись в таком виде проповедовать, демонстрируя тем самым, что они презирают условности мира.
2. Сидящий дервиш. Османская миниатюра XVI века. Мусульманское понятие «мувалла» означает «дурак Господень», то есть является аналогией «юродивого Христа ради». Такой святой мог нараспев читать суры, которых нет в Коране, а мог всю жизнь повторять падежные окончания, так как божественный экстаз некогда посетил его именно в момент, когда он их зубрил в медресе

После Франциска в Центральной Италии возникает своего рода традиция юродствования. Ближе всех подошел к классическому юродству Якопоне да Тоди (1230–1306). Сперва он творил безобразия в собственном доме, заставляя родных краснеть за себя, а потом, уйдя в 1278 году в монастырь, принялся ерничать перед братией.

Например, он специально держал в своей келье кусок мяса, пока тот не стал гнить, испуская чудовищное зловоние. Когда источник запаха нашли, разъяренные монахи засунули Якопоне в уборную, крича, что если он любит вонь, то его место там. Святой же испытывал счастье от претерпеваемых унижений.

Подобен да Тоди и святой Джованни Коломбини (1300– 1367) — купец, происходивший из богатой и знатной семьи города Сиена. Обратившись в сорок лет к Богу, Джованни начал появляться на людях в бедной одежде с непокрытой головой, даже суровой зимой он едва прикрывал свое тело. Вместо гордого коня, на котором он, бывало, гарцевал по городу, Коломбини одолжил у друга осла и, «воссев на спину чудищу, поехал прямо на площадь… а чтобы смех глазеющей толпы был длительнее и смачнее, он множество раз проехал по площади… Он с великим удовольствием принимал насмешки и хихиканье сбежавшегося народца… издевательства и попреки многих, а особенно купцов, которым он казался пустоголовым безумцем».

«Вот вы смеетесь разнузданно надо мной, — говорил Джованни людям, — но ведь и я над вами смеюсь: воистину, меня считают дураком, ибо я следую Христу. Я причисляю к несмысленным вас, ибо вы смыслите лишь в том, что принадлежит миру сему. Презрение к дольнему есть здравое безумие».

В конце XV столетия появилось еще два подобных подвижника. Первым считается слепой Бартоломео Карози по кличке Брандано (1488–1554) из Сиены. Сквернослов и замарашка, он то и дело выкрикивал несвязные пророчества.

Второй эксцентричный святой — Иоанн да Део. Он родился в Португалии в 1495 году, принял участие в нескольких войнах, путешествовал, а в 1538-м осел в Гранаде, где открыл книжную лавку. 20 января 1539 года он услышал проповедь, которая повергла его в такое раскаяние, что он «сошел с ума» — вырвал себе бороду, волосы и брови; с прыжками и выкриками учинил погром в собственном доме: «Светские книги он порвал ногтями и зубами, а благочестивые и полезные даром раздал желающим; так же он поступил и с иконами».

Кроме того, Иоанн сорвал с себя одежду, приговаривая: «За Христом обнаженным и следовать надо обнаженным». С бессвязными восклицаниями он бегал по городу, преследуемый насмешками и градом камней. Иоанн закапывался в кучи мусора, опускал лицо в лужу, каялся во всех грехах, какие приходили ему на память. Короче, «он так усердно изображал безумие, что все считали его сумасшедшим».

Отчасти можно счесть юродивым и друга знаменитого Игнатия Лойолы — святого Филиппо Нери (1515–1595). Действительно, этот подвижник был знаменит множеством скандальных поступков: он пьянствовал на глазах у всех, носил одежду наизнанку, плясал перед кардиналом и заставлял своих учеников напрашиваться на поношения. По словам Гёте, «в Филиппо Нери можно видеть попытку сделаться благочестивым и даже святым, не подчиняясь единовластию папы римского».

Впрочем, все западнохристианские юродивые отличались от своих православных собратьев социальной экстравертностью: Франциск Ассизский, Джованни Коломбини и Филиппо Нери создали монашеские ордены (францисканцев, иезуатов и ораторианцев соответственно), а да Део построил больницу для умалишенных.

Восточнохристианский юродивый — одиночка. Он не только не призывает других следовать своему примеру, но и прямо это запрещает. Например, Андрей Юродивый говорит юноше, который собирается ему подражать, что тому это запрещено. Тем самым юродство — своего рода аристократизм в святости. Пожалуй, юродивый — единственный святой, который никогда не может обратиться к человечеству с призывом: «Делай как я!»

Требующие поношения

Что касается Востока, то сходным образом с христианскими юродивыми вели себя исламские мистики — суфии-маламати (то есть «достойные поношения»). Когда одного из них — перса Абу Йазида Тайфура аль-Бистами (ум. 875) — спросили, какого еще совершенства можно достигнуть после тридцати лет поста и молитвы, тот посоветовал «сбрить волосы и бороду, одеться в войлок, взвалить на спину мешок орехов и пойти на базар».

Согласно трактату XI века «Кашф аль-Махджуб», «обвинения со стороны людей — это пища друзей Бога, залог Божьего одобрения». То же имел в виду и знаменитый мусульманский святой VIII века Ибрахим ибн Адхам из Балха, рассказывая о своем плавании на корабле:

«Мои волосы были длинны, и мой облик был таков, что все люди на судне издевались и смеялись надо мной. Среди них был один шут, который постоянно подходил и дергал меня за волосы и вырывал их… Моя радость достигла высшей точки в тот миг, когда шут помочился на меня».

Суфизм был популярен и в Индии. Предания донесли до нас образы двух святых из тех мест — Лала Шахбаза и жившего в XV веке Мусы Шахи Сухага. Первый на людях вел разгульный образ жизни, никогда не молился и постоянно пьянствовал (однако легенда утверждает, что вино, касаясь его губ, превращалось в воду). Второй одевался женщиной и водил дружбу с евнухами. Но во время засухи небо услышало лишь его мольбу о ниспослании дождя.

1. Филиппо Нери. Его принципиальное отличие от православного юродивого состоит в том, что в представлении последнего церковь должна быть терпима к человеческим слабостям, Нери же строго осуждал грешников.
2. Индейский аскет готовит снадобье

Чем ближе к концу Средневековья, тем более изощренные формы принимало исламское юродство. Кастильский путешественник Перо Тафур, посетивший Египет в XV веке, сообщал о людях, «которые бреют головы… и выглядят как сумасшедшие. Говорят, что они делают это из святости… Некоторые носят рога, другие вымазываются в меду и перьях, с третьих свешиваются светильники… Мавры выказывают им большое почтение». А египетский судья Абд аль-Ваххаб аш-Шарани (ум. 1565) даже составил сборник биографий знаменитых юродивых. Его герои пьют вино, курят гашиш, целуют женщин и мальчиков и даже богохульствуют.

Просветленные безумцы

Персонажей, родственных юродивым, мы обнаруживаем и в Центральной Азии. Так, в тибетском тантризме встречаются святые, которые симулируют безумие и ведут себя разнузданно во имя осмеяния поверхностной набожности.

Но больше всего напоминают юродивых адепты индийской секты пашупата. Ее расцвет пришелся на XII столетие, когда она распространила свое влияние на Белуджистан и Афганистан. Никаких генетических связей или кросскультурных взаимодействий с европейскими юродивыми здесь, конечно, нет, но общее типологическое сходство бросается в глаза.

«Мудрец должен искать бесчестья, — говорится в одном из трактатов пашупата, — надо навлекать его на себя. Пусть о нем говорят: „Он изгой, он безумец, он лунатик, он дурак“. Пусть он имеет вид безумца, будет похож на нищего, пусть его тело будет покрыто калом, пусть у него будут не остриженные борода, ногти и волосы, пусть он не заботится о теле… Хорошо войти в деревню и притвориться спящим и храпеть… Люди будут смеяться над праведником… и вся хорошая карма, которая у них есть, перейдет к нему, а вся плохая карма от него — к ним… Еще он должен встать возле группы женщин и начать проявлять внимание к какой-нибудь молодой и красивой; он должен смотреть на нее и вести себя так, будто желает ее… Когда она взглянет на него, он должен изображать все признаки влюбленности… Тогда все — женщины, мужчины, евнухи — скажут: „Это не чистый человек. Это развратник“… Надо вести себя нелепо, болтать бессмыслицу, повторяться, говорить невнятно».

Право, если бы какой-нибудь русский юродивый вздумал написать рекомендации для желающих последовать его примеру, он не смог бы сделать это нагляднее!

И тем не менее между православными и восточными юродивыми есть существенное различие: в своем глумлении над миром восточный аскет вправе зайти сколь угодно далеко — вплоть до половых сношений, ведь действительность для него не более, чем иллюзия. Православный «похаб» похабен лишь понарошку: понятие греха для него не пустой звук, а мир — объективная реальность.

1. Костюм дервиша. Немецкая миниатюра XVI века. Традиция бродячих дервишей просуществовала в Турции до XIX века. В Индии их называли факирами (на арабском «бедняками»). Характер но, что в Европе это слово приобрело значение «волшебник», «шарлатан».
2. Василий Блаженный и Артемий Веркольский. Икона XVII века. Артемий не юродивый, да и святость этого человека только в том и состоит, что его убило молнией

Схожие с юродивыми социальные персонажи можно обнаружить и в периферийных культурах Старого Света. Типологически юродивого возможно сравнить с шаманами финских и сибирских народов. Эва Томпсон даже попыталась вывести русское юродство непосредственно из шаманизма. Но это, конечно, ошибка: в шамане нет амбивалентности юродивого, он никем никогда не прикидывается, если он «перестает быть собой» — это воспринимается как действие внешних мистических сил.

Сакральная клоунада

Типологически ближе к юродивому стоят, пожалуй, священные клоуны (англ. сlown из скандинавских диалектов — «мужик», «грубиян»). Клоун — фигура, известная во многих традиционных культурах: на островах Самоа, у масаи в Африке, в Индии, но особенно у американских индейцев, где они наделяются чертами святых безумцев.

Слова, написанные Леви Макариус о клоуне, вполне могут быть приложены и к юродивому: «У него есть привилегия высмеивать, устраивать бурлеск и шельмовать самое святое, наиболее священные церемонии. У него есть лицензия вести себя так, как обычный человек лишь мечтает».

Некоторые ужимки индейских клоунов будто подсмотрены у юродивых: они безобразничают и кощунствуют, валяются в грязи, едят экскременты, пьют мочу и т. д. Бывают и особые «печальные клоуны», предназначенные для того, чтобы над ними глумились соплеменники. Но во время некоторых праздников они из жалких отщепенцев вдруг превращаются во всемогущих жрецов, умеющих, например, вызывать дождь. Подобная амбивалентность характерна и для юродивого.

Несколько дальше священного клоуна стоит от юродивого придворный шут. Да, оба живут в вывернутом, ненастоящем мире, и оба не могут состояться без зрителей. Но при этом шут — часть толпы, а юродивый даже в городской сутолоке совершенно один, шут — весь в диалоге, а юродивый принципиально монологичен, шут погружен в праздничное время, а юродивый — вне времени.

Юродивый напоминает также и пророка, но он не тот пророк, который чаще всего обличает и агитирует впрямую, язык юродивого всегда загадка. Кроме того, юродивый парадоксальным образом соединяет в себе величайший фанатизм с обязательным ужасным лицемерием (притворством) — смесь, кажущаяся невозможной!

Зачем нужна эта фигура вообще? Почему культура создает в самой себе элемент, разрушающий установленные ею правила? Видимо, человеку необходима какая-то отдушина, позволяющая ощутить себя чуточку свободным.

При этом совершенно неважно, сознательно ли играет юродивый свою социальную роль или он просто городской сумасшедший, которому общество приписывает тайную мудрость. Как сказано у Пастернака: «Мой друг, ты спросишь, кто велит, чтоб жглась юродивого речь? В природе лип, в природе плит, в природе лета было жечь».

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 3, март 2012, частично обновлен в феврале 2023}