- Источник:
- Wikimedia Commons
Шекспир
Мы не знаем, существовал ли Уильям Шекспир на самом деле и писал ли он свои произведения. Не нам решать «Шекспировский вопрос». Не нам искать того, кто скрывался под псевдонимом, и так там уже более 80 кандидатур.
Все окутано мраком: родился в малюсеньком рыночном городе, в неграмотной семье, записи о посещении школы отсутствуют. Откуда у этого человека такой словарный запас, откуда он знает так много о политическом устройстве Англии и других стран, кто ему рассказал про соколиную охоту и теннис, да и как он мог писать пьесы, если его подпись, сохранившаяся на некоторых документах, напоминает каракули? Одному богу известно.
Может, это все вообще инопланетяне написали и с летающей тарелки сбросили. Или какой-нибудь человек в будущем воспользовался машиной времени, по-быстрому сгонял в XVI век и ради шутки насочинял. Существует и такая версия.
И раз уж все в тумане, то как мы поймем, что там было у Шекспира на алкогольном фронте? Никак! Будем предполагать, выуживать из бездны, черпать из небытия.
Вряд ли человек, ни разу не напившийся, так точно описал бы эффект от употребления. Можно, конечно, со стороны наблюдать за другими и тихонечко записывать, но без личного опыта, мне кажется, здесь не обошлось.
Вот отрывок из «Макбета»:
«Вино, сударь, вызывает раскраску носа, сон и мочу. Похоть, сударь, оно вызывает и отзывает. Вызывает желание, но устраняет исполнение. Поэтому сильный хмель, можно сказать, двуличничает с похотью: он ее создаст и уничтожит; распалит и потушит; раззадорит и обескуражит; придаст ей стойкости да и отнимет стойкость; в конце концов, своим двуличием он ее усыпляет и, назвав ее обманщицей, укладывает спать и покидает».
В 27 пьесах из 37, написанных Шекспиром, упоминаются те или иные алкогольные напитки. Так что же пили в елизаветинской Англии? Кажется, все что угодно, только не воду.
Учитывая, что в городах была полнейшая антисанитария, утолить жажду стаканчиком водички становилось смертельно опасно.
«Что касается болезней, то Шекспир, вероятно, жил в самое неудачное время и в самом неблагоприятном месте. Перенаселенность, невероятное количество крыс, бесконтрольный разврат, загаженная экскрементами Темза, одним словом, Лондон был рассадником самых жутких заболеваний, известных тогда человечеству», — пишет автор статьи «Самые страшные болезни в Лондоне времен Шекспира».
Так что гораздо рациональнее было пить эль, пиво и вино, что и делали, не зная меры, англичане.
Согласно исследованию британского историка Питера Кларка, в 1577 году в Англии насчитывалось 24 тысячи пивнушек, то есть по одной на 142 человека.
«Хотел бы я сейчас сидеть в кабачке, в Лондоне. Я готов отдать всю славу на свете за кружку эля…» — говорит персонаж Мальчик в шекспировской хронике «Генрих V».
Бедняки в основном пили эль, мед и сидр. Эль вообще считался продуктом первой необходимости, им можно было наесться, по калорийности равно что хлеб.
Готовилось это пойло без добавления хмеля, в отличие от пива. Чтобы как-то скрасить свою средневековую жизнь, полную опасностей и лишений, в эль добавляли разные специи: мускатный орех, хмель, обжаренный с гвоздикой апельсин.
Но английский врач и путешественник Эндрю Боорд протестовал против добавок:
«Эль изготавливают из воды и солода. А тот, кто кладет туда что-то, кроме дрожжей, мудрит без надобности. Эль — исконно английский напиток. Он должен быть свежим и прозрачным, а не вязким и мутным, и в нем не должно быть никакого осадка. Пить его следует не ранее пяти дней после приготовления, ибо свежесваренный эль — вреден».
Есть миф, что в Средневековье алкоголем поили даже младенцев. Это бред. До пяти лет дети пили молоко, а с 5 до 14 предписывалось употреблять разбавленный эль или вино. После 14 уже можно было делать все что угодно.
Кстати, примерно в XVI веке появилась традиция «Эля совершеннолетия». При рождении какого-нибудь благородного мальчика закатывали бочку с напитком, а открывали ее только спустя 21 год. Ох и крепкий получался эль.
Согласно слухам, отец Шекспира, уважаемый перчаточник и кожаных дел мастер, одно время был профессиональным дегустатором эля. И мы можем предположить, что молодой Уильям вдоволь напробовался этого напитка, иначе стал бы он называть его королевским в пьесе «Зимняя сказка»?
Но эль так или иначе быстро портился, а вот пиво, куда добавляли хмель — другое дело.
Вот еще одна запись вечно всем недовольного Эндрю Боорда:
«Пиво делают из солода, хмеля и воды. Это исконно нидерландский напиток. Однако сейчас он широко распространился в нашей стране и причиняет англичанам вред, убивая тех, кто страдает от коликов и камней, а равно испытывает трудности с мочеиспусканием. Это холодный напиток, но от него человек толстеет, и особенно раздувается живот, что видно по лицам и брюхам нидерландцев».
Ужас. Кстати, приготовлением пива тогда в основном занимались женщины. Пивоварни были во власти пивоварок, их называли brewsters или alewives. Варить можно было и дома, если получить специальное разрешение. Для этого вешали над входом специальный знак — палку с привязанными на конце листьями. На зов приходил дегустатор, пробовал, выносил вердикт.
Пиво в Англии делали неплохое, но все равно венецианский купец Алессандро Маньо отозвался о напитке примерно так:
«Англичане пьют варево из ячменя и хмеля, которое называется пиво. Оно полезное, но тошнотворное на вкус и мутное, как лошадиная моча».
Резковато, но что ожидать от итальянца, привыкшего к хорошему вину.
Помимо пива и эля современники Шекспира уважали еще метеглин. Эту пряную медовуху поэт упоминал в «Бесплотных усилиях любви» и в «Виндзорских насмешницах». Готовили этот напиток из меда, добавляли дрожжи и кучу разных пряностей, настаивали в бочках.
А богачи и прочие приближенные к свету вместо воды пили импортное вино. Хороших виноградников в Англии тогда не было, поэтому приходилось закупаться во Франции, Испании и Греции.
Понятие «умеренность» в Англии тоже отсутствовало. Одни придворные выпивали 300 тонн вина в год (хорошо что не в день). Ежегодно в страну ввозилось 20—30 тысяч бочек, 900 литров — каждая.
В среднем вино стоило в 12 раз дороже пива, но, очевидно, помехой это не было. Особенно англичане любили херес — белое крепкое испанское вино.
В шекспировской хронике «Генрих IV» пьяница сэр Джон Фальстаф произносит вдохновенную речь во славу хереса, но это, конечно, не значит, что Шекспир считал также.
«Добрый херес производит двоякое действие: во-первых, он ударяет вам в голову и разгоняет все скопившиеся в мозгу пары глупости, мрачности и грубости, делает ум восприимчивым, живым, изобретательным, полным легких, пылких, игривых образов, которые передаются языку, от чего рождаются великолепные шутки.
Второе действие славного хереса состоит в том, что он согревает кровь; ведь если она холодная и неподвижная, то печень становится бледной, почти белой, что всегда служит признаком малодушия и трусости; но херес горячит кровь и гонит ее по всему телу.
Она воспламеняет лицо, которое, как сигнальный огонь, призывает к оружию все силы человека, этого крохотного королевства; и вот полчища жизненных сил и маленькие духи собираются вокруг своего предводителя — сердца, и оно, раззадорившись и гордясь такой свитой, отваживается на любой подвиг, — и все это от хереса.
Таким образом, военное искусство — ничто без хереса, ибо он приводит его в действие, а ученость — не более как золотой клад, оберегаемый дьяволом, пока херес не выведет ее на свет и не пустит в ход и оборот…
Будь у меня хоть тысяча сыновей, я первым долгом внушил бы им следующее жизненное правило: избегать легких напитков и пить как можно больше хересу».
Уважали в XVI веке и сладкое вино с Канарских островов — мальвазию, которое я тоже не пробовал. В «Ричарде III», одной из самых кровожадных шекспировских пьес, герцога Кларенса убивают так: проламывают голову и топят в бочке с мальвазией. Но не будем о страшном.
Что удивительно, англичане того времени даже умудрялись из своего пропитого насквозь общества выделять алкашей. За пьянство наказывали: раздевали догола, надевали на беднягу деревянную бочку и водили по улицам. Вот такое представление. Веселые и тоже нетрезвые граждане забрасывали «избранного» навозом и гнилыми овощами.
Был ли Шекспир алкоголиком или нет — никто не знает. Может, его и вовсе не существовало. А если все-таки и был такой поэт, то вряд ли он был пьяницей. На это ведь нужно много времени и сил, а писать, спрашивается, когда?
Лев Толстой против
Известно, что Лев Николаевич Толстой терпеть не мог Шекспира, а также активно боролся с пьянством.
Начинающим писателям вроде меня советуют бесконечно читать Толстого, чтобы научиться складывать слова. И это правильно, но есть опасность стать абсолютным трезвенником.
Да и в этом ничего плохого нет.
В 1880-х годах граф Толстой отказался от алкоголя и курения, сказал всему вредному и гадкому решительное «нет». Другой бы на его месте загордился или просто тихо радовался своей победе над змиями, но не таков был Лев Николаевич. В 1887 году он организовал «Согласие против пьянства», аналог современных (скучных) обществ трезвости.
Сохранился даже документ с записью:
«Москва,
Долго-Хамовнический переулок № 15, 1887.
Согласие против пьянства
Ужасаясь перед тем страшным злом и грехом, которые происходят от пьянства, мы, нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного — ни водки, ни вина, ни пива, ни меда и не покупать и не угащивать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие…
Первые записавшиеся братья и сестры:
Лев Толстой…»
После Толстого — еще 16 подписей: для начала родственники, друзья и знакомые.
В архиве сохранился листочек более позднего времени, где под «Согласием» уже 744 подписи. Среди «согласившихся» — путешественник Миклухо-Маклай, художник Ге, издатель Горбунов-Посадов.
Другой бы, опять же, создал общество трезвости и с довольной улыбкой сидел, но Лев Толстой смело пошел дальше — в бой.
В 1889 году он написал статью с громким названием «Пора опомниться!». Начало тревожное:
«Вино губит телесное здоровье людей, губит умственные способности, губит благосостояние семей и, что всего ужаснее, губит душу людей и их потомство, и, несмотря на это, с каждым годом все больше и больше распространяется употребление спиртных напитков и происходящее от него пьянство.
Заразная болезнь захватывает все больше и больше людей: пьют уже женщины, девушки, дети. И взрослые не только не мешают этому отравлению, но, сами пьяные, поощряют их.
И богатым, и бедным представляется, что веселым нельзя иначе быть, как пьяным или полупьяным, представляется, что при всяком важном случае жизни: похоронах, свадьбе, крестинах, разлуке, свидании — самое лучшее средство показать свое горе или радость состоит в том, чтобы одурманиться и, лишившись человеческого образа, уподобиться животному».
Конечно, с каждым утверждением здесь можно поспорить, но кто решиться спорить со Львом Толстым? Однако такие находились. 3 октября 1889 года граф написал в дневнике о том, как на волостном сходе выступал против пьянства и «получил отпор».
Толстой не унывал, он раздавал свои отрезвляющие брошюры, вел душеполезные беседы. Из дневника:
«Дорогой раздал листки пьяным. Хорошо поговорил. Страшный вид разврата вина и табаку».
Через неделю:
«На конке дал книжечки, поговорил — и на душе хорошо».
И даже в 1910-м, в последний год жизни, пишет:
«Я даю понемногу, по 5, 10 копеек прихожим бродягам, которых так много, и всегда, когда успею, вступаю в разговор о пьянстве и уговариваю не пить, не курить, и если грамотный, даю об этом книжечки».
Самая большая статья на больную тему вышла в январе 1891 года. «Для чего люди одурманиваются?» — спрашивает Толстой у себя и всего человечества. Человечество тупо молчит — решайте сами, Лев Николаевич. И Лев Николаевич решает:
«Грех опьянения состоит в том, что человек, вместо того чтобы все силы своего внимания употребить на то, чтобы устранить все то, что может затуманить его сознание, открывающее ему смысл его истинной жизни, старается, напротив, ослабить и затемнить это сознание внешними средствами возбуждения».
Люди «одурманиваются», считает Толстой, чтобы забыться, чтобы избавиться от вечного недовольства жизнью, чтобы заглушить голос совести. И как ни сопротивляйся, Лев Николаевич — прав.
Но и Толстой, конечно, не без греха. В юности он был настоящим кутилой и даже прожигателем жизни. От карточных долгов и столичного разврата он убежал служить на Кавказ, но от себя не убежишь.
Вот запись из дневника за 1856 год, незадолго до того, как 28-летний писатель оставит службу:
«Поехали в Павловск. Отвратительно. Девки, глупая музыка, девки, искусственный соловей, девки, жара, папиросный дым, девки, водка, сыр, неистовые крики, девки, девки, девки!»
Ну вот такой примерно образ жизни. Другой бы отрывался до конца, а Лев Николаевич всячески сопротивлялся, придумывал правила и послушания, ругал себя, говорил, что для людей его породы есть только два варианта: величие и ничтожество. Вот к величию и стремился. К величию, абсолютному и неоспоримому, пришел.
Несмотря на лютую трезвость хозяина, в доме Толстых подавали к столу самодельные настойки, сотерн (французское десертное вино), белый портвейн, а в поваренной книге Софьи Андреевны сохранился рецепт браги, рассчитанный аж на 40 бутылок.
Сейчас приготовить этот напиток решится только безумец, но и у безумца вряд ли получится. Где ему взять 15 фунтов ячного солода, 5 фунтов солода пшеничного, 5 фунтов ржаной муки, фунт гречневой муки, да еще и хмеля полфунта.
А из посуды потребуется как минимум: корчага, спустник, ушат, мутовка. Варить в печи, настаивать в погребе. И я как-то совершенно не верю, что Лев Николаевич мог устоять перед этой трудной в приготовлении брагой.
У Ивана Бунина в воспоминаниях записан исторический анекдот:
«Однажды я захотел подольститься ко Льву Николаевичу и завел разговор о трезвом образе жизни. Вот всюду возникают теперь эти общества трезвости… Он сдвинул брови: «Какие общества?» — «Общества трезвости…» — «То есть это когда собираются, чтобы водки не пить? Вздор. Чтобы не пить, незачем собираться. А уж если собираться, то надо пить!”»
Вот так вот пытаются очернить великого писателя. А лучше бы разок-другой перечитали «Пора опомниться!». Сели бы, задумались. Выучили бы наизусть «Зачем люди одурманиваются?». Посмотрели бы на себя в зеркало, потом в небо. Вылили бы бутылку вина в унитаз. Взялись бы за «Войну и мир».
Отрывок из книги Максима Жегалина «Искусство под градусом. Полный анализ роли алкоголя в искусстве». М.: Издательство Эксмо, 2020.
Читайте книгу целиком
Автор книги с иронией рассказывает кто, как и зачем использовал алкоголь в изобразительном искусстве (от античности с ее дионисийским и вакховским культами) и до мировых шедевров Ван Гога и Пикассо. Что пили литераторы, кинематографисты и другие деятели культуры? Это и многое другое в эксклюзивной дебютной книге от Максима Жегалина.
