Демоны Жанны д’Арк: была ли Орлеанская дева колдуньей или еретичкой?

Имя Жанны д’Арк знакомо каждому со школьной скамьи. Согласно расхожему мнению, представленному учебниками и кинофильмами (например, «Посланницей» Люка Бессона с Милой Йовович в главной роли), Жанну сожгли на костре как ведьму.

Между тем в окончательном приговоре, вынесенном ей в Руане 29 мая 1431 года, о колдовстве не было сказано ни слова. Согласно этому документу, Жанна д'Арк признавалась еретичкой, имевшей право на покаяние и замену костра пожизненным заключением. «Мы объявляем тебя вероотступницей и еретичкой (relapsam et hereticam)» — было написано в заключении судей к материалам процесса Жанны д’Арк. Замена обвинения с колдовства на ересь была совершена судьями Руана незадолго до казни, после того как они получили письмо из Парижского университета. Но значило ли это, что кто-то хотел дать Жанне шанс сохранить жизнь?

Весной 1430 года, когда до окончания Столетней войны оставалось чуть больше 20 лет, боевые действия между французами и англичанами шли вяло. Штурм Парижа не удался, и французская армия потихоньку начала расходиться. Но Жанна, несмотря на ранение, была готова продолжать борьбу.

С небольшим преданным отрядом она пошла на помощь Компьеню — городу на севере Франции, блокированному бургундцами, союзниками англичан. При появлении в крепости Жанны д’Арк осажденные воспрянули духом. Но радость их была недолгой. 23 мая 1430 года во время плохо подготовленной контратаки Жанна попала в руки бургундцев. Они продали ее за 10 000 ливров англичанам, которые отправили пленницу в Руан, на церковный суд.

Ведьма hand made

В первую очередь необходимо разобраться в том, почему дело Жанны рассматривал церковный, а не светский суд. Причина заключалась в нормах средневекового права, позволявшего проводить светский уголовный процесс (в том числе и над военнопленными, к коим относилась Жанна) только по месту жительства подсудимого или по месту совершения преступления.

Однако родная деревня девушки, Домреми, находилась под властью французского короля, как и территория боевых действий, в которых Жанна принимала участие. Поэтому дело Жанны не могло рассматриваться в светском суде: ее некому и некуда было передавать, если только не ее же сторонникам. А вот по церковным нормам считалось, что человек совершает свои злодеяния против веры постоянно и повсеместно, и осудить его могли в любом месте — там, где арестовали. Так что в случае с Жанной д’Арк обвинение в отклонениях от веры было единственной возможностью отдать ее под суд на территории, подвластной англичанам.

Инквизиционный процесс можно было возбудить как за ересь (неверное толкование Писания), так и за колдовство (недозволенные магические практики). Руанские судьи решили обвинить Жанну в последнем. Прежде всего решение было спровоцировано слухами, окружавшими девушку: колдунья, чародейка, дьяволица. Да и время тогда было подходящее: во Франции резко возросло количество ведовских процессов.

Договор с дьяволом и полеты на шабаш вызывали интерес ученых богословов. И они подвели теоретическую базу под практику борьбы с нечистью: расписали, как в этом мире проявляет себя дьявол и как с ним бороться, распределили демонов по классам и категориям, составили подробные руководства по ведению допроса вероотступников.

Еще одна возможная причина изначально рассматривать Жанну как ведьму, а не как еретичку крылась в ее манере отвечать на вопросы: она как будто провоцировала своих судей, подталкивала их к совершенно определенной интерпретации фактов. Своими собственными словами девушка вызывала подозрения в колдовстве.

На первом же допросе 21 февраля 1431 года, когда судьи занимались выяснением личности обвиняемой, расспрашивая ее о происхождении, родителях, обстоятельствах крещения и возрасте, Жанна рассказала, что трем известным ей молитвам — «Отче наш», «Верую» и «Славься, Мария» — ее научила мать и кроме матери в вере ее никто не наставлял.

Судьи сразу же потребовали подтвердить эти знания и прочесть «Отче наш». Но Жанна отказалась, заявив, что сделает это только на исповеди. В категоричном отказе состояла первая (и далеко не последняя) ошибка, допущенная девушкой, ибо невозможность публично произнести текст молитвы, с точки зрения людей XV века, считалась отличительной чертой ведьмы, боявшейся перепутать слова и тем самым выдать себя. Точно так же на втором допросе, последовавшем 22 февраля, обвиняемая отказалась отвечать на вопрос, как часто она причащалась. Вместо этого Жанна начала рассказывать судьям о голосах, говорящих с ней. Это было также расценено судьями как верный признак колдовских способностей девушки.

С точки зрения инквизиторов, перед ними находилась типичная ведьма со всеми присущими ей характеристиками. В первую очередь речь шла о магических знаниях, полученных Жанной по наследству. Судьи с особой тщательностью расспрашивали заключенную о ее деревне Домреми, где проводился «праздник фей». Феи, с точки зрения демонологов XIV–XV веков, считались злыми духами, посланниками дьявола, способными причинить человеку один лишь вред, если, конечно, он не становился их верным адептом.

Описания регулярных встреч фей в лесах, горах и прочих тайных местах, заимствованные из рыцарских романов, в средневековой демонологии были использованы в качестве прообраза шабаша ведьм. Вот почему судьи на процессе 1431 года легко интерпретировали в том же ключе сведения о «празднике фей» в Домреми. Они не единожды интересовались у Жанны, добрые или злые духи эти феи, путешествовала ли она с ними, оставляла ли гирлянды цветов им в подарок, была ли ее крестная, якобы лично видевшая фей, повитухой (а следовательно, возможно, и ведьмой).

Приношения феям, обильное угощение и танцы считались составными элементами практически любого описания шабаша, известного по ведовским процессам XV века. Воспринимая фей как злых духов или демонов, судьи в том же ключе пытались интерпретировать и рассказы о голосах, которые слышала Жанна. В них она якобы узнавала речь архангела Михаила, святых Екатерины и Маргариты. Сразу следовали вопросы: добрые эти голоса или злые, сопровождаются ли видениями ангелов или святых?

Согласно протоколам, судьи пытались убедить Жанну и окружающих в том, что речь идет именно о демонах. Вот почему их так интересовала проблема «материальности» голосов, источник которых был бы виден и осязаем, если бы принадлежал божьим созданиям.

Не остались в стороне и вопросы об объятиях и поцелуях, которыми девушка якобы обменивалась с загадочными существами. Судьи усмотрели в этом клятву верности, приносимую на шабаше дьяволу или демонам. Весьма характерным, с точки зрения демонологов XV века, был вопрос, испытывала ли подследственная страх при встрече с голосами. Жанна ответила утвердительно, чем явно усугубила свое положение. Из собранного материала по ее делу складывалось вполне целостное обвинение в колдовстве, полностью подпадавшее под юрисдикцию инквизиции.

Что же касается ереси, то ей была посвящена всего одна группа вопросов, задаваемых обвиняемой, — о подчинении или неподчинении «воинствующей церкви». Проблема заключалась в том, что Жанна признавала над собой власть одного лишь Господа (то есть «церкви торжествующей») и не желала подчиняться священникам и инквизиторам, перед которыми она предстала в Руане. По ее словам, она действовала в соответствии с приказами, полученными ею прямо от Бога. А это автоматически влекло за собой обвинение в ереси.

Однако к вопросу о подчинении воинствующей церкви судьи подошли довольно поздно — незадолго до прекращения допросов (25 марта 1431 года). О том, что он не до конца был решен самими судьями, свидетельствовало предварительное обвинение, составленное прокурором Жаном д’Эстиве. В списке, зачитанном Жанне 27–28 марта, большая часть статей была посвящена колдовству. Уже в преамбуле обвиняемая называлась ведьмой, способной навести порчу, предсказательницей, лжепророчицей, вызывающей демонов, поклонницей суеверий, занимающейся магическими искусствами.

В окончательном тексте обвинение в колдовстве было также проработано более тщательно, нежели обвинение в ереси. Нашлось место и знаниям, полученным Жанной по наследству, и ее контактам с фея ми, и использованию мандрагоры и прочих магических амулетов, и предсказаниям будущего, и поиску пропавших вещей, и откровениям, полученным от злых духов, и осквернению гостии (евхаристического хлеба) «по наущению дьявола», и вызовам демонов.

Перечисленных преступлений вполне хватило бы, чтобы сделать из обвиняемой обычную ведьму. Тем более что перечня ее еретических заблуждений прокурор трибунала не дал вовсе: он лишь упомянул «разные злодеяния, имеющие отношение к еретическим заблуждениям», чуть более подробно остановившись только на вопросе о неподчинении воинствующей церкви.

Однако очевидного вывода, что Жанна обвинялась в колдовстве, не было. Неясность сохранилась и в 12 статьях окончательного обвинения, которое разослали авторитетным теологам и юристам, призванным оценить усилия следствия. Только одна статья, последняя, содержала обвинение в неподчинении воинствующей церкви, в остальных речь шла о колдовстве.

И все же в окончательном приговоре Жанна д’Арк была названа еретичкой. На решение повлияло письмо, пришедшее из Парижского университета — самого авторитетного учебного заведения того времени, славившегося богословами, с чьим мнением приходилось считаться. В письме обвинение в колдовстве парадоксальным образом не просто отошло на второй план — оно вообще не рассматривалось.

Августин против Фомы

Если руанские судьи рассматривали рассказы девушки как реальность, как факты, достоверность которых можно проверить, то в отзывах столичных теологов и правоведов ни слова не говорилось о реальности обсуждаемых явлений.

Представители Парижского университета спутали руанским судьям все карты, иначе истолковав собранные следствием материалы. По мнению парижских экспертов, контакты с ангелами и святыми, на реальности которых настаивала Жанна, это «выдуманная ложь», посланная «злыми дьявольскими духами — Белиалом, Сатаной и Бегемотом». Сама же обвиняемая признавалась «схизматичкой, высказывающей дурные мысли о единстве и власти церкви и упорствующей в своих заблуждениях в вере». Ее поступки не рассматривались как самостоятельное преступление: в них видели лишь иллюзию, то есть одну из разновидностей ереси.

В Руане сложилась крайне сложная ситуация. С одной стороны, судьи с самого начала прекрасно понимали, какая перед ними поставлена задача: они обязаны были не просто осудить Жанну д’Арк, но приговорить ее к смерти. И, казалось бы, делали для этого все возможное.

Тщательно разработанное обвинение в колдовстве вело к смертному приговору, ведь никакого иного наказания за данное преступление не существовало. А обвинение в ереси, на котором настаивали парижане, далеко не всегда приводило к казни подозреваемого. От заблуждений в вере можно было отречься, и тогда казнь на костре заменяли на пожизненное заключение.

Следствие оказалось в тупике: вместо того чтобы совместными усилиями привести процесс к его логическому концу, руанские судьи и парижские профессора вступили в некий заочный спор о христианской теологии, а именно о понимании колдовства как реальности или как иллюзии.

Из этого же района происходили и первые европейские демонологические трактаты, однако далеко не все их авторы смотрели на колдовство как на реальность, а некоторые и вовсе не могли прийти к окончательному выводу о его природе. Классическим примером двойного отношения к ведьмам и их полетам на шабаш стала поэма «Защитник дам» Мартина Ле Франка (1440–1442): два главных героя ожесточенно спорили, «может ли женщина летать, как дрозд», и каждый в конце оставался при своем мнении.

Вопрос о юрисдикции

Французские провинциальные священники и судьи, конечно, лучше столичных коллег были знакомы с повседневной «магией» и уже с начала XIV века активно проводили ведовские процессы, на которых колдовство трактовалось как реально существующая угроза.

Парижские богословы заинтересовались делами такого рода только в конце XIV века, однако их главной проблемой стала отнюдь не трактовка колдовства как реальности или как иллюзии. Вопрос, который их действительно занимал, касался прав юрисдикции: церковный или светский суд должен заниматься подобными делами?

Королевские юристы настаивали на понимании колдовства как уголовного преступления, ибо оно могло повлечь смерть жертвы или ее увечье. Именно такой взгляд преобладал во Франции к концу XIV века. Это было результатом общего процесса секуляризации судопроизводства, когда в ведение светских судов передавалось максимальное количество дел.

Церковь, однако, не желала сдаваться, и в 1398 году парижские богословы издали сразу два документа, отразивших их точку зрения по рассматриваемой проблеме. В противовес светским правоведам столичные теологи, опираясь на теорию Августина и положения канона Episcopi, выдвинули концепцию колдовства как иллюзии — ошибочных убеждений, представляющих собой не что иное, как ересь, и, таким образом, подпадающих исключительно под юрисдикцию церкви.

Первый из документов, «Заключение», был посвящен описанию всего одного вида запретных практик — поиска спрятанных сокровищ при помощи вызванного в магический круг злого духа. Колдуны, предававшиеся данному занятию, объявлялись «суеверными людьми, далекими от христианской веры», то есть еретиками.

Более детально проработанное торжественное «Постановление» включало уже 28 статей, касавшихся самых разнообразных видов колдовства. Ссылаясь на «слова мудрейшего доктора Августина», члены университета объявляли ересью знакомство, дружбу и взаимодействие с демонами, поклонение им и преподнесение им подарков; заключение с ними договора; наличие личных демонов, спрятанных в камнях, кольцах, зеркалах и изображениях; использование магии и «прочих суеверий, запрещенных Богом и церковью» в личных целях; веру в то, что магические практики и предсказания, полученные их посредством, угодны Богу; уверенность, что подобные практики помогают «святым пророкам» получать откровения и совершать чудеса; и многое другое.

И все же, несмотря на официальный характер, университетские документы не нашли практического применения во французских церковных судах. Лишь в одном деле 1398 года, следствие по которому велось к тому же в Париже, имелись отсылки к «Заключению» и «Постановлению». Некий Жан де Бар, сожженный за «магические искусства», в последний миг своей жизни якобы признавался, что все его преступления «не что иное, как иллюзия, посланная дьяволом», что «вовсе не добрый ангел явился, чтобы совершить все эти злодеяния, и думать так является богохульством и заблуждением». В целом же материалы ведовских процессов конца XIV— первой половины XV века свидетельствуют, что до провинции идеи столичных теологов так и не добрались.

Что же касается противоречий, возникших между парижскими экспертами и местными судьями по вопросу о колдовстве, то они так никогда и не были разрешены. Вплоть до самого окончания охоты на ведьм в начале XVII века во Франции существовали две противоположные точки зрения на данную проблему, а многие демонологи даже для себя не смогли решить, стоит ли относиться к колдовству как к реальности или все же как к иллюзии.

_{Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 12, декабрь 2012, частично обновлен в мае 2023}