Окончание. Начало в № 1.
Куда впадает Волга?
В Средиземное море.
(Из поправок к географии)
Каждое море помещается на листе бумаги стандартного образца. Бумага лежит на столе в кабинете, куда не доходит шум прибоя, не врываются хриплые гудки уставших кораблей. На стенках здесь не висят барометры и компасы.
Кабинет выглядит «сухопутно», вроде конторы домоуправления, и лист бумаги, пожалуй, тоже похож на ведомость поступления квартплаты: графы, даты, скучное слово «итого». И тем не менее главный диспетчер Натан Абрамович Винницкий, взглянув утром на эту прозаическую бумагу, видит танкер «Уджары», ошвартовавшийся в Генуе, следит за сухогрузным судном «Сальяны», следующим в Венецию, замечает на подходе к Порт-Саиду еще один танкер — «Джабраил».
Входит диспетчер заграничных перевозок Расим Аббасов и сообщает:
— Отметьте: танкер «Ширваннефть» вышел в Атлантический океан.
Винницкий сделал пометку, и рабочий день окончательно вступил в свои права.
— Куда пошлем из Генуи «Уджары»?
— А как быть с «Джабраилом» после Порт-Саида?
В «сухопутной» комнате, за тысячи миль от корабля, решается судьба нового рейса. И решается она не просто: надо взвесить десятки «за» и «против», учесть целесообразность перевозки, все проверить точными цифрами. После спора, в котором обязательно примет участие начальник службы эксплуатации Виктор Лазаревич Лотис, решение войдет в каюту капитана в виде радиста с бланком радиограммы в руках.
А у диспетчеров уже новая забота: в Астрахани переполнены емкости — огромные цистерны для слива нефти. Танкер «Шаумян» стоит у причала и не откачивает груз. Красноводск срочно требует суда под хлеб...
Но позвольте! Только что шел разговор о Генуе, Порт-Саиде — и вдруг Астрахань и Красноводск? Может быть, все это происходит в Москве, в Министерстве морского флота? Нет! «Сухопутная» комната диспетчеров находится в Баку, на улице Джапаридзе. Каспийское пароходство четвертый год посылает свои корабли в заграничные плавания через Волго-Донской канал.
Самое большое озеро в мире соединилось с Мировым океаном.
Первый бензин в йеменский порт доставил азербайджанский капитан Октай Мамедович Вейсов. На полукруглой корме его танкера отсвечивали на солнце крупные круглые буквы: «Не битдаг», чуть пониже: «Баку», что означало: корабль приписан к порту Баку.
Видавшие виды лоцманы на Босфоре вначале пришли в смятение: где эти черноволосые советские моряки научились турецкому языку? Правда, со странным акцентом, но все равно все понятно и одновременно крайне загадочно. Лоцманам объяснили, что азербайджанский и турецкий языки оба тюркского происхождения и имеют одинаковые корни.
— В школах, конечно, ваши дети учатся по-русски? — спросил капитана Вейсова один из лоцманов.
Октай Мамедович усмехнулся и по-азербайджански поинтересовался у рулевого:
— Сколько на курсе?
На руле стоял матрос Кожухов, уроженец Баку. На чистейшем азербайджанском языке он отрапортовал капитану.
Турецкий лоцман вздрогнул — национальность рулевого не вызывала никакого сомнения.
— У нас и русские учат наш язык, — спокойно произнес Октай Мамедович, — и мы учим русский. Еще есть вопросы?
— Нет... — пробормотал турок и внезапно разозлился. — А мы даже между собой иногда начинаем по-английски разговаривать!
В портах Франции, Италии, Туниса и ОАР бывалые мореходы подолгу разглядывали необычные, единственные в мире по своей конструкции мелкосидящие танкеры, по слогам читали новый порт прописки, появившийся на международных линиях, с изумлением вспоминали, где расположено Каспийское море, поражались необычайной молодости капитанов. Английский капитан, старый морской волк с седой бородкой и верхней бритой губой, сказал Октаю Мамедовичу Вейсову:
— Я понимаю: география устарела. Вы ее переделали. Каналы, стройки. Но кто вам доверяет такие корабли? У нас почтенному судовладельцу неприлично иметь молодого капитана.
— Мне повезло, — ответил Вейсов, — у меня не старый судовладелец. Ему всего сорок семь лет.
Англичанин соображал медленно, морщил лоб, недоуменно поглядывал маленькими глазками на Октая Мамедовича.
— О! Понял! Ваш государство и есть судовладелец!
Молоды наши капитаны, и молоды наши удивительные корабли, которые плавают по Каспийскому морю, идут по Волге, добираются до Атлантического океана.
Танкер уходит в рейс
Морякам Каспия не повезло. О Баку всегда везде говорят, как о городе нефти. Это, конечно, правильно. Вся страна должна знать о подвиге бакинских нефтяников. Они создали далеко в море искусственные острова, заставили морское дно строго по графику выдавать продукцию. О них написаны книги, поются песни, поставлены кинокартины. И все же несправедливо забывать, что Баку еще и город моряков, крупнейший советский порт.
Полукруг бухты, словно магнит, тянет к себе дома, и они торопятся по крутым склонам гор к берегу, чтобы подставить раскаленные стены свежему ветру, пахнущему горьковатой солью.
Три года назад стоял у пирса старый минный крейсер «Советская Украина». Среди современных кораблей он выглядел старомодно, как бабушкин комод, попавший в квартиру с современной мебелью. А в девятнадцатом году, грозно дымя своими высокими трубами, он вместе с другими кораблями Балтийского флота прорвался сюда сквозь белогвардейские заслоны защищать советскую власть от контрреволюции и интервентов.
Мало кто знает, что последние залпы в гражданскую войну прогремели как раз на Каспий.
Один мой знакомый при словах «Каспийское море» пренебрежительно кривил рот:
— Ну и море! Так, озерко.
А это «озерко» во всех лоциях считается вторым в мире после Бискайского залива по количеству штормов в году.
...На набережной я внимательно изучал пропуск, выданный мне в пароходстве Винницким. Там было написано: «Разрешается рейс на мелкосидящем танкере «Федя Губанов». Слово «мелкосидящий» мне решительно не понравилось. Я решил, что меня постигла неудача. Танкер какой-то неполноценный, с мелкой осадкой. Если уж корабль, так корабль морской, со всеми морскими габаритами.
Но возражать было поздно. И в половине двенадцатого ночи я прогуливался у проходной нефтепричала и ждал капитана.
Южное чернильное небо где-то совсем рядом сливалось с морем, море поблескивало зыбкими дорожками от корабельных прожекторов. За оградой, в порту, мерно гудели дизели, ноздри щекотал воздух, густо настоянный на бензине и нефти.
Капитан Николай Ильич Кобзев появился минут через двадцать. Молодой, с ослепительной улыбкой, в легкой тенниске и в белом берете, он меньше всего напоминал сурового покорителя морей. Ни фуражки с «крабом», ни золотых шевронов.
Погасив сигарету, Кобзев поздоровался, и мы отправились в нелегкое для меня путешествие по причалу. В темноте я скользил по жирным, насквозь пропитанным нефтью доскам, спотыкался о трубопроводы.
«Федя Губанов» возвышался своими надстройками с добрый шестиэтажный дом. С уважением задрав голову, я невольно подумал, что в пароходстве ошиблись.
— А у вашего корабля глубокая осадка? — с надеждой поинтересовался я у Николая Ильича.
— Нет. Он мелкосидящий. Последняя серия. Четыре метра — вся осадка.
— А вот этот, рядом?
— Тот поглубже, до пяти.
Я ничего не понимал. Соседний танкер был на вид почти одинаков по размерам. «Федя Губанов» выглядел величественнее.
А далеко за полночь в капитанской каюте я услышал историю дерзкого творческого подвига советского инженера.
Жил в городе Баку инженер Алексей Пустошкин. Любил он Каспийское море по-хозяйски, хотел, чтобы оно приносило как можно больше пользы. Он хорошо понимал, что Каспий и Волга неотделимы.
Обмеление Каспийского моря привело к тому, что транспортировка грузов на Волгу стала затруднительной и сложной. На морском рейде, за сотни километров пути до Астрахани танкеры перекачивают содержимое своих танков в баржи, а потом баржи идут вверх по Волге, чтобы опять слить свой груз в баржи речного флота.
Алексей Пустошкин еще в 1929 году доказал, что можно создать морской корабль, который будет ходить и по большим рекам. Ему возражали, что танкер водоизмещением в семь тысяч тонн и осадкой в четыре метра переломится на первой же морской волне, что он обязательно сделает «оверкиль» — попросту говоря, перевернется.
Шли годы. Пустошкина считали чудаком. Многие подсмеивались над ним в открытую. Но инженер не сдавался. И победил.
И вот в 1953 году со стапелей сошел первый мелкосидящий танкер «Олег Кошевой». Пробные рейсы опровергли все сомнения противников Пустошкина. Танкер преспокойно входил в дельту Волги, выдерживал любую волну.
Инженер Пустошкин умер. Созданные им корабли бороздят теперь морские просторы, и на борту одного из них написано: «Инженер Пустошкин»...
— Избитое выражение «чудо техники», но по-иному мелкосидящие танкеры назвать нельзя, — сказал Кобзев. — Эти корабли совершают сейчас настоящую революцию на Каспии. Какую? Дойдем до Астраханского рейда, и вы все поймете сами. Спокойной ночи! Метеорологи обещают завтра курортную погоду.
Первый день плавания действительно был курортный. Море застыло и с ленивым всплеском нехотя расступалось перед высоким носом танкера. На небе ни облачка. Палуба раскалена. И тут по Еголе старшего механика из труб, протянутых от носовой надстройки до кормы, хлынул «дождь». И над палубой вспыхнула радуга. Радуга даже изгибалась полукругом; и было лишь непривычно, что ее арка медленно плавает параллельно палубе, обтекает вентиляторы и вытяжные трубы.
— Чем я не бог? — засмеялся старший механик. — Нажал кран, и, пожалуйста, — небесное явление!
...Сумерек в южной части Каспия нет. Солнце поспешно ныряет в море, и сразу наступает ночь. От темноты пропадает вечная недосягаемость горизонта, пространство вокруг корабля словно сужается, становится легче вообразить, что берег рядом и причалы вот-вот сверкнут своими гостеприимными огнями.
Огни сверкнули, но впереди. Они появились с левого борта, вздрагивающие звездочки над водой — фонари на мачтах судов. Но вокруг невидимых кораблей голубоватыми пятнами светилось изнутри море, и выглядел этот свет если не таинственно, то по крайней мере непонятно.
— Новый способ ловли кильки, — сказал капитан Кобзев. — Опускается сеть с мощными электролампами, и до глупости любопытная килька со всех сторон мчится выяснить, что за странное зрелище. Очень продуктивный метод... Пошли покурим.
Курение на танкерах — тема особая. Сознание настоящей, ежеминутной опасности, что от одной спички можно взлететь на воздух, воспитывает куда больше, чем таблички и лекции. В тесной каюте со стальными стенами и чаном воды вместо пепельницы — неофициальный клуб всего корабля. Перемывают косточки капитану, если он того заслуживает, хвалят или поругивают боцмана, вспоминают потрясающие морские истории.
— И вот что обидно, — жаловался мне один моторист. — И не курящий на танкере папиросу просит. Я на сухогрузных ходил — от табачного дыма отворачивался. А теперь курю. Тоже поговорить охота. Человек к человеку тянется.
О чем мечтал механик Басов
Увиденное или услышанное в раннем детстве порой запоминается на всю жизнь. Мне так запомнилась картинка из потрепанного дореволюционного журнала «Нива». Картинка называлась «У истоков Волги». На ней был изображен странник с посохом, осторожно переступающий через узенький ручеек по камешкам.
И все-таки мне трудно поверить, что где-то на болотце древней Тверской земли еле слышно журчит между мшистых кочек струйка воды, которая потом вращает турбины Куйбышевской ГЭС, легко несет на себе многоэтажные белые пароходы.
Уже гораздо легче согласиться с пожилым лоцманом Титовым.
— Где кончается Волга? — спросил я его.
— У берегов Персии, — невозмутимо ответил Титов. — Каспийское море тоже Волга, только пошире...
На горизонте появился известный для нескольких поколений каспийских моряков «Донбасс» — старое судно на мертвом якоре, превращенное в нечто вроде штаба Астраханского рейда.
Слово «рейд» обычно связано с кораблями, дымящими в море перед портом. Астраханский рейд, очевидно, единственный в своем роде, потому что до города двое суток плавания и никаких признаков земли. Но название рейд законное — вокруг «Донбасса» десятки барж. Баржи мерно покачиваются на легкой волне и терпеливо дожидаются буксировщиков. От баржи к барже снуют юркие катерки.
— Ей-богу, в гости друг к другу ездят, черти! — восхищенно воскликнул наш первый штурман. — Гляди — вон тот, рыжий, даже с гармошкой! Ну чем не плавучий город!
Есть в повести Юрия Крымова «Танкер «Дербент» эпизод, где механик Басов мечтает о возможности перевозок нефтепродуктов без перекачки, прямо до Астрахани. Своей мечтой он делится с боцманом Дыгайло, и вот что ему отвечает боцман:
«— Все-то вам легко, все-то вы можете! Только и до вас, я полагаю, образованные люди над этим голову ломали, да отступились. А причина здесь — наносы вредные да течения всю вашу работу уничтожат и фарватер песком затянут. Нет, не быть по-вашему!»
Ни течения, ни вредные наносы, ни маловеры вроде Дыгайло не помешали. Правы оказались писатель Крымов и его любимый герой большевик Басов.
Уже несколько лет танкеры идут в Астрахань, минуя рейд. Мало того, каспийские капитаны часто, не дожидаясь лоцманов, сами проводят корабли. А это нелегкий удар по самолюбию заядлых волгарей. Недаром два лоцмана, которых мы взяли на борт «Феди Губанова», сразу взахлеб заговорили с Кобзевым про аварию, происшедшую с одним из танкеров возле деревни Ниновка.
В их интонациях сквозила открытая обида: вот, мол, начали пренебрегать лоцманами, и, пожалуйста, — результат! Мы хозяева великой реки, а уж вы, будьте любезны, болтайтесь в своем море, мы на него не претендуем.
По их рассказу получалась нелепая и смешная картина.
Выбирала бабка огурцы на своем огороде — и вдруг слышит кто-то ломает плетень. Бабка обернулась, а над ней, до самого неба, нос танкера. Капитан без лоцмана спутал бакены и выполз прямо на сушу. Такую махину в одну минуту не остановишь, и танкер едва-едва не врезался прямо в дом.
— А разве у лоцманов никогда ошибок не бывает? — отвечал лоцманам Кобзев. — История-то уж больно редкая!
— Нет! — в один голос заверили лоцманы. — Лоцман не допустит.
За дебаркадером «Донбасс» начинается морской канал. Свыше ста километров нужно проплыть по каналу, прежде чем попадешь в дельту Волги. Канал необычен, как и рейд. Перед глазами море и море, а на волнах подпрыгивают с двух сторон буи. Узкая водяная дорога между буями и называется каналом. Морское дно здесь углублено искусственно, и несколько мощных землесосов работают на канале круглые сутки всю навигацию. Они упорно борются с мелеющим Каспием, отбрасывают за бровку канала тысячи тонн нарастающего ила.
Плавание по каналу моряки считают более опасным, чем по Волге. Во-первых, он слишком узкий, во-вторых, море порой успевает обогнать землесосы, и неожиданно в самом центре фарватера коварным флюсом вздувается мель; в-третьих, современному танкеру не просто развернуться на канале.
Волга с юга начинается разбросанными островками камыша, островки переходят в сплошные зеленые джунгли. Тогда-то на танкер без всякого уважения набрасываются тучи комаров. Говорят, что комары не выносят запаха бензина. Практика доказывает совершенно противоположное.
Камыши кончаются, и на берегах Волги вспыхивают огоньки первых рыбацких сел: Оля, Оранжерейного, Ниновки, Икряного.
Зрелище незабываемое: словно кто-то ради шутки загнал сюда шестиэтажный океанский корабль и он заблудился среди огородов.
А на мостике и у капитана и у лоцманов нервы напряжены до предела:
— Лево не ходи. Одерживай!
— Есть, одерживай!
Откуда-то из-под борта, истошно вопя, шарахается в сторону насмерть перепуганный кораблик.
— Хорошо тумана нет! — радуется Николай Ильич Кобзев. — Я раза два в туман здесь попадал. Вот это удовольствие — поседеешь!
Г. Калиновский, наш спец. корр.
Баку — Астрахань — Москва
(Окончание следует)
